Охота к перемене мест

Он поднялся по раскосам, перелез с хобота на стрелу, на смотровую площадочку.

Наверно, прошла минута, длинная минута, а он не мог оторвать руки от благословенных перилец, собраться с духом, двинуться дальше.

Варежка посматривала на Шестакова с беспокойством.

Она знает, что с верхушки крана, как с крыши пятнадцатиэтажного дома, высота ощущается особенно остро. На все высокорослые деревья, здания, постройки внизу смотришь под углом. Вот почему с высоты в сотню метров смотреть не так страшно, все выглядит более плоско. А с верхушки крана, да еще в облачный ветреный день...

Шестаков поглядел на небо и удивился. Ветер внезапно утихомирился. Растрепанные, вытянутые в длину облака неподвижны, а на их фоне куда-то мчится кран, да еще заваливается набок.

Он хотел схватиться за поручень, но рука скользнула мимо, поручень вильнул в сторону.

Шестаков не видел, как Варежка вышла из будки и поднималась на верхушку.

— Эй ты, искусственник! — закричала она с промежуточной площадки. — У тебя так поджилки трясутся, что на кран вибрация передалась.

— Голова...

— Голова тебе, Шестаков, в институте пригодится.

— Голова идет кругом... — с трудом выговорил он. — А мне никак... — ветер сдул конец фразы.

— Держись за облака! Как Иисус Христос. — Варежка все быстрее поднималась по лестнице. — А то на землю слетишь.

— В глазах темно... И ноги как ватные...

— Нашел, мужичок, чем хвастаться! Игрушечный дед-мороз, так тот — весь из ваты.

Она ступила на стрелу.

Слегка подрагивающая под ногами крутая и узкая тропка длиной в сорок пять метров, проложенная в небе...

А когда Варежка впервые сама прошла по стреле крана — год, два года назад, сто лет? И где это было — в небе Иркутска, Коршунихи, Приангарска, Братска или на другой планете?

У них на курсах крановщиков и убежденные безбожницы крестились перед первыми подъемами. А иные плевали себе за пазуху, была такая примета. Соседка по общежитию, круглая отличница, перед тем как сдать экзамен и получить допуск к работе на высоте, испугалась на стажировке. Порыв ураганного ветра загнал ее в будку крана. Она уволилась, ушла в штукатуры...

Варежка помнит свой первый переход по стреле; тогда заело трос, и следовало проверить, не слетел ли трос с дальних блочков.

Она уже стала опытной крановщицей, когда научилась безбоязненно разгуливать по стреле. Не шагать, напрягая до предела силы, мобилизуя все нервы, не самолюбиво скрывать страх, а перешагивать через него...

Шестаков увидел Варежку, сделал несколько неверных шагов ей навстречу и опасливо лег на дырчатый узкий настил. Чем у тела больше устойчивость, тем меньше боишься.

Он ухватился за что-то, кажется за обруч, которому полагалось оставаться у него за спиной.

Вся строительная площадка каруселила вокруг подножья крана, вокруг «третьяковки», будто Шестаков облетал их в этот момент на вертолете.

А тут еще Варежка зачем-то вращала стрелу — иначе как легкомысленным самодурством это не назовешь...

Он знал, что земля вертится, но не подозревал, что с такой скоростью.

Совсем недавно облака были неподвижны, сейчас мчались наперегонки, но почему-то не прямо, а по замысловатой спирали.

Был уверен, что шагает в рост, а на самом деле полз на карачках.

Варежка ловко переступала с поперечины на поперечину и быстро оказалась возле Шестакова.

Попыталась его приподнять, он беспомощно повис. Ему померещилось, что комбинезон у нее черный, что сама она черноглазая и черноволосая.

— Удивляюсь, как ты половину стрелы прошел на своих ватных, полусогнутых, — сказала Варежка сварливо.

— Надо же было кому-нибудь...

Он снова покачнулся и судорожно обнял ее за шею, за гибкое сильное тело.

— Держись зубами за воздух!

Она зло подтрунивала над ним, ёрничала, грубила.

Пусть обидится, обида поможет преодолеть страх!

Пусть устыдится своей беспомощности перед молодой женщиной и осознает хотя бы подсознательно: не стала бы Варежка вести себя так, если бы кран на самом деле превратился в карусель!

Она тащила Шестакова вниз, от обруча к обручу. А когда приблизилась к верхней площадке крана, успела озорно спеть:

Не откажите мне в любезности,Пройти со мной туда-сюда...

Наконец стрела позади, они ступили на площадку, огороженную перильцами, и Варежка сразу изменила тон.

— Устал небось? — спросила она сочувственно. — Посиди здесь, первопроходец. Да нэ дывысь ты на нэбо! Закрой очи. И жди меня... Это у тебя от перенапряжения. Новички физически устают на высоте и без работы... Сними свой цилиндр, авось ветерок долетит, лба коснется, — Варежка сдернула с Шестакова каску и положила ему на колени.

Она соступила на несколько ступенек, но вернулась, сняла перчатку и своим платком стерла капельки пота со лба Шестакова, пригладила его слипшиеся волосы.

Торопливо, перебирая перильца руками в перчатках, она спустилась в будку.

Шестаков видел, как ее голубой комбинезон мелькал в лестничных просветах.

На помощь Погодаеву и Ромашко, которые монтировали злополучную колонну, успел подняться Маркаров.

Монтажники надежно скрепили болтами колонну с горизонтальной балкой. Погодаев орудовал гаечным ключом с ручками метровой длины. А когда не помогали все прочие законы механики, Маркаров, обняв соседнюю колонну, упирался подошвой сапога в ручку ключа. На динамометре, вмонтированном в ключ, стрелка должна достичь цифры 200. При физическом усилии в двести килограммов болт никогда не разболтается!

Только после двенадцатого болта Погодаев отцепил колонну от крана.

Маркаров иначе не называл ее, как «садыринская колонна». И когда спустился на землю, сказал ему зло:

— Ты не монтажник, а сапожник, который не научился тачать сапоги. Запиши себе строгий выговор с угрызением совести.

Наконец Шестаков спустился с крана и ступил на землю, он был бледен, его мутило.

Маркаров взял Шестакова под руку и повел его, пошатывающегося, к «третьяковке»; издали виднелась заклеенная на нее театральная афиша.