Ограбление казино

Митч застегнул ей платье.

— А белки им все нужны при этом, тут можно не сомневаться. Не половина — нет, сэр. Все целиком. — Он вернулся к креслу, отхлебывая из стакана. — Полработы. Зла не хватает.

Черная девушка села на кровать и надела красные туфли.

— Для чувака, который тут уже три дня как празднует, — заметил Когэн, — ты что-то многовато пиздишь и стонешь.

— Я плачу за все, — сказал Митч. — За все плачу сам. И пиздеть могу сколько захочу. Ты эту телку знаешь, Полли?

Черная девушка выпрямилась и оправила платье. Посмотрела на Митча.

— Голубочек?

— На комоде, — ответил Митч. Выпил. — Лопатник на комоде.

Черная девушка прошла по номеру, вращая бедрами.

— Полли все знают, — сказал Когэн.

— Телка, что ты прислал, то же самое сказала, — сказал Митч.

Черная девушка взяла бумажник.

— Внутри сто семьдесят три доллара, — сказал Митч. — Когда я встану, я хочу там найти сто сорок восемь, поняла?

— Ла-ды, — ответила девушка. Вытащила наличку, отсчитала и что-то положила назад. Вернула бумажник на комод. Взяла блестящую красную сумочку с комода, открыла и положила туда деньги. — На чай не будет, голубок? — спросила она.

— Не будет, — ответил Митч.

— Потому что, знаешь, голубок, — сказала она, — все это мне моему мужику отдавать. А девушке что-то и для себя нужно время от времени.

— На чай не будет, — повторил Митч.

— Настоящий дамский угодник, — сказал Когэн.

— Ну ее нахуй, — сказал Митч. Опять выпил. — Сейчас день. А она, тут ей медом намазано, правда, голубка?

— Лучше, чем папки перекладывать, — ответила девушка.

— Я про это ничего не знаю, — сказал Митч. — Папок никогда не перекладывал.

Девушка дошла до двери.

— Ну, — сказала она, — иногда оно не сильнолучше, чем папки. Но… но по большейчасти оно лучше. Иногда, знаешь, старик попадается, тогда просто быстрее. — Она открыла дверь.

— Знаешь, голубка, — сказал Митч, — настанет день, и какой-нибудь старый козел, которого ты только что выдоила, решит тебя чуточку порезать за такие базары. Как тебе это понравится?

— Господи, — произнесла девушка в дверях, — я даже не знаю.Думаешь, кончу?

— Могла б, так кончила, — сказал Митч. — Но скорей всего — нет, я вот чего думаю.

— Ну тебя в пизду, — сказала девушка, закрывая дверь.

— Вот это, — произнес Митч, — я примерно и имел в виду, когда ее сюда вызывал. Господи, ну и смешные у вас давалки в Бостоне. Мне ее чуть ли не уговаривать пришлось. А эта Полли там? То же самое. Только по-французски. «Иисусе Христе, — говорю, — я ебаться хочу. Ты разве не этим занимаешься?»

— Нет, не этим, — ответил Когэн. — Кого бы ни спросил, все тебе так скажут. Я б и самтебе это сказал.

— Но не сказал же, — сказал Митч.

— Так а ты не спрашивал, — ответил Когэн. — Не я ж ее сюда вызывал. Та телка, что я прислал, — она ж ничего была, я понимаю? Парень мне сказал, нормальная.

— Не более того, — сказал Митч. — Я никак успокоиться не мог. Говорю ей: «Что значит — по-французски? Мне, по ходу, ебаться нравится. Кто кого тут снимает?» Вообще без разницы. Ее можно мацать, ей пистон вставлять можно, а вот ебать ее нельзя. Елки-палки. Только ебаный минет.

— Предполагалось, что это великолепный минет, — сказал Когэн.

— Когда хочешь ебаться, — сказал Митч, — великолепных минетов не бывает. Она мне рассказывает, чуваки две-три сотни за ночь башляют за то, что она делает. Это правда?

— Наверно, бывало, — ответил Когэн.

— Ага, — вздохнул Митч. — Ну а я знаешь что думаю? Я думаю, вы все тут ебнулись, раз телкам спускаете такое с рук.

— Триппера, видать, боится, — сказал Когэн.

— Ага, — сказал Митч, — ну да ладно. С такой работой, наверно, нельзя так говорить, но с ней мне не повезло. Она — она все равно не выебла никого из тех, о ком я мог бы тебе рассказать. Зубов не будет, чувак, вот и станет чудом света. А я нет. Знаешь чего? Я тебе кое-что скажу. — Митч допил. — Мне пизды настоящей не перепадало аж с самой Флориды.

— Там у тебя ништяк телка была, — сказал Когэн.

— Солнышко, — сказал Митч. — То была Солнышко. Наверно, ты ее тоже еб после того, как я уехал.

— Митч, — сказал Когэн, — когда мы с Диллоном туда приехали ночью, она была с тобой. Когда мы уехали, ты по-прежнему там оставался, и разве не с тобой она была? Ты там — сколько?

— Три недели, — ответил Митч.

— Три недели, — повторил Когэн. — А я там пробыл пять дней, как раз посередке. И как мне, нахуй, это было успеть?

— Не знаю, — ответил Митч. Взял в руку стакан. — Опять пусто, — сказал он. — Ты точно со мной не хочешь?

— По-прежнему еще рановато, — ответил Когэн.

Митч зашел в ванную. Коган услышал, как в стакан бросают лед. Как открывают кран — не услышал.

— Это Сэмми, — сказал из ванной Митч.

— Чувак из Детройта, — сказал Когэн. — Пронырливый такой на вид сольди.

— Сэмми жидяра, — сказал Митч.

— Ладно, — ответил Когэн. — Я не в этом смысле.

— Фигня, — сказал Митч. — На макаронника все равно похож. Ему тогда было б лучше, по-моему. А он еврей. Все годы, что я его знал, он по-прежнему. Сукин сын.

Когэн услышал, как из крана потекла вода. Вышел Митч с разбавленным темным скотчем. Рот он вытирал тылом левой руки.

— Это я сам лоханулся, — сказал он. — Вечером перед отъездом мы ужинаем, а он подваливает, я их знакомлю и все такое. Не знаю, чего оно меня не отпускает, понимаешь?

— Нет, — ответил Когэн.