Охота к перемене мест

— Да убирайся ты... — Тамара выдержала негодующую паузу, — подальше. Со своей крапивой, с тошнотиками и с драными чулками. А то меня стошнит, и не через двадцать минут, а сейчас. И ты за мной подтирать будешь...

Тамара плохо влияла и на своего очередного приятеля Садырина. Недавно он решил нанести ей ночной визит. Но спускаться с четвертого этажа, переругиваться с вахтершей женского общежития, подниматься вновь на второй этаж Садырин посчитал для себя утомительным.

Он решил сократить маршрут. Спустился к знакомым ребятам в квартиру второго этажа. Оттуда можно перепрыгнуть — решетки двух балконов в метре одна от другой. Весь выходной день Садырина был настоян на самогоне. Он уже коснулся ногой соседнего балкона, но оступился и сверзился вниз. Хорошо еще, угодил в высокую кучу чернозема, завезенного накануне для сквера. Он лишь свихнул ногу, а то могли бы потребоваться костыли.

Дошло до того, что однажды Тамара вышла совсем голая на балкон второго этажа. Она сделала это, заключив идиотское пари в хмельной компании. Спросила у прохожего «который час?» и вежливо поблагодарила его, окаменевшего после того, как он поднял голову.

Соседки по комнате потребовали ее выселения. Но выяснилось — за хулиганство выселяют только по решению суда и не раньше чем через месяц.

Лишь прогульщики с санкции прокурора выселяются из общежития без промедления. А Тамара, как плохо ни работала, являлась на работу каждый день.

Зина жалела Тамару — у нее будет судимость, вышлют в административном порядке, и девка пойдет ко дну. Соседки посовещались, собрали деньги на билет в Ростов-на-Дону и заставили Тамару уехать. Ее проводили до самого трапа — боялись, как бы в последнюю минуту она не сбежала с аэродрома.

— Не сработала наша академия педагогических наук, — подвел итог всей этой истории Галимзян. — Мы, Зина, спутали воспитание с перевоспитанием. Что значит перевоспитать? Значит, преодолеть те плохие влияния, которые уже коснулись девчонки...

А через несколько дней Зина протянула Галимзяну почтовый перевод на пятнадцать рублей и сказала, смеясь:

— Еще раз сплоховала наша с тобой академия педагогических наук. Зря тогда обвиноватили Тагильцева.

Зина не так огорчилась тогда обману, как сейчас обрадовалась почтовому переводу, и дело тут не в деньгах.

В характере Зины больше радоваться хорошему в людях, чем огорчаться их плохими поступками.

57

В комнату вошел паренек с гитарой.

— Ну, что у тебя? — спросил Чернега.

Он сидел за столом и прихлебывал горячий чай, обжигая губы о края алюминиевой кружки.

— Да вот, разладилась...

Пока Чернега сосредоточенно настраивал гитару, паренек ворчал:

— Ну что им стоит, радиовещателям! Хоть бы раз в день давали настройку для музыкального инвентаря. Например, вечером, после сводки погоды. Все равно погоду угадать не умеют. После дождичка в четверг...

Чернега настроил гитару, взял несколько сочных аккордов, пропел куплет песни «Палаточный городок», и парень торопливо ушел, не поблагодарив настройщика.

Звуки гитары донеслись в соседнюю комнату общежития и напомнили Кириченкову о том, что у него под койкой, рядом с объемистым чемоданом, запертым на два замка, стоит баян. Выиграл Кириченков баян по билету какой-то вещевой лотереи еще к Первомаю, но ни разу из футляра не доставал. «Лучше бы тебе арифмометр выиграть или счетную машину», — сказал тогда Маркаров.

Кириченков появился в дверях с баяном и подошел к Чернеге, дохлебывавшему остывший чай.

— Ну-ка, проверь мой выигрыш. Только осторожно! А мне медведь... — Кириченков поковырял в ухе.

— Хорошо, что только наступил, а не задрал, — хохотнул Нистратов.

— Много ты знаешь о медведях, — сказал Погодаев недовольно, он сидел на койке и ставил очередную заплату на свои многострадальные джинсы. — Их даже танцевать учат.

Чернега играл на баяне с наслаждением, низко склонив голову, вслушиваясь в его дыхание. А Кириченков все больше нервничал. Он уже жалел о своей затее: как бы Чернега не повредил инструмент, не растянул мехи сверх того, что положено.

От Чернеги не укрылось беспокойство хозяина, и, скинув ремень с плеча, он огорченно вернул баян.

— Да уступи ты баян человеку по государственной цене, — подал голос Нистратов с угловой койки.

— Для тебя, Кириченков, это — просто движимое имущество, а для парня там душа на все лады поет.

— Если бы в рассрочку... — нерешительно протянул Чернега.

— Деньги на бочку, алиментщик. — Кириченков любовно похлопал по баяну.

— Деньги у Кириченкова — шестое чувство, которое позволяет ему полнее использовать остальные пять, — прокомментировал Маркаров. — У него вся душа ушла в пятаки.

— Может, ты приехал сюда за туманом, за романтикой? Я лично этим не интересуюсь. А если эти пятаки не копить — никогда не куплю «Жигули» последней марки.

— Будет возить клубнику на базар, — сказал Шестаков и с видимым удовольствием прикрыл дверь за Кириченковым.

— Откуда у него это взялось?

— Когда был ребенком, родители подарили ему копилку, — засмеялся Маркаров. — Вот и попер из него инстинкт стяжательства...

Шестаков подошел к Чернеге, тот сидел пригорюнившись.

— Не вешай голову! Поможем тебе с баяном, — Шестаков похлопал его по плечу и неожиданно спросил: — Случайно не знаешь пьесы «Сентиментальный вальс»?

— Слыхать слыхал, но вот сыграть... Будут большие допуски в мелодии.

— Купил пластинку еще в Приангарске. — Шестаков вышел в свою комнату и достал со дна чемодана пластинку.

Чернега повертел ее в руках.

— «Сентиментальный вальс. П. И. Чайковский». Прокручу у девчат разок-другой. Авось без нот обойдемся.

Настежь распахнулась дверь. Кириченков, всклокоченный, въедливо оглядел присутствующих и возбужденно позвал:

— Бригадир, выйди-ка на минутку!..

Шестаков вышел в коридор, и Кириченков хриплым шепотом сообщил ему, что у него из-под матраца стащили пятьдесят пять рублей.

Кириченков привел Шестакова в комнату и показал, где именно лежали деньги.

Под обширными баками не видать было, как щеки Кириченкова залились румянцем, но лысина его покраснела.

Шестаков был обескуражен самим фактом: за все время его бригадирства не было такого чрезвычайного происшествия.

Он поймал себя на том, что Кириченков, с трясущимися губами, с тяжелым взглядом исподлобья, не вызывает ни малейшего сочувствия. Его рассердило, что тот уже успел заподозрить Чернегу.

Скорее всего, деньги найдутся, но Кириченков раззвонит о пропаже, и на бригаду ляжет пятно...