Охотник

Он усмехается.

– А ты уверен? А ты уверен, что дети твоими были?

Рука сама взлетает и дает ему пощечину. Он удивленно смотрит на меня и вдруг, вздохнув, роняет:

– Неужели, научился защищаться?

Рука, что ударила его, дрожит. Я мямлю:

– Простите, Святослав Иванович, простите, ради бога. До свидания… я тороплюсь… – поспешно открываю дверь и чувствую, как меня толкают в сторону, и Святослав Иванович шипит сквозь зубы:

– Идиот, дурак!!! Я тебе место свое предложил!!! Я перед тобой душу выложил, куда прешь? Никакой Ларки тут не было ни разу. Я врал тебе, чтобы привести тебя в чувства и не дать тебе спиться. Нахрен ты ей не сдался.

Мычу в стену и чувствую, как его руки совсем не по мужски залезают ко мне в брюки. Пытаюсь дернуться, но все тщетно. Он давит и давит, душа меня захватом, расставляя мне ноги шире, брюки падают, громко стуча ремнем. С ужасом, не понимая что он делает, замираю, чтобы он уже успокоился, но нет, его рука уже тянет мои трусы вниз, и я мычу, дергаясь из-за всех сил. Куда там, его имя говорит само за себя. Словно каток наехал. Лишь болью полоснуло между ягодицами, и я завыл от боли, чувствуя как его горячий член протискивается в меня.

– Расслабься… больнее… будет… ох…

Он тяжело вздохнул и вдруг обмяк, войдя в меня. Теплая сперма потекла по ногам, и я стыдливо заревел во все горло, давясь рыданиями. Трусы не помню, как надевал, брюки он мне сам надел. Я лишь оттолкнул его, выскакивая на свежий воздух. Застегивая ремень, затем на автомате застегивая пальто почему-то на все пуговицы. Клетчатый шарф поверх и кепка, и я, прихрамывая, бегу отсюда подальше. Боже, что сейчас было?! Такого быть просто не может! Нет!!! Нет!!! Только не со мной!!! Показалось, показалось! Сейчас приду домой и выпью, чтобы просто отрезветь от этого дня. А еще пережить это все.

Ноги мокрые от его спермы, горло болит от его захвата. До сих пор не понимая ничего, так и иду, а если он меня догонит? Снова пытаюсь бежать, ноги спотыкаются о камни, ветки, падаю не раз и не два. Дома в темноте ищу выключатель и слепо жмурюсь, когда свет наконец-то включается, и так и сажусь у порога, опустошенно глядя просто вперед. Затем вскакиваю и закрываю двери на все замки. А замков много. Я их сам придумал с одним другом фрезеровщиком, что работает на заводе. Вернее, работал. Текучка тогда дикая была. Увольняли всех подряд без разговора. Мне помог тогда мой диплом, с медалью. А еще то, что приезжали из Москвы, и я им показывал свою вотчину, где я беру анализы перед тем, как поставить свою подпись. А еще показывал и хвастался своими приборами для измерения загрязнения воздуха. Даже воды анализ проводил такой, что любой лаборатории на зависть. Купили еще с прежним директором у другого завода, когда тот распадался. Провели по всем инстанциям. В командировку ездил с этим аппаратом, чтобы вывели новые поправки и дали добро на введение его в эксплуатацию. С горем пополам добился и не пожалел ни разу. Он не подводил меня все эти пятнадцать лет.

Замки приятно захрустели в двери, и я уже более спокойно начал раздеваться, лишь сейчас до меня стала доходить суть того, что со мной сделал этот Святослав Ив… да пошел он, буду его Святом называть. Уважения к нему нет. Словно на зоне или в тюрьме, кажется, там так поступают, когда хотят унизить. Усмехнулся про себя. Да если бы он знал, как я сам себя ненавижу, то не так бы меня унижал, а заставлял навоз жрать!!! Смываю с тела его запах и его сперму. Отдираю до красноты ягодицы, анус опухший и болит неимоверно. Теперь я понимаю, как Ларе тогда больно было. Мы еще в начале наших отношений экспериментировали, изучая все виды близости. Она визжала и охала потом от удовольствия. Но я не решался снова это повторять, помня, как она стонала от боли вначале. Делать ей больно не хотелось.

В холодильнике, как ни странно, все есть. Это я три дня не пил. Борщ наварен, и картошечка с грибами. Сало, посоленное по моему рецепту. Колбаска тоже с кровью, от нечего делать попробовал. Васька любит ее очень. Тоска по детям забивала голову. Алеська – вегетарианка, лишь морщится, когда чует запах чесночной колбасы с кровью. Оба они раньше времени окончили школу с отличием. Не зря занимался с ними. Весь двор потешался, что не даю своим детям ни с кем играть, и сам выходил на прогулки с ними каждый день. Отпрашивался с работы, чтобы сводить в кино или музей, зоопарк не любил и всегда ругался с Ларой, когда она хотела их туда отвести. Издевательства и жестокость этого места зашкаливает, в воздухе пахнет не счастьем, от того, что они там находятся, а безысходностью и отчаянием. А еще голодом. Голодом по всему, по свежему воздуху и свободе.

Помню волка в нашей деревне, там, где я раньше жил. Отец у меня был хороший охотник. И его часто вызывали на охоту на волков. Года были голодные для них, и они заходили в деревни. Вот в одну такую вылазку он меня и взял. Я был единственным сыном, и он пытался мне привить те качества, чтобы я смог себя защитить в лесу и от безысходности не помереть с голода. Но никогда он не запасался мясом впрок, лишь когда кушать было действительно нечего. Я уважал его за это. Волки напали тогда на деревню, порвали свиней и кур задушили немеряно у нашего дальнего друга. Приехав туда, обнаружили, что все намного хуже, волки уже людей в лес таскали полуживых и там рвали, пируя по ночам и воя на луну. С отцом поехал и наш сосед. Они расставили тогда много капканов и, собрав весь народ, дали им флажки уча, что дальше делать, чтобы собрать всю стаю, и не одну по возможности, в кучу. Волков тогда много перебили, капканы были почти все заняты. Больше пятидесяти волков за один день только. Следующий день также. Отец потом один выходил в лес, и мужики помогали ему тащить волков, что он перебил. Больно отец озлился тогда, среди разорванных была и его одноклассница. Он сам помогал ее хоронить, когда с трудом узнал ее труп. Когда мы собрались уже уезжать, я решил проверить капкан, что был ближе всех к деревне и, сказав об этом отцу, рванул сделать что-то стоящее за время, что был здесь. В капкане сидел огромный волк, он насторожено смотрел на меня, лапа его была почти перерублена, вторая тоже побывала, видимо, в капкане. Не жилец он был, не жилец. Этих волков можно смело отпускать, мстить они не будут. Сами уйдут без своей стаи. Но я видел те трупы волков, маленькие они были. Этот как-то совсем огромный. Волк смотрел на меня тем обреченным взглядом, когда я, опустив винтовку, что била меня всю дорогу по ногам, присел перед волком и, вздрогнув от оскала его зубов, спросил:

– Я отпущу тебя, ты только не кусай меня. Ладно? Я тебя не трону. Выживешь и ладно. Не приходи сюда больше. Мы с отцом не пришли бы сюда, если бы вы на людей на начали нападать, – говорю, скорее чтобы себя успокоить, и веду к нему медленно руки, опускаю их на смычок капкана и, видя, что он не двигается, убираю, чтобы уже ногой наступить на этот смычок язычок. С усилием нажимаю, но силы моей маловато. Кое-как все-таки получается сделать полу-жим язычка, и капкан ослабляет хватку. Волк не двигается в ожидании. Я уже увереннее нажимаю, и наконец, лапа свободна. Волк рывком назад отшатывается, и я вижу, с каким он усилием пытается удержаться на ногах. Снегом занесло под капканом следы крови. Видно, много он ее потерял. Все! Упал волк. Так и лежит не двигаясь. У лошадей, я знаю, чтобы они не мучились, их пристреливают. И отец тогда говорил, что это очень жестоко убивать друга. Волк мне не друг. Они рвали недавно тела людей. Облизываю пересохшие губы и, сам не зная почему, иду в дом, где мы остановились, и тяну отца за собой. Он осматривает тело волка и с улыбкой говорит?

– Это с другой стаи. Его тут не было. У них зоны поделены. Наверное, проверить пришел. Но ты крещенный этим волком. Смотри-ка, не кусает тебя.

Я уже сижу с миской воды, и он медленно пьет из нее. Отец присел перед волчарой и сказал тихо:

– Я таких волков в жизни не видел, сын! Взгляд у него человечий. Ладно, хочешь, выхаживай его, я задержусь еще на день здесь. Мишку возьмем к себе. Что от Вали остался без матери. Негоже ему в интернат идти. Будет тебе братом.

Киваю серьезно.

– Конечно, пап.

Отец удивленно смотрит на меня и затем переводит взгляд на волка.

– Там требуха осталась от обеда. Возьми, покорми его. Только никому не трепись об этом. Это вожак, похоже, своей стаи. Вон, бугры мышц какие. Такой любой куче тех волков отпор даст такой, что мало не покажется. – Он, вздохнув, встал вместе со мной и сказал ворчливо: – Ружье не забывай, умеешь ведь стрелять. Мало ли какие звери тут бегают!

Я кормил волка до ночи, бегал с деревни на окраину, и лишь на второй день он, кое-как встав, ушел, прощаясь со мной взглядом. А я вытирал слезы от счастья, что он выжил. Татуху сделал в армии – волка на плече. Он стал моим талисманом.

Завод я выбрал этот из-за того что увидел образ волка на заборе. Кто-то красиво нарисовал черного волка. Сам я не умею рисовать.

Съел сначала борщ, затем и картошка подошла, и я, плотно уже поев, зевнул и застыл, глядя в одну точку. Неужели, я пережил изнасилование?

Очнулся, когда солнце светило ярко, и снег, казалось, выжигал глаза. Словно пил вчера, так голова болела дико. Охаю от того, что тело все онемело, и сразу вспоминаю от боли в анусе, что вчера произошло. В дверь звонят долго и настойчиво. Смотрю в глазок и замираю. У двери стоит незнакомый мужчина. За ним моя бывшая. Наверное, мужика в дом привела, чтобы меня выгнать, вздыхаю про себя и обреченно открываю дверь. Смысл прятаться, от судьбы не уйдешь. Открыв им дверь, ухожу сразу в комнату, чтобы собрать чемоданы. Вещей у меня немного. Фотографии детей со мной кладу первыми. Следом трусы майки, рубашки с плечиками. Брюк всего две пары. Одна пара еще со свадьбы. Ботинки – две пары. Зимние и осенние. Вот и все. Папка с дипломами и медицинской книжкой. Как-то пришлось комиссию платно проходить. Вот и осталась. Они о чем-то говорят на кухне, я безучастно одеваюсь и уже у порога протягиваю Ларе ключе.