Охота на крылатого льва

– Хорошо, друг мой, – кивнул Макар. – Мы понимаем.

Итак, их трое. Сергей, молодой итальянец и он сам.

– Бенито, дальше тянуть не стоит. Звони отцу и спрашивай, как он видит обмен заложницы на перстень.

– Может, сами что-нибудь предложим? – вмешался молчавший до этого Бабкин.

– Отец забракует мои идеи, как ты не понимаешь! Потому что они исходят от меня.

– Так и здорово! Давайте подберем парочку самых отстойных вариантов, чтобы Раньери их гарантированно не принял.

Бенито усмехнулся и потянулся за телефоном.

4

– Он хочет обмена! – оповестил всех Франко, закончив разговор.

Они вновь собрались в скромной квартире Папы: Кристиан, Пьетро, Даниэле и вечный сторожевой пес Франко, успевший чем-то замазать свою жуткую гематому вполлица. Вика Маткевич валялась без сознания в надежном укрытии, и к ней был приставлен Луиджи.

Раньери не принимал участия в диалоге с Бенито, только слушал. «Я не смогу ни о чем договариваться с этим отродьем, – сразу предупредил он. – Да и если он все записывает, лучше мне не светиться».

Все молча признали его правоту. Случись беда, и в стороне должен остаться тот, кто сумеет всех вытащить.

– Обмен, значит… – протянул Доменико, нехорошо улыбаясь. – Что ж, он его получит.

– Что ты задумал, Папа?

Он обвел взглядом сыновей и жестко бросил:

– Вас это больше не касается!

У Доменико Раньери были твердые представления о нравственности. Он полагал не только необходимым, но даже правильным убить своего сына, давно исключенного из семьи. Бешеную собаку стреляют без жалости. Но остальные дети не должны этого наблюдать. Это было бы безнравственно по отношению к ним.

Бенито когда-то вступился за Алессию. И этим нанес чудовищный удар Раньери. С точки зрения Доменико, сын отверг все, что было ценно его отцу: понятия верности, чести, любви. Он выступил на стороне жены, предавшей мужа, изменившей ему, родившей от него ублюдочное дитя! Бенито сделал свой выбор, и этот выбор ошеломил Доменико Раньери до глубины души. Ни один из его сыновей не причинял ему такой боли.

Если бы так поступил Пьетро, Раньери простил бы сына. Красавчик Пепе не отличался большим умом, да собственно, никаким не отличался. Он действовал бы под влиянием жалости к убогой, не осознавая ни последствий, ни значения своего ужасного поступка.

Но Бенито – о, Бенито был дело другое. Раньери считал его самым способным из своих детей, и потому счет к Бенито тоже предъявлял другой. Переиначивая старый афоризм, он думал так: что простительно ослу, то непростительно Юпитеру.

И безжалостно вывел предателя за рамки семьи. Предателя, который, по иронии судьбы, был больше других похож на самого Доменико. Который мог бы стать самым любимым, самым обласканным! Главным в семье, невзирая на старшинство! Чем острее осознавал Папа несбыточность этих надежд, тем сильнее он ненавидел сына.

– Как это может нас не касаться? – поразился Даниэле. – Отец, что ты говоришь?

Раньери твердо взглянул на него.

– Вы не станете принимать в этом участие.

– Но почему?!

– Это не обсуждается! – отрезал Доменико. – Мы справимся сами!

– Отец, Бенито очень хитер, – рассудительно напомнил Кристиан. – Вас будет только двое, ты и Франко. Прости, но мы не можем позволить, чтобы ты так рисковал.

И сыновья покачали головами вслед за старшим братом: нет, мы не позволим тебе. Мы слишком тебя любим.

Доменико, который уже погасил ярость, вскипевшую в крови при мысли о Бенито, смог улыбнуться. Хорошие мальчики. Видит Бог, хорошие! Добрые, преданные, готовые на все ради отца. Он не сомневался, что любой из них отдал бы за него жизнь.

– Нас будет не двое, – мягко сказал он. – Во-первых, вы забываете об Адриане. Луиджи довериться уже нельзя, он больше похож на заплесневелый хлеб, чем на разумное существо. Но на Адриана можно положиться.

– А кстати, где он? – озадачился Даниэле. – Почему мы его не видели с самого утра?

– Потому что он занят кое-каким делом. И если у него все получится, моя задача существенно упростится.

Сыновья поняли: это все, что отец готов им рассказать по поводу странной отлучки Адриана, и больше вопросов о нем не задавали.

Но их по-прежнему интересовало все остальное.

– Ты сказал, «во-первых», – вспомнил старший сын. – Есть и во-вторых?

– Непременно есть! – промурлыкал Раньери. Глаза его по-волчьи блеснули.

Пьетро и Даниэле вопросительно взглянули на Франко, словно ожидая пояснений от помощника отца. Но тот и сам ничего не понимал.

– Мой старый друг вчера вечером прибыл в Венецию, – сказал Раньери с теми же мурлыкающими интонациями, пугавшими сильнее, чем любой крик. – Старый дружище, которого я не видел вживую много долгих лет. К счастью, у меня хранился его портрет.

Кристиан первым сообразил, о ком идет речь.

– Неужели дядя Йаков? – недоверчиво спросил он.

– Не может быть!

– Я его помню! – Пьетро расплылся в счастливой улыбке.

– Конечно, ты помнишь его, Пепе, – ободряюще кивнул Доменико. – Вы все должны его помнить. Он привозил вам такие чудные подарки, когда навещал нас…

– На коленке меня качал! – вспомнил Даниэле. – Он правда здесь?

– Здесь, здесь. Йакову потребовалась моя помощь, и две недели назад я отправил одного очень полезного человечка туда, где он скрывался. В Грецию. Мы смогли переправить его сюда только вчера. Он отдыхал. Но теперь сможет нам помочь.

После недолгого молчания Кристиан выразил то, что беспокоило их всех:

– Сколько Йакову лет? Ты уверен, что ему хватит сил?

– На то, что я задумал для него, – хватит, не беспокойся.

– Это его фото я видел в кофейне? – поинтересовался Франко.

– Фото… – протянул Доменико, глядя куда-то мимо него. – Да. Я рад, что долго смотрел на этот снимок. Забвение пагубно для мести. Воспоминания выцветают, и ты уже не понимаешь, кому хотел отомстить. Где тот человек? Как он выглядит? Да и есть ли он? Реальный Монте-Кристо никого не стал бы разыскивать через много лет, потому что не вспомнил бы облика своих врагов.

– Папа, ты о чем? – озадачился Франко.

Раньери не слышал его. Он думал вслух, глядя в окно: