Охота к перемене мест

Парни Шестакова ходили злые, переругивались и, как знать, не поэтому ли на следующий день проиграли футбольный матч команде автобазы.

Садырин, один из самых умелых футболистов конторы Востсибстальмонтаж, закапризничал: перед матчем расшнуровал бутсы и отказался выйти на поле, вспомнил какую-то мелочную обиду.

Больше всего проигрышем был огорчен Погодаев, хотя в бригаду вернулся недавно. Рыжие длинные космы и такая же бородка Погодаева особенно бросались в глаза, когда их владелец бегал в трусах по футбольному полю.

После проигранного матча Галиуллин встретил у пивного киоска Садырина и многообещающе сказал:

— Сегодня я угощаю. У Зины день рождения. — Он счастливо улыбнулся, но тут же подозрительно спросил: — А почему ты сегодня не играл за наших?

— Ну вот еще, ноги задарма мозолить... — отмахнулся Садырин.

— А глотать задарма ты согласен?

— Еще один воспитатель на мою голову! Не утомляй меня, Галиуллин. Будто мне выпить не на что. Да я, если хочешь знать, могу тебя со всеми потрохами купить. — Садырин полез в карман, помахал перед носом Галиуллина деньгами, но тут же спрятал их, увидев подходившего Шестакова,

Садырин увязался за Шестаковым, опасливо осмотрелся и заговорил, понизив голос до шепота:

— Хочу кое-что сообщить бригадиру. Совершенно секретно. Но ты должен дать честное слово, что не выдашь. По-джентльменски. Взаимное доверие. Даешь честное слово?

— Даю.

— Это я взял деньги у Кириченкова.

— Что значит — взял? Украл!!!

— Только до получки. Я тут фотоаппарат купил в рассрочку. Еще раньше часы купил по случаю. А на что выпить-закусить? Ну и взял у Кириченкова взаймы. Вот они, денежки. Хотел незаметно подложить ему под матрац — не удалось. Здесь пятьдесят пять рэ. Передашь?

— Придется.

— Но помни — ты дал честное слово! Конечно, поступок мой неморальный. Зато отдаю в скоростном порядке. Через два дня.

— Тебе бы морду набить в скоростном порядке.

— Грубиян ты, Шестаков.

— Слышал про стройку СЭВ здесь, в Усть-Илимске? Будут изготовлять облагороженную беленую целлюлозу. Целлюлозу и ту научились облагораживать! А ты...

— Весь Кириченков не стоит и пятидесяти пяти рублей, даже старыми деньгами.

— Сколько бы Кириченков ни стоил — ты стоишь еще дешевле...

— Наш бригадир грубиян, но честный парень, который держит свое слово!..

Грузовик карабкался по размытой глинистой дороге. Скаты скользили, машина то и дело оказывалась на краю глубокой канавы — вот-вот перевернется. В такие моменты все в кузове бросались к борту повыше, готовые спрыгнуть на дорогу.

И в этом небезопасном рейсе продолжался спор пассажиров, реплики доносились сквозь натужный вой мотора.

— Бригадир не имеет права решать такой вопрос! — сердито бычился Кириченков. — Взял вора под крылышко. Зачем же трепаться, что все решает коллектив?

— Я не настаиваю на коллективном обсуждении, — сказал Маркаров. — У нас вообще неточное представление о коллективизме. Устроить кому-нибудь «темную» — тоже коллективизм? Иные конфликты лучше решать без веча, без сходки.

— Поймите, я дал честное слово, — напомнил Шестаков. — Если бы я этого не сделал, нарушитель не сознался бы. И может быть, вам, Кириченков, не вернули бы денег.

— Из-за того, что ты два дня психовал, вешать кому-то ярлык на всю жизнь? — усмехнулся Садырин.

— Я человек порядочный, — Кириченков ударил кулачищем по кабине водителя. — Во всем люблю порядок.

— Насчет ярлыка не знаю, — сказал Погодаев, — а зубы пересчитать не мешало бы. Чтобы забыл дорогу в чужой карман. Попался бы он мне в тайге...

— И что было бы? — поинтересовался Маркаров.

— В тайге свои законы, а прокурор там — медведь...

— Человек споткнулся, а его в спину толкать? — примиренчески спросил Чернега.

— Из блохи делают верблюда, — сказал Садырин.

Машина никак не могла одолеть подъем — ну и вязкая глина в этом распадке! Водитель высунулся в дверцу, которую не закрывал, все время посматривая назад, потом вылез на подножку и попросил ребят подтолкнуть машину.

Первыми ловко перемахнули через борт Погодаев и Нистратов, а последним спрыгнул Садырин. В кабине остался Михеич, сосавший валидол.

Садырин, перед тем как подставить плечо под борт машины, долго примерял рукавицы, не сразу расстался с окурком.

Погодаев притащил две сухие елки и бросил под буксующие колеса. Слышались его команды: «Раз, два, взяли!»

Шестаков по совету Михеича срезал лопатой глину между глубокими колеями, а то цеплялся диффер машины.

Чтобы колеса меньше буксовали, Погодаев распорядился натащить побольше сухих елок и набросать в обе колеи,

За елками направились Маркаров и Садырин. Когда они отошли от машины, Маркаров сказал:

— Дай мне честное слово, что никому не расскажешь о нашем разговоре. Хочу поделиться секретом. Даешь честное слово?

— Клянусь своей красотой! Могила на двоих... — Садырин замолчал, поигрывая топором.

— Вот мой секрет. Я знаю, кто взял деньги. Я же тебя насквозь вижу. Следствие ведут знатоки! Ты эту передачу по телевизору когда-нибудь видел?

— Не помню. Это про что?

— Про нарушителей законов. В конце каждого следствия знатоки осторожно поют:

Если кто-то кое-где у нас поройЧестно жить не хочет...

— А где у тебя свидетели, следователь?

— Один житель Древнего Рима сказал: совесть — тысяча свидетелей. Если бы твоя совесть проснулась...

— Это у меня случился несчастный случай.

— Если таких случаев наберется много, родится закономерность.

— Говорю тебе, первый случай.

— На каких условиях тебя приняли обратно в высотники? Ты, дорогой товарищ, друг и брат, понимаешь, в какое положение поставил Шестакова? А Чернегу? Он оказался на подозрении. Кириченков, тот и уборщицу может заподозрить, которая Зину утром сменила. — Он продолжал тоном увещевания, без запальчивости, раздражения, с оттенком некоторой жалости: — Ты же парень добрый, Садырин. С маленьким Мансуром возишься, с другими ребятишками. Книги мои таскаешь при переездах. А сколько зла ты снова причинил Шестакову, Чернеге, да и себе. Будто сердишься на самого себя. Или какое-то безразличие к себе. — Он печально оглядел Садырина. — Ты не только в одежде безалаберный. Ты и в чувствах своих неряшливый.