Оговор

5

В день, когда слушали дело Радева, шел дождь. Первый холодный колючий дождь, предвестник зимы. После таких дождей небо становится необычно чистым, и так приятно глотать холодный воздух после многих месяцев жары. Стаменов проснулся в хорошем настроении, но был крайне возбужден. Его не беспокоила непогода. Эту проблему он разрешил быстро, позаимствовав у хозяйки зонт. Маленький, цветастый, он удивительно гармонировал с возбужденным лицом молодого адвоката. Стаменов бодро шагал по мокрым тротуарам.

В вестибюле суда Стаменова ждала девушка. Она была не из модниц, мокрое платье прилипало к коленям. Но зато ее глаза сияли, как теплое весеннее утро.

— Ты почему вышла в одном платье? — испуганно спросил Георгий. — Почему не надела плащ?

— Сама не знаю!

Это был ее обычный ответ. Им она объясняла все. Он быстро увел девушку в буфет, где можно было согреться чашкой чая. Он пил, обжигаясь, крутил головой по сторонам. Девушка поняла его состояние.

— Не волнуйся, никуда твой Радев не убежит! — проговорила она, и ее глаза смеялись. — На худой конец — останусь я.

Потом, забыв о чае, Стаменов потащил ее в зал заседаний.

Как всегда, в коридорах толпилось много людей, запутавшихся в сложностях этого и без того запутанного мира. Те, кто разводился, поднимались по лестницам подозрительные и мрачные. Те, кто уже развелся, спускались в вестибюль веселые или убитые горем. Мелкие мошенники что-то нашептывали по углам своим свидетелям. Более крупные шли под конвоем. Все в этот будний день шло своим чередом. Жизнь как жизнь, а кто он в ее круговерти?

Наконец пришла и его очередь. Как и ожидал Георгий, зал оказался переполненным. Так и должно быть, когда на сцене появляется новая звезда. Правда, речь идет об убийстве… Может, кого-то именно это и привлекает.

Георгий осмотрелся: в третьем ряду сидела Роза, слегка побледневшая, но непроницаемая. Возле нее устроились две тетки. Старые девы, забыв о приличиях, смотрели торжественно и злорадно. Стаменов сел на адвокатское место и снова обвел взглядом зал. Ему очень хотелось знать, пришел ли один из главных действующих лиц этой тяжкой драмы — юрист Генов. Но как узнать об этом? Может быть, снова обратиться к старым девам? Нет, не стоит. Зачем делать то, на что он не очень-то имеет право, да это и не его обязанность. По проходу между рядами прошел Старик и сел возле него. И хотя Илиев весело подмигнул своему юному коллеге, в глазах старого адвоката таилась тревога.

— Ты готов? — спросил он.

Георгий молча кивнул.

— Тебя что-нибудь беспокоит?

После минутного молчания Стаменов неохотно ответил:

— Пока меня беспокоит только Радев. Не знаю, что он выкинет перед судом. Вдруг вернется на свои первоначальные позиции?

— Какие позиции?

— Станет утверждать, что это он убил жену. Представляешь, как он осложнит мне защиту? Я подготовился целиком оправдать его.

Теперь задумался Старик.

— Да, плохо. Но отступать тебе уже поздно. Придется до конца отстаивать то…

И поскольку молодой человек вопросительно посмотрел на него, шутливо добавил:

— То, чему мы поклялись служить… Я имею в виду…

Он не договорил — через боковую дверь ввели подсудимого. Стаменов впился в него взглядом. Он не мог из признать, что о своей внешности Радев позаботился, хотя и без особого старания. Но все же он был тщательно выбрит, одежда — выглажена, на нем была совсем чистая, правда, слегка помятая, рубашка. Переступив через порог, он в нерешительности остановился. Переполненный зал, видимо, смутил его, кровь стала медленно приливать к лицу. Он кого-то искал взглядом, наверное, свою дочь. Милиционер подтолкнул его и что-то шепнул. Радев подошел к первому ряду и сел на скамью. Лицо у него помрачнело.

Вскоре вошли члены суда. Стаменов знал только председателя: его считали выдержанным, разумным и осторожным судьей. И адвокаты, особенно молодые, работая с ним, чувствовали себя увереннее. Люди в зале встали, председатель кивнул, и все снова сели. Заседание началось.

Сначала выкрикнули имя подсудимого. Радев поднялся. Теперь он выглядел совершенно спокойным. На вопросы отвечал тихо, но четко и ясно. После установления личности подсудимого председатель дал ход делу. Обвинительный акт был слишком лаконичным для такого тяжкого преступления, а заключение — так категорично, что казалось, это судебное разбирательство — лишь досадная формальность. Стаменов не слушал. Ему хотелось встретиться взглядом со своим подзащитным, но Радев сидел с опущенной головой.

Председатель закончил. Наступил решительный момент. Стаменов затаил дух.

— Обвиняемый, вы получили копию обвинительного акта?

— Да, — тихо ответил Радев.

— Вы понимаете, в чем вас обвиняет прокурор?

— Да.

— Вы признаете себя виновным?

Радев мучительно сглотнул.

— Нет, не признаю! — ответил он. — Я не убивал своей жены!

Председателя, видимо, не особенно удивил этот неожиданный ответ. Только лицо у него нахмурилось.

— Во время следствия вы сделали полное устное и письменное самопризнание. Почему? Может быть, вас к этому принуждали?

— Нет, нет! Товарищи были исключительно внимательны.

— Тогда в чем же дело?

— Я был в отчаянии, товарищ судья, потрясен смертью жены.

— Говорите громче! — сказал председатель и повернулся к секретарю. — Он был потрясен смертью жены. Дальше?

— Мне было безразлично, что со мной станет. Я хотел уйти из жизни вместе с ней.

Стаменов уже слышал это объяснение. В пустой канцелярии тюрьмы его еще как-то можно было принять. Но сейчас оно прозвучало не слишком убедительно. Стаменов почувствовал это по гулу возмущения, пронесшемуся в зале.

— Нахал! — послышался ясный женский голос.

Это не выдержала старшая из старых дев. Председатель нахмурился.

— Тихо! — сказал он. Потом добавил: — Ваше объяснение кажется мне совершенно неправдоподобным. Я бы еще понял, если бы против вас были выдвинуты доказательства, которым вы не могли бы дать разумное объяснение. Оказались бы не в силах сопротивляться. Но в том-то и дело, что почти все доказательства дали следствию вы сами.

— Я уже сказал, товарищ судья. Мне не хотелось жить…

— И вы решили уйти из жизни? Вас не останавливало даже то, что вы были бы навсегда опозорены в глазах окружающих и — в первую очередь — своих близких?

Радев тяжело вздохнул, потом сказал:

— Тогда я не мог трезво оценивать свои поступки. Смерть жены сломила меня окончательно. Но в тюрьме я понял, что совершил ужасную ошибку. И что опозорил своих детей. Именно поэтому я решил сказать правду.

Стаменов чувствовал, что зал притих, что Радева слушают со все большим доверием. Только лицо судьи оставалось пока еще замкнутым и неприступным.