Охота на единорога

— Мигуэль, — еще раз обратился Родни к солдату.

— Меня попросили помочь вам, — ответил тот, — но я совершенно не готов подставлять свою голову из-за какого-то портфеля.

— К тому же лимит убийств пока что исчерпан, — сказал Серж, имея в виду посыльного.

— Да в том то и дело, что он безграничен, — возразил Мигуэль, имея в виду, прежде всего, себя.

Солнце, выглянув из-за летнего облака, ослепило Сержа, он вынужден был прикрыться ладонью. На мгновенье, все погрузилось во тьму. Затем мир вновь осветился ярким светом. И это было прекрасно. Но, оценивая свое восприятие света и теней, физических форм, природы, архитектуры, людей, Серж осознавал, что чувство красоты — сейчас лишнее, он не ощущал ни тщеславия, ни даже самодовольства по этому поводу.

Его восхищала красота страны. Правда, и страна была хороша.

Он испытывал симпатии и сочувствие как к осажденным, так и к нападавшим. Но Серж был мужчиной. Он пережил пору юности, перескочив его, и наверстывая упущенное в течение всей жизни, как это иногда случается с людьми.

Да, искусство, может получить практическое применение, признание — как единственное, что сейчас связывает людей. Но мысли на этот счет были у него смутные и не оформлены.

Память, удваивающая наши бедствия, оберегая разум, прокрутилась по небольшому кругу его внутренней вселенной один раз, второй — по кругу большему, но ничего не нашлось и там. Отчего-то вспомнился ювелир Убейд, но и этот образ ничего не дал. Серж посмотрел в глаза Мигуэля, больше сейчас похожие на звериные, обыкновенные глаза солдата. Ему показалось, что минутное чувство было случайным.

Насколько же он был миролюбивый человек, подумал он и представил, что этот день — самый спокойный и безопасный, ведь главное — это душевная гармония. Сергей позвал к себе солдата, это был красивый человек, форма была ему к лицу. Он был одет: в каске и бронежилете, наколенниках и налокотниках. А Серж чувствовал себя рядом с ним голым.

— Мигуэль, если подняться на крышу, — сказал он, на самый верх — на площадку, где звездочеты наблюдали ход ночных светил, влияющих на человеческие судьбы…

— Вы о чем? — не понял тот.

— Влияние небесных светил разгадывается вследствие искривления лишь людьми со своеобразным строением глаз, — говорил Серж, — отличающимся от нормы и приспособленным к кривизне небосклона.

Мигуэль выглядел растерянным, но пытался улыбнуться:

— С вами все в порядке? — спросил он, ясно представляя себе, что этого типа нужно срочно эвакуировать отсюда.

— Нет со мной не все в порядке, — ответил Серж. «Одно из двух, — подумал он, — либо я зря и впустую прожил последние десять-пятнадцать лет своей жизни, либо я просто лишний здесь среди двадцати — тридцатилетних».

— Куда подняться? — спросил Родни.

— На крышу этого дома, — объяснил Серж, — вы увидите соседний переулок. Там был зенитный расчет. В него попала бомба или ракета.

— Вы странный, — сказал Мигуэль, — честное слово.

— И ты самый странный солдат, — сказал Сергей, — но сам об этом не знаешь.

— Лучше скорей поехали отсюда, — сказал Мигуэль, — вас дома кто-нибудь ждет: жена, дети?

Ему не стоило об этом спрашивать. Говорить, что его ждет мама — выглядело как-то глупо. Серж почувствовал эмоциональную подавленность, вызванную воспоминанием о — не то что неудовлетворенной, а — закончившейся, прервавшейся любви. Впрочем, эмоциональное торможение после возбуждения было ему так хорошо знакомо. Он вспомнил Зайнаб, это женщина, живущая одиноко или просто отдельно от мужа. Она сама выбрала такую жизнь.

Мигуэль все так же сжимал руками свою винтовку М-16.

— Я странный солдат? — спросил он, — а ты вообще знал прежде солдат?

Сергей улыбнулся и сказал:

— Нет, пожалуй. В основном приходилось иметь дело с партизанами. Они похожи на тебя?

— Думаю, что не очень, — ответил Мигуэль и тут же добавил, — я не кадровый, прикомандированный. Я вообще-то переводчик…

Сержа опять на мгновение оставило сознание, но собеседник был интересен и, кроме того, еще и оказался полезен, он старательно выкарабкивался из темной дурноты. Ему захотелось рассказать Мигуэлю про старинное народное искусство этой страны:

— Здесь очень важна роль женщины, — сказал он. — Как ни странно. Они самореализуются через терпение. А кто-то отказывается от этого. Или только хочет отказаться.

Серж догадывался, что перед ним не обычный служака. Но у него не было сил разбираться, чем же этот Мигуэль Санчес примечателен?

— Он испанец, — сказал Родни, когда солдат, ушел, чтобы забравшись наверх осмотреться.

— Где же остальные? — спросил Сергей.

Родни помедлил с ответом и посмотрел наверх, словно говоря этим жестом, что те про кого спрашивает Сергей, находятся там. И это, наверное, так и есть, поскольку там — много всякого.

Родни видел, что Серж — не в себе. Он был либо контужен, либо что-то еще. Возможно, это нервный кризис. Необходимо было проявить благоразумие, организованность ради выбранной цели. Но, не смотря на лихорадочное состояние, чувствовалась его неустанная активность, он был прирожденный ментор, обладающий силой внушения.

Переведя взгляд на него, стоящего, напрягшись и скорчившись у машины, придерживая забинтованный бок, и поглядывал туда, откуда доносились выстрелы, Родни догадывался, что не всегда можно рассчитывать, на чью бы то ни было помощь. Выбираться отсюда будет труднее, чем попасть сюда. Он не думал, когда ехал сюда, что придется сидеть под пулями. Он уедет отсюда немного другим, если уедет.

Родни вдруг тихо рассмеялся. Рассмеялся обыкновенным смехом, который, однако же, давно уже не тревожил слух. Серж удивленно посмотрел на него, никто не смеялся так при нем в последнее время. Рассмеялся и сказал:

— Как я устал это носить… — он постучал себя по голове. Он имел в виду тяжелый армейский шлем, а не голову.

— Они накрыли их, я вижу, — прокричал Мигуэль сидя на крыше. — Можно перебраться в тот переулок.

С крыши вниз полетели мелкие камни. Высота была небольшой, но этого хватило бы иноземному солдату, чтобы покалечиться, свалившись вниз, а то и вовсе — расстаться с бренной плотью — попавшись на глаза снайперу.

К ним вышла пожилая женщина и строго спросила:

— Вы с кем воюете, с Саддамом или со мной? Почему этот человек лазит по крыше моего дома?

— Мутаассиф, — извинился Серж. Дом был небольшой. Он подумал, что его хозяева долго и упорно трудились, мирно работали, жили гармонично, зная лишь маленькие радости.

Серж уже многое понял. Теперь ему казалось, что он догадывался обо всем этом давно. Но он очень устал, и ему было уже все равно, нахлынула апатия и недовольство собой, у него уже не было ни воли, ни желаний что-то делать, куда-то идти.

— Все, что говорил ваш дед, подтвердилось, — сказал Серж, — это похоже на чудо. А он, как я понимаю, провидец.

— Из тех, что гадают за плату? — переспросил Родни, — чудо? Что вы, Сергей! Это слово произносить не стоит. Вот, если бы здесь строили, а не разрушали, тогда бы мы могли бы говорить о чуде.

Он просто работал до старости. Занимаясь чем-то другим, он мог бы разбогатеть. Но он делал то, что ему нравилось…

Серж посмотрел на Родни. Тот был возбуждён, взволнован, новые лица новые обстоятельства взволновали его, или же он был беспокойный человек сам по себе.