Охотник
Шрифт:
– Что, нравится?
Киваю удивленно.
– На картинке только видел, – говорю, смущено зардевшись.
Он хмыкает.
– Меня это радует. Отец твой правильно все сделал. Нельзя тебя было баловать, богатством портить. Смотри, какой скромный и порядочный. Мечта любого альфы.
Вздрагиваю и отшатываюсь, когда он открывает дверь передо мной.
– Что за альфы?
Он вздыхает.
– Садись, сынок. Потом все, потом. Да не трясись ты так. Дело отца, всей его жизни с такими поджилками спустить можно, трясясь от всего. Успокойся. Все хорошо. Увидишь все. И поверишь и поймешь. Разговор у нас долгий. Садись же, –
Машина трогается, и я только сейчас вижу шофера. Он кивает, поймав мой взгляд, и я тоже ему киваю несмело.
– Я Григорий. Можешь звать дядей. С твоим отцом мы братья.
Ошеломленно смотрю на него и выдавливаю:
– Григория, брата у него… пропал он еще с армии.
Он кивает.
– А ты молодец. Именно такой истории мы и придерживались все. Ну что, серые не достали тебя?
Непонимающе смотрю на него, и он со вздохом роняет:
– Метку вижу на твоей шее. Буянова печать. Отметили тебя уже. И, судя по запаху, распечатали, – говорит он не издевательски и не насмешливо. Краска стыда накрывает, голова закружилась, он ободряюще похлопывает по руке. – Да не переживай ты так. И не смущайся.
Хочу что-то сказать, взорваться, но слова не лезут из горла. Ком стоит истеричный поперек и все. Хочется просто разреветься.
– Всё, успокойся. Мы уже приехали. Выходи. Тут пробка все время.
Выхожу и иду за ним со своим чемоданом, зажав его уже на груди. Смешно, наверное, смотреть на бомжа в кругу этих нарядно одетых парней. Даже швейцар и тот выглядит солидно в своем костюме и ливрее на входе. Блин, не туда вошел. Это ресторан. Григорий тащит меня уже в другую сторону, смеясь.
– Так, теперь лифт. Это все наше здание. И ты здесь хозяин, как и я. Так что успокойся и смелее взгляд. Все это куплено на деньги твоего отца и им самим. Я сам пришел, когда он уже все это создал и сделал прибыльным бизнес. Тебе только подписывать бумажки и решения иногда принимать от лучших экспертов, которым мы платим огромные деньги, чтобы не пойти на дно.
Выходим на двадцатом этаже, и я теряюсь в коридорах и кабинетах, по которым идет Григорий как ни в чем не бывало. Наконец остановившись, кивает мне на откуда-то взявшуюся кровать.
– Здесь пока оставь вещи. И переоденься. Сейчас твой размер принесут.
Удивленно киваю и кладу чемодан на кровать. Открываю его и достаю свои свадебные брюки. Григорий хмыкает кому-то.
– Во, самое то. Коль, на-ка примерь, – он протягивает мне в большом целофане на плечиках костюм, и я смущено показываю на брюки и только по его взгляду понимаю, что он не намерен потакать мне.
Послушно беру и медленно разворачиваю пакет, боги?! Это Армани?! С рынка, наверное, купили!!! Краснею, глядя на бирку и цену, что висит там, где воротник. Ещё и рубашка. Это цена одной рубашки?!!! Чуть не падаю в обморок, но тут же беру себя в руки и сажусь, кладя костюм себе на колени.
– Я… не могу это одеть… дорого…
Дядька цедит:
– Я сам сейчас напялю его на тебя. Отец у тебя не вылезал из Армани. И хоть шиковать он не любил, но привил и тебе хороший вкус. Откуда, думаешь, ты такой весь правильный? – сказал с каким-то злорадством, и я, посмотрев на него уничтожающим взглядом, процедил:
– Не смейте бросать даже тени на моего отца. Я оденусь. Но это в последний раз. Больше не надо мне приказывать. Если вы сказали, что введете меня в курс дела, это не значит,
что меня надо унижать, – сказал и выдохнул.Григорий заулыбался и вдруг сказал тепло:
– Вот таким ты мне нравишься больше. Так держать. Я, да, прости. Я не хотел давить на тебя. Достаточно рубашку одеть, а брюки можешь свои. Они неплохие, – сказал он будничным тоном, и я, уже сам улыбнувшись ему, кивнул.
– Спасибо и… извините.
Он кивнул, махая рукой.
– Пошли, перекусим как раз в нашем кабинете. Даже не верится, что я скоро буду отдыхать.
Едва я смыл с себя грязь и переоделся в маленькой душевой кабине, как дядька потащил меня в огромный кабинет. К нам тотчас начали стучать, и телефон зазвонил не переставая. Он лишь, привычно откинувшись в кресле, взял трубку и сказал будничным голосом.
– Пообедать и да, любимое блюдо нашего нового босса!
Я, удивленно посмотрев на него, улыбнулся. Интересно, угадает ли он? Как меня отец даже дразнил, чуть кличка не прилипла в школе. Дверь распахнулась, и вошел невысокий коренастый мужчина.
– Там обед, но, Григорий Николаевич? У нас ведь совещание. Все мы торопимся.
Дядька кивнул и показал на меня.
– Узнаешь Пельменя? Жек, это тот самый!
Мужик, побледнев, отшатнулся и неверяще посмотрел на меня.
– Коля?
Киваю удивленно, и он тотчас трясет мою руку.
– Мы помним тебя. Ты-то вряд ли, конечно, но запах от тебя тот же самый.
Отшатываюсь, и дядька тотчас говорит:
– Эй, Жень, он сейчас еще не в курсе. Дай ему прийти в норму, и он точно не вспомнит тебя.
Оба рассмеялись не зло. И Евгений, посмотрев на меня, тепло кивнул.
– Всеволод Николаевич гордился бы тобой. Ты вырос таким красавцем!!!
Дядька махнул ему рукой.
– Зови всех сюда. Он потихоньку будет вникать. А мы общаться.
Народ собирался быстро и споро, все кидали на столы свои книги для записи, блокноты, просто листы. К моему ужасу человек набралось около двадцати. Все смотрели на меня, казалось, беспечно, но стоило мне отвести взгляд, как я чувствовал на себе взгляды пронизывающие и злые. Не все знали о том, кто я, и некоторые открыто и безалаберно смотрели на меня порой с вызовом.
Кое-как доедаю борщ. Во время какой-то очередной дискуссии про торфяники в кабинет внесли огромную тарелку пельменей. Я удивленно вскинулся и посмотрел на дядьку, краснея от смущения. Я, и правда, обожал пельмени. Особенно те, что мы делали с отцом. Откуда он это все знает? Почему я его не помню? Почему я не знал эту сторону жизни отца? Почему он так скрывал меня от всех? Ведь тот Александр назвался другом моего отца, а еще он говорил, что именно его я спас из капкана. Да тут у каждого руки в шрамах, таких порой страшных и уродливых, что сердце стынет. Особенно у дядьки.
Прислушиваюсь к их разговору, все уже отвернулись от того, как я ем эти пельмени, и устало ругались вроде, а вроде как и советы получали от моего дядьки. Я поверил ему о том, что он мой дядька. Много у него похожего было с моим отцом. Особенно, когда он вот так сидел и, выслушивая каждого, тер бровь, а потом разминал пальцы друг о друга. А еще шею вбок постоянно тянул. Отец тоже всегда так делал, когда уставал. Ни у кого я такого не видел.
Когда все разошлись, я показал дядьке свои зарисовки с этих разговоров и, тыкнув пальцем, объяснил.