Охотник

Встречаюсь с тварью взглядом, глаза выпуклые, немигающие. Ни ненависти в них, не страха, впрочем, ему-то чего бояться? Всех четверых прикончить — секундное дело, тем более, маги продолжают сладко посапывать, а Медвежонок застыл и шевельнуться даже не решается. И этим выгадывает себе секунды жизни, между прочим.

Клыкастик отчего-то медлит, разглядывая меня, и из глаз его смотрит смерть. Те, кто говорят, что не боятся смерти, просто никогда не смотрели ей в лицо. Приоткрытая пасть с капельками слюны нависает надо мной, желтые глаза внимательно меня разглядывают, и мне кажется, что так будет длиться целую вечность, и не зверь меня прикончит в конце концов, а собственный страх.

Сознание словно двоится, расплывается. Мне снова двенадцать лет, и я стою у деревенской изгороди, в ужасе глядя на разворотившую крепкий частокол клыкастую морду…

Тогда, в детстве, я успел спустить тетиву, а промахнуться по разинутой пасти с такого расстояния было невозможно. Сейчас — даже лук достать не успею. Застываю, глядя, как тварь тянется ко мне пастью. И резко хлопаю по носу ладонью.

— Брысь, скотина!

Клыкастик обиженно ревет, припадает на задние лапы, мотает головой. Голова у него — едва ли не с четверть тела, и пасть соответствующая. Ему меня пополам перекусить — пустячное дело, но отчего-то медлит, снова тянется мордой. Пожалуй, я успел бы встать, но тогда он играться точно перестанет, раз куснет — и нет больше охотника Барго, как и не было.

Тварь осторожно кладет мне мохнатую башку на грудь (дышать сразу становится тяжело) и закрывает глаза. Растерянно чешу ему щеки и подбородок, как котенку. Клыкастик не реагирует. Осмелев, чешу сильнее, тварь издает пронзительный скрип, в панике отдергиваю руки. Клыкастик трется об меня мордой, едва не ломая ребра. Это он так мурлычет, доходит до меня, и я изо всех сил начинаю тереть зубастую морду.

— Хороший котик, хороший, — надо же, как у меня голос дрожит. Клыкастик снова трется об меня, протестующее скрипят ребра. Не сожрет, так задавит, мелькает в голове испуганной птицей мысль.

Спасает меня вернувшийся эльф.

— А ну, пошел! Киэло на!

Клыкастик недовольно урчит и оставляет меня в покое, напоследок попытавшись языком содрать кожу с лица. Пахнет от него отчего-то не гнилым мясом, как положено хищнику, а полынью. Приподнимаюсь на локте, ощупываю ребра. Вроде, целы, на первый щуп.

Тварь пытается потереться уже об эльфа, но тот непреклонен.

— Киэло на! Верге! — «Иди прочь! Отстань!»

Клыкастик, обиженно урча, с треском вламывается в заросли и исчезает в лесу.

— Я же говорил — достаточно протянуть руку, — говорит эльф, улыбаясь.

— Твоя работа? — мрачно спрашиваю я, поднимаясь с земли. Дон, продолжая улыбаться, качает головой.

— Лес меняет тебя. Всех меняет, но тебя — в особенности. Чтобы выжить, ты учишься слушать, понимать его. И становишься его частью.

— У меня уши не изменились? — спрашиваю Медвежонка.

— Нет вроде, — недоуменно отвечает тот.

— Думал уже, в эльфа превращаюсь, — говорю, краем глаза поглядывая на Дона. Тот благодушно улыбается, кажется, мои обнимашки с тварью сделали его настроение непробиваемо-хорошим.

— Я перепугалась, — говорит Релли. — Показалось даже сначала, что он тебя терзает. Потом уже поняла, что ласкаться лезет, магию побоялась применять.

— Я тоже не рискнул, — сознался господин Излон.

Небо — восхитительно синее. Солнце — теплое, ласковое. Трава — мягкая, свежая. Даже морда клыкастика, высунутая из-за дерева, пейзаж не портит. Спасибо, что не сожрал, родной.

Мир прекрасен! Отвела беду Хозяйка Чужих Перекрестков, в последний миг, но отвела ведь.

— Есть одна новость, — улыбка не сходит с тонких губ. — Я нашел Тропу. Совсем рядом, и короткую, на три часа самое большее. Выводит почти к самой Руине, по правде сказать, не ожидал даже. Все-таки вы, люди, удачливы не по заслугам…

— Ну, давай теперь заслугами меряться, — я берусь за пояс, поддерживающий штаны, делая вид, что собираясь его расстегнуть. Релли хихикает, господин Излон снисходительно и вместе с тем укоризненно качает головой. Выражение лица — типичное «эх, молодежь!»

Заслугами эльф меряться не возжелал. Ухмыльнулся и сел на траву рядом со мной.

— А теперь выкладывай плохую новость, — говорю, пристально глядя в глаза. Сроду такого не было, чтобы хорошая весть рука об руку с дурной не шла. А если чудом каким случится такое — значит, ты уже не в Злом Лесу.

— И плохая есть, это ты верно подметил. — эльф слегка мрачнеет, не сильно, но вполне себе заметно. Стало быть, новость не то, чтобы плохая, скорее неприятная.

— Не тяни быка за хвост, — подгоняю неторопливого нашего проводника. — Что стряслось, выкладывай.

— Тропа открылась у самого Камня Душ, — неохотно сообщает эльф, отводя глаза.

Вот оно как! Действительно, плохая новость. Потому что о Камне этом я первый раз слышу. И чем он опасен, понятия не имею. Одна надежда, что Дон знает, да и та с червоточиной — что эльфу безопасно, для человека вполне может смертью обернуться. И не уверен, что Дон это понимает, у остроухих мышление своеобразное.

— Камень Душ — что это? — Релли не собирается сдерживать любопытство, да и господин Излон, судя по открытому рту, собирался поинтересоваться диковинкой.

— Серый камень высотой в два эльфийских роста, — сообщает Дон. — На вид самый обычный.

И замолкает, будто раздумывая, продолжать дальше, или нам и сказанного достаточно. Рассказывали у нас как-то, что в городе менестреля бродячего порешили за то, что не закончив баллады, до ветра решил сходить. Считал я, что брешут люди, как это — живого человека да за какую-то паршивую балладу? Теперь — верю.

— Души он притягивает, — продолжает неспешно эльф. — Души погибших в Злом Лесу. Или же слепки с душ — до сих пор высокомудрые спорят. Стоит посреди поляны огромный Камень, а вокруг него призраки вьются. Когда один-два, а когда и побольше сотни.

— Призраки — днем? — Медвежонок недоверчиво хмыкает, но боязливо как-то. И то сказать — нет человека, который призрака не боялся бы. По секрету скажу — и среди эльфов таких поискать еще, и не одна жизнь уйдет, пока найдешь.

— Призраки света не выносят, — подтверждает господин Излон так уверенно, будто каждую ночь самолично их факелом гоняет. А впрочем, откуда мне знать, чем маги занимаются, когда люди спят?

— Они не совсем призраки, — тихо роняет эльф. — Они… впрочем, сами увидите. И поймете.

Никакого желания понимать у меня не возникло. Боюсь я призраков — чего уж тут скрывать? Боюсь, хоть и не видел ни разу, и не жалею, что не видел.

— Они безвредны, — успокаивает меня Дон. Видно, сумел прочитать страх, что старательно прячу за опущенными ресницами. Прочитать-то сумел, а понять — нет. Не того боюсь, что худое сделают. Того, что сам однажды таким стану.

— Но и это еще не все, — кажется, самую паршивую новость он на последок оставил. — Вестник у Камня частенько является…