Охота на либерею

Брат Гийом немного прошёл по дороге вслед уходящему обозу. Вскоре от неё отделилась полузанесённая снегом колея, резко уходившая на закат — к Новгороду. Иезуит зашагал по ней, сожалея, что не удосужился приобрести лыжи. С ними было бы куда сподручнее! Спрятал бы в лесу, чтобы ни у кого не было вопросов — что это за богомолец такой — с лыжами! Но брат Гийом был уверен, что Петер появится в Каргополе значительно раньше, и он, дав новичку нужные инструкции, успеет покинуть город с новгородским обозом. Впрочем, неважно. Отсутствие лыж только немного замедлит его передвижение, а когда он догонит обоз, они станут не нужны.

Иезуит бодро зашагал по Новгородской дороге. Он рассчитывал нагнать обоз ещё до Вытегры — небольшого городка у Онежского озера, где, как он был убеждён, будет сделана двух-трёхдневная остановка, чтобы люди и, главное, лошади отдохнули. По его прикидкам, до Вытегры было не меньше недели пути. Обоз шёл напрямки, по замёрзшим болотам и покрытым льдом руслам рек и речушек. Наверняка летом тот же путь займёт куда больше времени: здешние края славятся своими болотами, на обход которых приходится тратить немало времени.

Вскоре рассвело. Брат Гийом продолжал шагать, не чувствуя усталости. Хотя ему было уже немного за пятьдесят, сухощавое, жилистое сложение и привычка к долгим переходам выработали у него колоссальную выносливость, невероятную для людей другого склада. И даже возраст пока не мог победить его целеустремлённость и многолетнюю закалку.

Когда короткий зимний день начал клониться к закату, иезуит сделал короткий привал, быстро перекусив солониной, и, оттаяв в ладони снега, запил. Обедал он, лёжа у ближайшего к дороге дерева, высоко задрав на ствол ноги, чтобы уставшие мышцы хоть немного отдохнули.

Он не боялся, что запах мяса почуют волки и нападут на него. Наверняка серые хищники сейчас идут вслед за обозом, источающим вкусные запахи конины и человечины. Но вот когда он догонит обоз — следует опасаться.

Иезуит вновь нащупал тонкую полоску железа в хитром кармане внутри левого рукава кафтана. Вытащил оружие и полюбовался на него, немного наклоняя и поворачивая голову влево и вправо, чтобы получше разглядеть клинок под тусклыми лучами невысокого северного солнца. Это был выполненный из превосходной толедской стали испанский стилет с очень небольшой крестовиной. Лет пятнадцать назад его по заказу брата Гийома выковал Себастьян Фернандес [24] , один из лучших оружейников Испанской империи. Клинок был трёхгранным и значительно короче, чем у обычного боевого стилета — пять с половиной пулгад [25] .

24

Семья Фернандес в XVI–XVII веках была кланом оружейников из Толедо, специализирующихся на клинковом оружии. Их работы сегодня выставляются во многих европейских музеях.

25

Пулгада — средневековая испанская мера длины, около 24 мм. Клинок брата Гийома имел длину не более 13,2 сантиметра.

Небольшая длина оружия делала его неэффективным в открытом бою, но в деле, которым занимался брат Гийом, значение стилета было трудно переоценить. Его легко спрятать в одежде, а при необходимости незаметно извлечь и заколоть противника, особенно, когда тот не ожидает нападения. И того не спасут ни латы, ни кольчуга. Твёрдая упругая сталь превосходно раздвигает кольца самой хорошей кольчуги и великолепно проникает под броню на стыке лат, оставляя мало шансов противнику иезуита. А уж незащищённый человек просто обречён.

Брат Гийом мог одним ловким ударом быстро умертвить самого сильного человека. Он знал, куда надо ударить, чтобы любой здоровяк умер почти мгновенно. Висок, сердце и печень — и если ты не готов к нападению, то противостоять ему невозможно. Иезуит поцеловал клинок, который не раз выручал его в опасных ситуациях, и убрал в потайной карман. Пока использовать его нет надобности, но хорошо, что он всегда под рукой.

Брат Гийом встал, отряхнул кафтан от снега и вновь пустился в путь. Отыскать место для ночлега он сумеет и на закате, а пока солнце ещё стоит на небе, пусть даже близко к горизонту, он должен идти. Обоз следует нагнать как можно скорее.

Когда красное солнце наполовину погрузилось в лесную чащу, брат Гийом принялся искать ночлег. Холода он не боялся. Да и какой сейчас холод? Вот если через месяц или два, когда от неимоверной стужи трещат деревья и птицы падают на землю, замерзая на лету, — тогда и надо беспокоиться.

Он сошёл с дороги и, не слишком углубляясь в лес, быстро вырыл в снегу яму. Прикрыл её сверху ветками и забросал снегом, оставив лишь небольшой лаз. На пол настелил елового лапника. Костёр пока можно не разводить — только первый день из города. Это потом, если дорога затянется на много дней, постоянный холод выстудит тело, и без костра обойтись будет невозможно. И горячая пища сытней стылой и лучше разгоняет кровь. Но пока можно и так, сейчас ведь и стужи особой нет. Он забрался в своё логово, устроился поудобнее и расслабил мышцы. Надобности вешать колокольчик сейчас не было: он должен хорошо отдохнуть перед завтрашней дорогой. Впрочем, коадъютор был уверен, что проснётся задолго до рассвета. Способность быстро восстанавливать силы после тяжёлой дороги всегда помогала ему в пути. А в пути он провёл значительную часть своей жизни.

…Брат Гийом ещё затемно открыл глаза и, даже не размяв немного затёкшее во время сна тела, почувствовал, что отдохнул он хорошо. Организм, натренированный многолетними упражнениями, сам определил, когда пришло время просыпаться. Он вылез из своего временного снежного жилища и потянулся. Нет, всё-таки лет пятнадцать назад он проснулся бы раньше. По каким-то неуловимым признакам брат Гийом чувствовал, что до рассвета осталось не очень много времени. Всё-таки возраст не щадит и самых выносливых, и тут ничего не поделать.

Он оглянулся напоследок на приютившую его рукотворную берлогу и, равнодушно отвернувшись, вышел из леса. Заставший его в Каргополе снегопад не коснулся этих мест. Новгородская дорога была в том же состоянии, в котором он оставил её вчера. Ни один человек — пеший или конный — не проехал по ней ночью. Иезуит превосходно умел читать следы, и был в этом уверен. Оглянувшись на начавший розоветь восток, он зашагал вслед за обозом…

Вечером он всё же решил развести костёр. Солонины у него было не очень много, и её стоило поберечь. Он сварил в небольшом казанке немного перловой крупы и плотно поужинал горячим. Да, горячая пища, особенно в дороге, куда лучше вчерашней холодной сухомяти!

Оставшуюся от ужина кашу он предусмотрительно выскреб из казанка и завернул в припасённую заранее чистую тряпицу. За ночь перловка превратилась в твёрдый холодный комок, который на следующий день послужит ему дорожной пищей. Он знал, что её надо отламывать или откалывать стилетом небольшими кусками и есть, предварительно оттаивая во рту. Чтобы побыстрее догнать обоз, днём в пути ему не следует делать остановок для приготовления еды.

На пятый день брат Гийом заметил волков. Он не испугался, только в очередной раз нащупал в рукаве верный стилет с маленькой крестовиной. Интересно, насколько велика стая? Если пять или шесть зверей — можно почти не беспокоиться. Если больше… Коадъютор знал, что всё решится сегодня. Вряд ли голодные хищники будут медлить, видя одиноко бредущего человека. Хорошо ещё, что они обнаружили его в начале дня, ведь случись это вечером, ему пришлось бы опасаться ночного нападения. Тут уж было бы не до сна.

Иезуит продолжал идти по дороге, немного наклонив тело вперёд — в таком положении меньше устаёшь. Котомка, ставшая почти невесомой, болталась за спиной, лишь твёрдый бок казанка при каждом шаге мерно постукивал по рёбрам. Следы лошадиных копыт и деревянных полозьев выглядели уже совсем свежими. Да и появление волков ясно говорило о том, что обоз недалеко. Когда он разберётся с волками, его одиночество закончится. Если разберётся.

Звери, изначально маячившие вдалеке, подошли поближе. Иезуит насчитал восьмерых хищников. Он вздохнул. Отбиваться от волков ему было не впервой, и он знал, что надо делать. Но риск всё равно был велик. Смерти брат Гийом не боялся, его больше огорчало, что в случае гибели он не выполнит поручение, данное ему орденом и Святой церковью. Волки приближались. Впереди бежал вожак — крупный, матёрый, с шерстью, подёрнутой белым. Волки ведь, как и люди, седеют. Брат Гийом подумал, что они с волком чем-то схожи — оба уже немолодые, опытные, презирающие смерть.