Охотники за человеческими органами

— Позаботься, чтобы мой стейк нормально прожарился, — приказал Клингер по-прежнему враждебным и обвиняющим тоном и вышел из кухни.

В спальне хозяина он открыл маленький сейф и достал с верхней полки запечатанную бутылочку и пару резиновых перчаток, потом запер сейф, положил все это на письменный стол рядом с факсом и улегся на кровать.

Он взглянул на часы — еще час до приезда Транга. Он закрыл глаза, а когда снова открыл их, то увидел Координатора, тот стоял в дверях и пристально смотрел на него, и это здорово его взбесило.

— Чего тебе надо? Еще что-нибудь вспомнил? Или пришел читать мне лекцию по этике?

— Клингер, пожалуйста… Я же не хотел никому навредить…

— Пошел вон.

Координатор вздохнул, вышел и закрыл за собой дверь. Через некоторое время Клингер снова взглянул на часы, потянулся к телефону у кровати, на мгновение застыл и убрал руку. Он заставит этого клерка в мотеле подождать, подумал он, все еще охваченный злобой, но когда наконец набрал номер, то заставил себя разговаривать вежливо, задавая вопросы в четкой последовательности. Потом он записал имя, которое было ему названо, — ни о чем не говорит. Он заправил лист бумаги в факс, набрал номер и внутренним зрением увидел, как лист вылезает из аппарата в кабинете герра доктора. Когда передача закончилась, он вернулся к кровати и снова улегся. С улицы донесся вой сирены, потом звук промчавшейся где-то неподалеку полицейской машины. Он закрыл глаза. Открыть их на этот раз его заставил сигнал факса.

Клингер подошел к письменному столу. Из факса высовывалась копия переданного им листа, только теперь имя было обведено двойным кружком, а под ним стояли нацарапанные почерком, который не спутаешь ни с каким другим, слова: «Он работает на службу Хаммер».

Клингер застыл. Нервные окончания, которые у большинства людей, столкнувшихся с неприятными сюрпризами, начинают вибрировать, у него всегда обретали стальную твердость. В такие моменты его спокойно можно было подключать к детектору лжи — результат был бы ровный и гладкий, как поверхность пруда в безветренный день.

Клингер еще раз поглядел на имя, потом порвал листок, скомкал кусочки, прошел в туалет и спустил их в унитаз.

— Нэгьер, — пробормотал он и повторил имя полностью, словно хотел получше запечатлеть в памяти: — Томми Нэгьер.

Атмосфера в коридоре клиники была пронизана предчувствием беды — напоминание стоявшим вокруг инвалидного кресла доктора Ромера, что он умеет вселять страх, не произнося ни слова.

Он совершал обход выздоравливающих пациентов, когда его насторожил сигнал тревоги. Он приехал сюда и застал аварийную медицинскую команду, которая стояла в коридоре с физиономиями, на которых ясно читалось поражение. Ромеру хватило одного взгляда на красную хирургическую каталку с оборудованием для реанимации, чтобы понять: испробовано уже все. В обоих случаях, сообщили они, не было никаких предупреждающих признаков, смерть последовала мгновенно. Он осведомился, не происходило ли сбоев аппаратуры — падение напряжения в сети могло сказаться на механических вентиляторах системы жизнеобеспечения. Сбоев в подаче энергии не было. Он задал обычные вопросы относительно гистологии пациентов — ничего необычного. Тем не менее в обоих случаях отторжение органов было внезапным и полным.

Задав последний вопрос, он погрузился в молчание, глаза ярко блестели от напряжения, руки лежали на пульте управления кресла, манжеты рубашки высунулись наружу, сияя белизной. Тщательно подогнанные брюки скрывали пару протезов, прикрепленных к культям. Одна нога небрежно перекрещивалась с другой на подножке. Носки держались с помощью липучек, чтобы не сползли и не обнажили пластиковые протезы. Они причиняли ему боль, эти протезы, и он надевал их лишь для обходов в клинике, поскольку знал, как психологически важно для пациентов видеть все его тело.

Когда Ромер наконец заговорил, глядя в какую-то точку поверх голов, в его голосе не было гнева, но, как ни странно, он звучал от этого еще более пугающе.

— Потеря одного пациента прискорбна, потерять двоих — неприемлемо, в особенности когда один из них — мистер Суто. Я уверен, вы все согласны с этим.

Он опустил глаза и оглядел их лица — каждое по отдельности, словно выискивая личную ответственность за случившееся, но увидел лишь тревогу и озабоченность. Когда он заговорил вновь, голос зазвучал более медленно и отчетливо, как будто каждое слово должно было подчеркивать опасность, выходящую далеко за пределы того, что случилось.

— Смерть мистера Суто может сказаться на одном из главных рынков, который мы пытаемся завоевать. Потерять Японию в данный момент — серьезный удар. Потеря мистера Гонзалеса лишь осложняет ситуацию. И обе смерти случились в результате сравнительно простой хирургической процедуры. Позвольте напомнить вам, что мистер Суто был четыреста первым пациентом, которому трансплантировали почки, а мистер Гонзалес — семьдесят девятым, получившим новую печень.

Он вновь уставился в невидимую точку над их головами, словно формулировал мысли, облекая их в приказ, перед тем как произнести вслух не в качестве любопытных теорий, а в форме окончательного приговора.

— Смерть мистера Гонзалеса не столь важна. Он успел утратить большую часть своего влияния в Испании еще до приезда к нам. Но мистер Суто находился на пике власти, и его приезд сюда дал нам с полдюжины контрактов на трансплантацию от менее значительных главарей преступного мира Японии. Как они отреагируют на известие о смерти мистера Суто? Аннулируют контракты? Это может вызвать цепную реакцию с потенциально губительными последствиями. Наверняка это известие очень быстро дойдет до мистера Фунга в Гонконге. Приедет ли он сюда за сердцем? У него тесные связи с мафиозными коллегами в Северной Америке. Двое из них должны вскоре прибыть сюда для такой же операции. Приедут ли они теперь? У обоих широкие контакты в Европе и бывшей Советской империи, и там есть клиенты, имеющие контракты на трансплантацию. Как они себя поведут? Проблема очень серьезная. Я должен знать, почему мы потеряли этих двух пациентов.

Ромер взглянул на них, словно желая, чтобы в мире было поменьше сложностей.

— Главврач! — Борис Суриков засунул руки в карманы своего длинного белого комбинезона, ухватив по горсти кукурузных хлопьев, которые он вечно таскал с собой.

— У вас есть объяснение? — произнес Ромер, выждав ровно столько, чтобы это выглядело грубостью. В крестьянских манерах Сурикова было нечто оскорбительное для него.

— Объяснение? Да, возможно. Конечно, главврач! — Суриков говорил быстро, и его немецкий было почти невозможно разобрать из-за сильного украинского акцента.

— По-английски, Суриков! — оборвал его доктор Ромер. — Сколько раз я должен напоминать вам, что нужно говорить по-английски, чтобы мы все могли понимать вас! Если вам нужны добавочные занятия, я это устрою.

Не знающий английского персонал был обязан пройти языковой курс.

Суриков обнажил лошадиные зубы в извиняющейся ухмылке.

— Извините, главврач! Но ведь это, как вы говорите, и впрямь очень просто. Обоим пациентам дали антивоспалительные стероиды слишком рано…

— Полная белиберда! — оборвал его высокий мужчина со злобно-презрительным видом отпрыска английского графского семейства. На нем был операционный халат, а на шее болталась стерильная маска. — Полная и абсолютная чушь!

— Белиберда? — переспросил доктор Ромер тоном человека, давно оставившего все попытки понять капризы иностранного языка. — Что такое белиберда, доктор Крилл?

Ответ последовал незамедлительно:

— Белиберда? Бред, чушь, идиотизм. То, что ни на чем не основано. Термин, обозначающий всякого рода ерунду. И прекрасно иллюстрирующий то, что высказал сейчас мой друг.

Доктор Стивен Крилл — хирург по трансплантации, алкоголик, разведенный, бабник и сам назначивший себя на должность эксперта по разговорному английскому, особенно когда дело доходило до употребления выражения «мой друг» в оскорбительном смысле, — сделал паузу на случай, если доктор Ромер потребует дальнейших разъяснений. Но доктор молчал, и Крилл был явно разочарован.