Охота на Нострадамуса

Невиданный, зловеще рокочущий Молох надвигался. Плотные клубы дыма, словно щупальца гигантского спрута, неторопливо закручивались и формировались, подобно пропитанной чернилами вате, пожирая все вокруг.

К чудовищной какофонии звуков добавился взрыв, и вниз полетело оторванное крыло с взорвавшимся двигателем, которое наискосок процарапало стеклянный фасад и, еще раз перевернувшись, упало в канал, стукнувшись о край моста, на котором столкнулись несколько автомобилей. Каждой клеточкой тела ощущая, как под ней судорожными спазмами содрогается небоскреб, Кейт находилась на грани между реальностью и обмороком, кончиком сознания представляя, сколько сейчас погибает людей. По вине ее и ее коллег. Ее ли? Неужели этого нельзя было предотвратить? Площадка под ней содрогнулась, и Кейт открыла глаза…

* * *

Как всегда, первым на углу Шестнадцатой и улицы Прачек проснулся старый Бо. Хриплые трели гармоники привычно разносились по пустынной улице, знаменуя собой заведенный распорядок, негласно продолжающийся изо дня в день вот уже на протяжении многих лет. Впервые за несколько промозглых пасмурных дней между туч выглянуло солнышко, и одинокий бродяга, подставив обветренное лицо его первым лучам, с энтузиазмом сочинял новую песню.

В это утро привычная музыка не разбудила Кейт. Тяжелая, наполненная удушливыми кошмарами наяву ночь, которую она проворочалась на мокрых от пота простынях, начала отступать. Кейт, жаждавшая услышать привычные мелодии в надежде, что они отвлекут, переключат ее с лихорадящих мыслей, откинула одеяло, тупо смотря в потолок. Но музыка не спасала, да она и сама понимала, что не поможет.

Есть проверенный способ воссоздать в памяти только что казавшийся таким достоверным сон, который в момент пробуждения зачастую тут же разваливается, как хрупкий карточный домик, оставляя в голове непонятную пустоту, – ухватившись за определенную деталь, осторожно, словно подтягивая за ниточку, вытащить из недр сознания события, пережитые мгновение назад. С той разницей, что кошмар, охвативший Кейт, не был сном.

Несмотря на чудовищную усталость, Кейт не смогла заснуть, проплакав всю ночь. Они провалились. Она провалилась. Сколько же в одночасье лишилось жизни ни в чем не повинных людей. Для чего?

И вся вина за этот кошмар, в одночасье ставший явью, полностью лежит на ней. В сотый раз за ночь она стиснула зубы, вцепившись ими в мокрую от слез подушку, в бессильной злобе коря себя за то, что «прыгнула» с самолета, воспользовавшись перстнем. Ей нужно было остаться и попытаться спасти самолет, постараться изменить курс, а если не получилось бы, умереть вместе с пассажирами, которых не смогла спасти. В тот момент она не знала, что мистер Браун слишком рано активировал свой перстень и материализовался не внутри салона самолета, а снаружи. Ему чудом удалось выжить, использовав второй перстень. Но для Кейт это обстоятельство ничего не меняет. Это был ее долг. Ведь она давала присягу служить и защищать, а вместо этого трусливо сбежала, поддавшись эмоциям и азарту преследования. Одна жизнь в обмен на триста – неравная сделка. Теперь кричащие демоны, мятущиеся в ее сердце и терзающие душу, только начали набирать силу и не отпустят ее до конца дней, она знала это. Но даже под могильной плитой ей не обрести покоя, она знала это, хоть никогда по-серьезному и не верила в бога. Люди, которые вспоминали о добрых и справедливых силах только в моменты неприятностей и нужды, вызывали у нее лишь улыбку. С раннего детства Кейт привыкла полагаться только на себя.

Так что придется терпеть. Стиснуть зубы и терпеть во что бы то ни стало, покорно ожидая шанса, который позволит не исправить, а хотя бы искупить. По щекам Кейт, вновь щекоча кожу, побежали соленые ручейки.

Неправильно, но заслуженно. Как чудовищно несправедливо. Она не была к этому готова. Кейт всхлипнула, сглотнув подступивший к горлу комок, и перевернулась на бок. Как ей сейчас не хватало присутствия родителей. Как же она успела по ним соскучиться. Сев на кровати, она вытерла заплаканное лицо и нашарила ногами тапки. Самобичеванием никого и ничто не вернуть, оставалось смириться с тем, что произошло, и постараться не сломаться под весом чудовищной ноши из ответственности, которая в одночасье на нее навалилась.

Взяв с тумбочки пластиковую баночку с таблетками, Кейт привычным движением большого пальца сковырнула с нее крышку и высыпала на ладонь красную пилюлю. Надежный билет в мир успокаивающих грез. Плеснув в стакан минералки из бутылки, которую достала из холодильника, она на мгновение снова прислушалась к своим чувствам.

– Ну, глупышка. Жизнь дала подзатыльник, – сунув таблетку в рот, Кейт запрокинула голову, в один глоток осушая стакан.

Начав умываться, она остановилась на полпути и, сплюнув в раковину пахучую мятную пену, от которой саднило десны, подняла взгляд на свое отражение в зеркальных дверцах туалетного шкафчика. Поборовшись, встретилась с отражением собственных глаз. Все таких же зеленых и наполнявшихся искорками, когда она чему-нибудь улыбалась, но теперь будто подернутых саваном смерти. Как надетое на булавку тельце пестрой бабочки, такой свежей и яркой снаружи, но давно высохшей внутри. Как она теперь будет смотреть себе в глаза?

Сполоснув щетку, Кейт полностью разделась и встала под душ. Намылила губку, а когда начала растираться, сообразила, что снова плачет. Обессиленно сев в ванну, она съежилась, прижав ноги к груди и уткнувшись в коленки лицом, с силой сдавила губку, которая брызнула пеной. Колотящие по спине струи воды напомнили ей далекое детство, когда она, испугавшись сорвавшейся с поводка соседской собаки, несколько часов просидела в кустах палисадника, пока не началась гроза. И как с облегчением плакала, прижимаясь к отцу, который наконец-то нашел ее. Кое-как домывшись, Кейт вернулась в спальню, собираясь позвонить отцу, но не вовремя вспомнила, что в квартире не установлен телефон, а на мобильнике не оказалось денег.

Пытаясь хоть как-то отвлечься, она начала было доразбирать оставшиеся с переезда коробки, но, почувствовав, что лишь тупо переставляет вещи с места на место, пытаясь оттянуть упорно приближающуюся истерику, оделась и выскочила на улицу.

Та привычно встретила просыпающимися звуками, гомоном детворы и свежим, прохладным воздухом, еще не приправленным едким дымом автомобильных труб, с прогорклым привкусом фаст-фуда. На улице была осень, и вышедшая на крыльцо Кейт зябко поежилась под коротким полупальто. Хотелось что-то делать, куда-то бежать, отвлечься любым доступным способом, только бы заставить замолчать растревоженных демонов, мятущихся в ее душе. Проходя мимо продолжавшего музицировать бездомного ветерана, Кейт остановилась, сунув руки в пальто, и стала слушать музыку, предоставив мыслям свободно течь куда им вздумается. Подхваченные музыкой, они понесли ее назад, в школьные годы, когда, в отличие от сверстников, влюбленных в однообразную танцевальную трескотню, она заслушивалась Би Би Кингом и Мадди Уотерсом. Потом были «Битлз», «Cream», да много кого еще. В их семье еще сохранилось несколько коробок с пластинками. И хотя за каждый экземпляр некоторые энтузиасты предлагали отцу Кейт весьма солидные суммы, он не торопился расставаться с семейным сокровищем, все-таки надеясь, что однажды дочка сможет снова насладиться любимыми мелодиями детства.

«Еще чего придумаешь?» – мысленно укорила себя Кейт, но случайно затронутое воспоминание тут же выползло наружу и полностью подчинило себе мозг.

Любовь к музыке Кейт привила мама – работник аналитического отдела «Хроноса», с азартом коллекционера бережно собиравшая записи различных музыкантов еще с семидесятых. По крайней мере, так говорил отец. Кейт и сейчас по ней очень скучала.

В тот день, когда маме поставили диагноз, вернувшаяся из колледжа девушка сначала не поверила, настолько это был страшный удар. А дальше начались бесконечные скитания по всевозможным клиникам, куда Кейт с отцом с упрямым остервенением записывали маму, ранеными птицами метаясь от одного специалиста к другому. Пытаясь замедлить, остановить, спасти…

Но врачи только разводили руками.

Рак. Мама сгорела за какие-то несколько недель. Словно свеча, которую задул порыв ветра. Кейт вздохнула. Хотя Алан и София Либби были ее приемными родителями, девушка любила их как родных. Ее удочерили в двенадцать лет, а своих настоящих отца и мать Кейт не помнила. Два года назад она попросила отца помочь ей восстановить воспоминания из детства. Но ни курс терапии, ни гипноз, ни психостимуляторы не смогли дать ответы на вопросы о том, где родилась и жила девушка до того, как ее нашли неподалеку от заброшенной фермы в штате Иллинойс.

Немного поиграв, Бо неожиданно замолчал и, медленно опустив руку с гармошкой, безошибочно повернул в ее сторону голову со слепыми глазами, которые закрывали очки.

– Кто это тут у нас, а? – низким, хриплым голосом строго поинтересовался он.

– Это я, Бо, – негромко откликнулась Кейт. – Привет.

– А-а-а, маленькая мисс, – музыкант говорил на характерном афроамериканском диалекте, и в его устах «маленькая мисс» скукоживалось в малопонятное «малмис». – Которую совсем недавно занесло в наши края попутным ветром, опустив прямо на лысину старого пса Бо, а? Пришла послушать мои вопли?