Ограбление казино

— И ты ему сказал, что сюда едешь? — спросил Когэн.

— Да нет же, елки-палки, — ответил Митч. — Я просто к тому, что я сюда вообще никогда часто не езжу. Наверно, когда им кого-то надо, они обычно берут других, кого раньше вызывали. Я, конечно, мало что делаю, в основном, не лезу во много чего, по крайней мере — в последнее время. Ну или оно ко мне не лезет.

— Да ну? — спросил Когэн.

— Ну да, — ответил Митч.

Он допил. Поманил официанта и показал на стакан. Официант — медленно — начал перемещаться к стойке обслуживания.

— Ты не против, если я пивка хлебну, пока буду ждать, когда этот парень до аэропорта сгоняет? — спросил Митч. Он уже тянулся к кружке с пивом.

— Валяй, — ответил Когэн. — Но от него тебя разносит, мне показалось, ты говорил.

Митч отпил пива.

— Ну да, — сказал он. — Сначала с телефонами лабуда была. Господи, я чувака уже был готов убить. Серьезно. Нашел бы кого-нибудь, дай мне отмашку, пришил бы ни за что. Вот так вот, блядь, запросто. Потом, тогда мне бы пришлось из зала из-за этого выйти. А мне было не очень по себе, понимаешь? Иду я поэтому к врачу, и он мне дрянь прописывает и спрашивает, напряжение у меня какое или что? Конечно нет, просто мое имя в газетах все время треплют, больше, чем Рокфеллера, спорить готов, я-то раньше таким парнем был, который может пойти и что-то организовать, чтоб все шло как полагается, а тут вдруг я ничего не делаю, только ноги людям ломаю и прочее, бомбы в них кидаю, как-то. Забыл уже, что еще. Жена к тому ж, само собой, пилит. Нет, меня ничего не беспокоит. Беру я эту дрянь, жирею, а потом огребаю хорошую дозу в Саратоге, мы туда с парой ребят заехали, и потом меня в Мэриленде винтят из-за этих стволов.

— Каких стволов? — спросил Когэн.

— Да на охоту я пошел, елки-палки, — ответил Митч. — Мы еще с одним парнем. Прыгуна знаешь?

— Нет, — ответил Когэн.

Митч допил пиво. Пришел официант с его заказом.

— А ему вы наверняка же пива не принесли, — сказал Митч.

— Нет, сэр, — ответил официант. — Вы только одно заказывали, я подумал.

— Неверно подумали, — сказал Митч. — Принесите и ему пива. Я только что у него все выпил.

— Я больше не хочу, — сказал Когэн официанту. — Все в порядке.

Официант кивнул.

Митч пожал плечами.

— Ладно, — сказал он, — больше и не пей. М-да. Прыгун. Приятный чувак. На Лонг-Айленде живет. Мы туда когда заберемся, мужик мне говорит, разыщи его. «Стареет, — говорит, — но все равно хороший парень». Ну я и нашел. Рыбалку любит.

— Я как-то ходил на рыбалку, — сказал Когэн. — На лодке аж, блядь, выехали. Все чуваки эти пиво пьют. Я смотрю на парня. «Это чего? — спрашиваю. — Я и на стадион сходить могу, если захочется поглядеть, как мужики пиво пьют». Жуть, в общем. Там качало, а потом все чуваки, что пиво пили, они блевать начали. По пизде вся рыбалка.

— А этот с берега удит, — сказал Митч. — Выходишь, становишься на пляж и забрасываешь, все. Неплохо вообще-то. — Митч выпил половину мартини. Беззвучно рыгнул. — С ним только одно там не так, рано вставать надо. Но какого хуя, ему же хочется. А жена долбит. «Господи ты боже мой, — говорю я ей, — оставь меня уже в покое, ладно?» Ты гусей когда-нибудь стрелял?

— Нет, — ответил Когэн. — Беда тут вот в чем, я работаю. Всю ночь и весь день работаю, а потом прихожу домой и ложусь спать. Поэтому, само собой, беру несколько отгулов, я все равно так живу. А жена моя — ну, жена мне всегда говорит, я слишком перетруждаюсь. И это правда. Понимаешь, у меня эта ложка была, и там все в порядке, но кому угодно видно, что происходит, все дело во времени, государство всякие меры принимать начинает, а оно все равно никуда не денется, без вопросов, но будет уже не так хорошо. И вот я начал — заботу эту с сигаретами начал, и у меня все неплохо раскочегарилось. Полгода проходит, как я взялся, — и уже все летает, как подпаленное. Ну хорошо, пришлось чувака нанимать, делиться с ним, я его все равно снабжаю, а он рулит точками, что у меня к западу отсюда, я же остальными занимаюсь. В общем, все лучше и лучше. А она на стенку лезет, мы куда-нибудь едем, а я там спать не могу. Не привык так рано ложиться, поэтому сижу допоздна, а потом сплю долго, и мы ничего с ней не можем. «Ты без сил», — говорит она мне, и я без них. Но попробовал назад все отмотать, туда-сюда — и не могу. Слишком долго, привык. Надо бы чем-то другим заняться, наверно. Чтоб в человеческое время.

— Надо менять периодически, — сказал Митч. — Это одна штука — с союзами, да? Я у черта на сковородке, ну не нравилось мне. Но долго этим занимался, точно тебе говорю, да так, что аж самому как бы нравилось, понимаешь? Так и Прыгун говорит. Ему-то лет семьдесят уже, он больше ничего уже не делает. И он мне излагал. «У вас, шпанята, вот в чем беда, — говорит. — Вы всю жизнь тратите, занимаетесь одним и тем же и только дряхлеете да стареете. А надо новое пробовать». И я его вот так послушал, а мы по берегу в Мэриленде идем, там целая куча народу просто берет и мотель занимает, все правильные мужики такие, на гусей охотиться идем. В общем, идем, я… а там, наверно, пара сотен фараонов вокруг ошивается, да? А у нас берданы в багажнике. Ох, заебись красота. «Вы куда? Что делать? Откуда вы?» Ну, мы, естественно, в отказ, то есть они много чего наворотили, но у нас же, блядь, не Россия пока, мне кажется, а все стоят себе и вот сейчас уже начнут машины обыскивать. И я у них сейчас спрошу, есть у них там ордера какие-нибудь, что-нибудь, вот возьму и спрошу Прыгун меня удержал. Их четверо или пятеро стоит вокруг, я на самом деле испугался, он что-нибудь им сам сейчас скажет. Головой только качает. Да и то едва-едва. Порядочный такой Прыгун. Я ничего не стал говорить… В общем, — продолжал Митч, — они машины пооткрывали, а там ружья, мою и Прыгуна машины. Вообще-то жены Прыгуна она была. Там два ружья лежат. Я свое только, блядь, купил, елки-палки. Пошел и купил, блядь, себе охотничье ружье. Дядя жены моей за него расписался, конечно, но ходил и хворост выкладывал за него я сам. Никто мне его не дарил, ничего. Я даже не стрелял из него ни разу. Чувак на них смотрит. Потом ближе подходит. Казначейство. Я арестован. За хранение. Ты думаешь — думаешь, я сказал им хоть единое слово? Нет. А он мне что? «Мистер Митчелл», — и давай мне по ушам ездить. В общем, там что, наверно, было — они судимости мои подняли и все дела. Я на Прыгуна смотрю. Нет, его тоже гребут. И фамилию его знают. Я думаю: скоро уже выяснять начну, откуда эти ребята знают, когда я срать на горшок сажусь и прочее… «Просто к вашему сведению, — говорит мне чувак, — продолжал Митч, — вас может заинтересовать, мы вас с утра ведем от моста Трогз-Нек. Пора уже вам, ребята, научиться, перестать эти сходки свои проводить». И вот он я такой. Сяду за блядское охотничье ружье, которое, блядь, в магазине честно купил. И собирался гусей из него пострелять, елки-палки.

— Господи, — сказал Когэн.

Митч допил мартини. Поманил официанта, сперва показав на пустую кружку Когэна.

— Ты что-то сильно налегаешь, Митч, нет? — спросил Когэн.

— Я всю ночь не спал, — ответил тот. — Никак не могу заснуть, если назавтра мне куда-то лететь. Сильно эти дряни меня нервируют. А потом, когда такой прилетаю, мне поспать надо, только потом в этот день я на что-то гожусь. В гостиницу поеду, мы тут закончим, я лягу поспать. Я врачу сказал, он меня опять на кортизон хотел посадить, все заново началось после этой херни в Мэриленде, а я говорю: «Нет». Плевать мне, что это, пусть я штаны трижды в день менять буду, если понадобится, но от всего этого лишнего веса мне надо избавляться. Только я думаю, ладно, Прыгун как-то это на себя берет. А выглядит он, маленький такой и старый, его уже лет тридцать не мели, наверно. Стволы, стало быть, оба его, видать, будут. А я старику помогал просто, подвез его сюда, все дела.

— Ну да, — сказал Когэн, — но если они не…

— Мотаю срок, — ответил Митч. — Очень просто. Если берданы не его, я мотаю срок. Так уже было. Если надо, могу еще раз. Им придется практически наизнанку вывернуться, чтоб мне больше трехи впаять даже с теми ходками, что у меня уже есть, за такое-то. Ох боже ж ты мой, как же любят они хоботать. Обожают просто. Кого-то зацапали, наконец-то кто-то им попался, знают, как зовут, господи боже мой, прямо как дети малые. Так и хочется в табло им заехать, до того им это нравится. Сволочи. Но, блядь, кипиш до небес. Отмотал год. Не понравилось мне, но тут уж, блядь, что поделаешь.

— Жене туго, — заметил Когэн. — В том-то и дело, знаешь, у Кэрол это никогда из головы нейдет, меня повинтят, и я сяду. По большей части-то она мне слова поперек не скажет, разве что, мол, меня дома вечно нет и все такое. Но время от времени, ну, они там цепляют четверых ребят каких-нибудь, ставят их перед большим жюри и спрашивают: вы кого ищете, а? Как ты сказал: они-то знают, что за парень им нужен. Ну и само собой, они не говорят ничего. Потом, неприкосновенность у них.

— В Бруклине так делали, — сказал Митч. — Сажают всех в обезьянник, и что потом? Потом нихера не говорят.

— Ну, — кивнул Когэн. — В общем, то же самое, отправляют на нары. А если им не скажут, что естественно, никто им ничего не скажет, там и придется им дальше париться. На нарах. И жена у меня говорила, ну, я ей сказал, говорю, я не такой крутой. И я все равно выйду оттуда как можно быстрей. Такие, как я, они даже не знают, что мы где-то есть. То ребята гораздо круче меня. Но я это понимаю. Мне кажется, думаю, она не сможет на самом деле такое принять, если оно вдруг случится. Всякий раз, как заходят плату собирать там, все знают, про это в забегаловке трындят. А она волнуется и все такое. «Ты мне только одно пообещай, что к телефону не будешь подходить там, где тебя знают». Ну я и не подхожу. Но я все равно туда почти и не лезу. Честно, мне кажется. Она не выдержит, если такое произойдет.

— Никто из них не выдержит, — согласился Митч. Официант принес мартини и пиво; Митч выпил пиво. Вытер губы. Тихонько рыгнул. — Последний раз — в последний раз она бумаги понесла на самом деле. Я ее не виню. Тогда она была гораздо моложе. Но когда мы ту штуку пробовали, в последний день? Присяжные в тот день дело рассматривают. Я встаю, а она уже встала. Не знаю, на сколько затянется, но встал где-то в пять пойти отлить, а она еще не ложилась. Говорит: «Скверно выглядит, а?» Ну а какого черта, вовсе нет. Лягаш под присягой баланду мутит, конечно, сказал, что я на место выдвинулся в полдесятого, а я когда накануне вечером туда приехал, по крайней мере за десять уже было, и присяжные ему поверили, само собой. Ну, я и говорю: нет, не выглядит. В спальню заходим, одеться. Я брюки натягиваю, на нее смотрю, как она одевается, даже не знаю, как ей это удается, как она пьет и все такое, но у нее всегда тело было как бы такое клевое, и я тут подумал, знаешь? Вот я опять отваливаю, а она пену начнет гнать, что мало не покажется, и прочее, а я же знаю,она налево ходит. Бля, в смысле, не нравится мне, как у меня от этого чувства яйца свело: я же знаю, но вот просить ее я б даже не пробовал, понимаешь? Просто потому, что я на нарах, что она должна без этого обходиться, будто со мной на этих нарах? И вот она смотрит на меня. «В третий раз я уже это вынуждена делать, Хэролд», — говорит. Митчем она меня никогда не звала, а знает, я терпеть не могу это имя… «Слушай, — говорю ей, — продолжал Митч, — никогда же не знаешь, как оно будет». — Он отпил мартини. — «Как оно выйдет, нипочем не угадаешь…» А она мне, — сказал Митч. — «Ну а ты знаешь, как оно выйдет, ты считаешь, и я думаю, так оно и будет, только вот не знаю, смогу ли опять…» Так и вышло, — продолжал Митч. — И когда бумаги пришли, мне надо было их подписывать, пусть берет чего хочет, если она хочет этого. Она дважды уже через это проходила. Девка ничего мне не должна. Ей, вероятно, все обрыдло. Но потом я ее попросил приехать ко мне на свиданку, говорю: «Марджи, послушай, знаешь что? Ты этого хочешь, ты на самом деле уверена, так давай. Только что тебе это даст, а?» А ей было, тогда ей лет тридцать девять было, к сороковнику. «Дети все равно у тебя, тебе по-любому понимать надо — я выйду, я ж не целую вечность сидеть буду, и тебе придется встречаться со мной, когда я к ним приезжать буду повидаться. А я не собираюсь с ними не видеться, не приезжать. Мы вместе уже давно. Если только — если только у тебя действительно никого другого нет, кто тебе нужен, ага?» Видишь, я знал, что она с этим парнем встречается. Ну и она мне ничего. А я говорю: «Послушай, ради меня, а? Ничего пока не делай. Ты в последний раз, когда я откинулся, мы тогда оба сильно моложе были и прочее, ты тогда взяла и решила». А она на меня смотрит. «А ты мне тогда обещал, — говорит, — обещал мне тогда, что все, завязал. И я вот опять, и ты мне опять будешь обещать, и я буду опять ждать пять лет, и еще шесть пройдет, а потом ты опять что-нибудь сделаешь». — «Марджи, — говорю, — сказал Митч, — что мне тебе сказать? Я знаю. Ты права. Но я тебя одно прошу, ты так можешь, дождись, когда я опять выйду. Потому что я не знаю, кто этот парень», — продолжал Митч, — а я, конечно, знал. Я все узнал через два дня после того, как она с ним первый раз была. Он-то ни при чем, я понимаю. «Я, по крайней мере, ты, по крайней мере, для меня это должна: я должен с тобой быть так же, как и он. Потому что мы же всегда хорошо ладили». Тут она давай плакать и головой качать, и я тут задумался. Но не стала. И нормально. Я думаю, знаешь, знаешь же про детей? Наверно, нет. — Митч допил мартини.