Ограбить Императора

Большаков хотел процедить в ответ едкое, но тут его взгляд натолкнулся на темно-серый саквояж, тот самый, который он еще вчера передавал Элеоноре, с приметной царапиной подле застежек.

– Что это за саквояж? – спросил он глухим голосом, узнав в поручике того самого хлыща, с которым Элеонора выходила из ресторана под руку.

– Ах, это, – отмахнулся отставной поручик. – Дама одна принесла на хранение.

– Откройте!

– Не обессудьте, не могу, – неожиданно твердым голосом произнес граф Левашов. – Что мое – ради бога, делайте все, что хотите, но только не это.

– Открывай, кому сказано! – сделал шаг вперед Большаков, невольно ухватившись за маузер.

Проследив взглядом за его рукой, отставной поручик равнодушно произнес:

– Насколько я понимаю, вы хотите меня убить. Что ж, извольте, только прошу вас, стреляйте сразу в сердце, – ткнул он себя пальцем в грудь, – чтобы я не мучился. Вы даже не представляете, как мне все это обрыдло!

– Белоусов, – обратился Большаков к рябому чекисту, заглянувшему в комнату. – Взять саквояж!

Поручик поднялся и взял в руки саквояж.

– Господа, вам придется меня убить, но саквояж я вам не отдам. Неужели вы не понимаете, что мне передала его дама. Я поклялся честью офицера, что сохраню его.

– Мы не такие сентиментальные, – процедил Большаков. – Чего стоишь? Забрать у него саквояж!

Сделав решительный шаг, Белоусов остановился – прямо на него смотрело черное око взведенного револьвера.

– А ведь я пальну, – просто произнес Левашов. – Мне не впервой. Только тронь!

– Без глупостей, – произнес, холодея, Большаков. Пьяный хуже ненормального, расстреляет всю обойму и даже не икнет. – Убери пистолет.

Раздался громкий оружейный выстрел, наполнив комнату темным пороховым дымом, и Левашов дернулся, будто бы от сильного удара. Из ослабевших рук вывалился саквояж, звякнув металлическим содержимым, и неловко завалился на пузатый кожаный бок. Поручик сделал неловкий шажок, затем еще один столь же крохотный и тихим голосом проговорил:

– Никогда не думал, что она такая тяжелая… а ведь всего-то несколько граммов.

Его колени надломились сухими хворостинами, и поручик, грустно улыбнувшись каким-то своим невеселым мыслям, упал на пол.

Женщина громко вскрикнула. Крякнул сидевший неподвижно мужчина.

– Кто тебе принес саквояж? – подскочил к упавшему поручику Большаков. – Кто?! – тряс он его за плечи.

Губы поручика едва раздвинулись, и он прошептал:

– Подурить хотел… Скучно жить.

– Кто это?! Ее имя!

В какой-то момент лицо Левашова прояснилось, даже смерть, прятавшаяся у него внутри, как будто бы смутившись, отошла в сторонку.

– Кто она тебе?! Что у тебя с ней было?!

– Хочешь знать правду… Ты ее не получишь, – тихо и отчетливо произнес граф Левашов. – Пошел прочь… Дай помереть спокойно.

Его голова вдруг дернулась, тело напряглось, но через секунду поручик испустил последнее дыхание.

– Все, отошел. Жаль, не допросили как следует, – изрек стоявший рядом красноармеец. – Наверняка из той банды, что обысками занималась. Говорят, там баба какая-то еще была… Что теперь с ним?

– А что с ним делать? Теперь он никуда не денется, пускай полежит пока… Поторопился ты малость, братец, – укорил чекист рябого красноармейца.

– А вдруг бы пальнул? – растерянно произнес боец.

– Ладно, уже ничего не поделаешь… Белоусов, сейчас писать будешь.

– Хорошо, – устроился чекист за столом, раскрыв толстую тетрадь в коричневом кожаном переплете.

– К нему кто-нибудь приходил? – спросил Большаков у женщины.

– Молодые люди приходили, – поспешно заговорила она. – Кто такие, не знаю, они ведь не представляются.

– Дамы у него были?

– Приходила одна барышня, вся видная из себя такая. На актрису похожа.

– Ясно… Понятые, – Василий поднял саквояж и поставил его на стол рядом с недопитой бутылкой, – подойдите сюда.

Женщина, вздохнув, уверенно подошла к столу. Мужчина, боязливо протиснувшись между двумя чекистами, встал рядом с ней. Выглядел он виновато, словно ощущал ответственность за происходящее.

– Сейчас перед вами мы откроем саквояж. Все, что вы увидите, будет занесено в протокол. – Щелкнув замками саквояжа, Большаков широко распахнул его. Сверху лежала темно-зеленая рубашка. Он отложил ее в сторону. Под ней еще одна, синего цвета, изрядно помятая. – Однако наш покойничек любил одеваться, – заметил Василий, продолжая осмотр. Подняв брюки, он почувствовал под материей какое-то уплотнение. Сунув руку в карман, вытащил два билета с сопроводительной бумагой. Первый билет был на Левашова Константина Ивановича, а второй на Феклу Ильиничну Абросимову. – Наш покойничек, оказывается, завтра уезжать собирался. И куда же это интересно? Ага, в Ивангород, поближе к границе… Не довелось бедняге. – Под брюками вдруг показались знакомые коробочки, приодетые в бархатную кожу. – А теперь прошу внимания, товарищи понятые. И смотрите сюда. – Василий открыл первую коробку, небольшую, всего-то в пол-ладони шириной. – Жемчужное ожерелье… Длина нитки сорок сантиметров. – Достал следующую коробочку: – Брошь длиной восемь сантиметров с двенадцатью камнями темно-зеленого цвета. Предположительно изумруды…

Обыск в квартире занял четыре часа.

– Что делать с этим саквояжем? – спросил Белоусов у Большакова.

– Отнесем товарищу Урицкому. Он сам знает, что с этим делать. Машина у входа?

– Да.

– Думаю, что он сейчас на Гороховой, – бросил Большаков и, подняв саквояж, направился к двери.

Моисей Урицкий действительно оказался в своем кабинете.

– Как прошел обыск?

– Удачно. Вот, – поставил Василий на стол саквояж. – Тот самый саквояж с драгоценностями Фаберже. Хотел вывезти с собой за границу. Искали в одном месте, а он вот где объявился.

– Значит, нашелся… А я было подумал… Что ж, очень хорошо. Опять вы оказались на высоте. – Щелкнув замками саквояжа, он широко распахнул его. Открывая коробочки, Урицкий долго рассматривал содержимое, перебирал драгоценности пальцами. Наконец захлопнув саквояж, протянул: – Впечатляет. Давайте положим драгоценности в сейф, а там решим, что с ними делать. Нужно будет посоветоваться с товарищами. А вы молодец, товарищ Большаков, хорошо поработали.

Открыв утренний выпуск «Известий Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов», Урицкий невольно нахмурился: на первой же странице, рядом с декретом об отмене частной собственности на недвижимость в городах, был опубликован расстрельный список из двадцати двух фамилий, где под шестнадцатым номером значился Владимир Перельцвейг, бывший студент и модный городской поэт. А ниже было напечатано сообщение о том, что заложники расстреляны в ответ на убийство правыми эсерами большевика, рабочего Путиловского завода Громуши Петра Сергеевича.

Урицкий тотчас поднял телефонную трубку и потребовал, чтобы его соединили с Большаковым.

– Что там у вас происходит? – едва ли не срываясь на крик, спросил он.

– Я вас не совсем понимаю, о чем вы, Моисей Соломонович? – услышал председатель ЧК удивленный голос Большакова.

– А я вот о чем, почему о расстреле заложников я узнаю не от вас лично, а из газет?

– Ах, вот вы о чем… Я еще не успел доложить, а потом, ведь вы сами поставили подпись под этим списком. Это наша реакция на убийство еще одного коммуниста. По нашим данным, его убили правые эсеры.