Охотники за человеческими органами

— Передайте ей… Это очень важно, чтобы она приехала ко мне в Коста-Рику как можно быстрее.

— Я передам.

Томми положил трубку. Смерть в семье всегда служила сигналом срочно убираться прочь. Он позвонил в справочную аэропорта — выяснить, когда ближайший рейс на Сан-Хосе, и заказал два билета. У Анны было достаточно времени, чтобы успеть на самолет.

В приемной директора секретарша нажала на кнопку селектора.

— Он позвонил, доктор Литтлджон. — И она пересказала ему все, что говорил Томми.

— Благодарю вас, Пегги.

Монитор на его письменном столе выдал сообщение, что вылет самолета Мадам из Франкфурта на сорок минут опережает расписание. Часа, требуемого на дозаправку, вполне достаточно, чтобы произвести медицинский осмотр Дитера Фогеля. Потом он отправится в Манагуа — не подозревая о проблеме, возникшей с его органом для трансплантации. Недавно от доктора Ромера пришло сообщение о том, что зарезервированное для Фогеля сердце было пересажено другому пациенту, и соответственно запрос: есть ли таковое в наличии у «Дара Жизни»? И если есть, может ли оно быть доставлено рейсом самолета Мадам?

Доктор Литтлджон повернулся к клавиатуре и начал быстро печатать. На экране монитора возник текст: «В ответ на ваш запрос. Отправляем вам живого донора».

Нажав на кнопку передачи информации, он вновь погрузился в личное дело, которое читал до этого. Закончив читать, он поднял трубку, набрал внутренний номер и заговорил своим мягким, свистящим голосом, так успокоительно действовавшим на пациентов.

Анна закончила раскладывать полный набор хирургических инструментов для завтрашних операций. Последняя операция заняла у доктора Лассуэла больше времени, чем все рассчитывали; хирург столкнулся с трудностями в контроле кровоточащих участков после шунтирования сердца. Потом, уже в конце последней процедуры его позвали к телефону. Когда он вернулся, Анна заметила, что он выглядит более напряженным, чем обычно. Как только их работа завершилась, все члены бригады быстро вышли вслед за ним из операционной, оставив ее убирать инструменты и раскладывать новые. Она не возражала; это вполне соответствовало ее плану.

Час спустя она вышла из операционной и быстро пошла по безлюдному в это время коридору. В дальнем его конце находилась дверь, ведущая в подвал, где, как она обнаружила, находилась комната с личными делами персонала. Анна решила сходить туда сейчас и поискать новые данные для Томми. Она открыла дверь, вошла, закрыла ее за собой и секунду постояла на месте, чтобы дать глазам привыкнуть к тусклому освещению.

Вниз вели металлические ступеньки, выкрашенные в такой же темно-синий цвет, как шлакоблочные стены. Каждый пролет освещала аварийная лампочка, от которой тени предметов казались больше. Крепко ухватившись за поручень, она начала спускаться вниз.

В подвал вели пять лестничных пролетов, и чем дальше она шла, тем, казалось, ниже нависали над ней стены. Она тряхнула головой, разозлясь на себя за то, что старый детский страх всплыл на поверхность. В детстве она не любила спускаться в подвал — за какой-нибудь коробкой, в которых отец хранил старые бумаги. Чувствуя ее боязнь, он приходил и становился возле двери, ведущей в подвал. Тогда, как и сейчас, она постоянно оборачивалась и смотрела вверх, чтобы увериться в его присутствии, и лишь потом продолжала спуск по лестнице, которая, по ее воспоминаниям, тоже была тускло освещена.

Она снова перегнулась через поручень и глянула в глубину. Ступеньки уходили вниз по спирали и терялись в сужающейся перспективе. Она обернулась и посмотрела наверх. И застыла, как завороженная.

Дверь наверху неожиданно распахнулась и снова закрылась. Кто-то осторожно спускался вниз. Каждый аккуратный шаг отдавался металлическим эхом. Мужские шаги. Она заставила себя вновь взглянуть вверх. Тремя пролетами выше она увидела мелькнувшие белые операционные башмаки и темно-синие брюки. Когда фигура очутилась прямо под аварийной лампочкой, она разглядела жирные красные полоски на рантах башмаков. Только доктор Лассуэл носил такие туфли.

Она огляделась в поисках какого-нибудь укрытия. На каждой лестничной площадке был аварийный выход. До нижней площадки оставалось лишь несколько ступенек. Шаги доктора Лассуэла приближались. Она понимала, что никак не сможет объяснить ему, что ей здесь понадобилось. Двигаясь осторожно и быстро, она спустилась на площадку. Попробовала ручку на двери аварийного выхода. Та повернулась, но дверь не открылась. Она вспомнила, что за этой дверью находится Административный отдел; в столь поздний час все кабинеты уже пусты и нет никакой надобности оставлять дверь открытой.

Шаги доктора Лассуэла смолкли. Она прижалась спиной к стене, прикидывая, может, плюнуть на всякую осторожность и ринуться бегом вниз, в подвал. Там она может вскочить в служебный лифт и подняться наверх раньше него. Есть шанс, что он не узнает ее в полумраке.

Неожиданно наверху мелькнула полоска света, а потом раздался звук открывающейся двери на верхней площадке. Когда она закрылась, снова стало темно. Сдерживая дыхание, она подождала немного, напряженно прислушиваясь. Ничто не нарушало тишину на лестнице. Она медленно выдохнула воздух и расслабилась. Одна из сестер как-то говорила, что доктор Лассуэл фанатично скрупулезен в работе с историями болезней. Наверное, работал допоздна, а потом не стал вызывать лифт, а воспользовался лестницей, чтобы попасть на один из этажей с пациентами. Она снова стала спускаться.

От лестницы шел коридор подвала, ярко освещенный неоновыми лампами под сплетением труб на потолке. На стрелке, нарисованной на стене, было написано одно слово: «Вскрытие». За следующей дверью была комната, где хранились личные дела. Она пошла по направлению, указанному стрелкой; звук ее шагов заглушало урчание труб. Она свернула за угол; коридору, как и лестнице, казалось, не было конца.

Комната с личными делами находилась где-то в середине коридора. Во время прошлых приходов сюда она выяснила, что запасной ключ лежит прямо над дверным косяком. Дойдя до двери, она достала этот ключ и вставила его в замок. Потом посмотрела в обе стороны длинного коридора. Тишину нарушало только мерное гудение в трубах. Она повернула ключ и вошла в комнату.

В комнате стоял доктор Лассуэл. Не меняя выражения лица, он наставил на нее пистолет с коротким толстым дулом и нажал на спусковой крючок.

Глава 38

Незадолго до полуночи доктор Крилл припарковал свой «джип» на краю полянки, выходящей на озеро Никарагуа. В спортивной майке, шортах и шлепанцах он посидел, не двигаясь и напряженно прислушиваясь. Дважды, пока он ехал сюда, ему казалось, что он слышит за собой шум автомобиля. Однако сейчас до его ушей долетали лишь знакомые звуки джунглей. Похоже, он стал еще более нервным.

Он поймал взглядом свое отражение в зеркальце, и то, что он там увидел, не вызвало никакого восторга. Под глазами набухли мешки, а тугая кожа обтягивала лицо, делая его похожим на череп. Три трансплантации за четырнадцать часов сказались бы и на человеке помоложе, не говоря уж о неудаче с О’Нейлом.

Сам по себе главарь банды не такая уж большая потеря; как, впрочем, и все остальные его пациенты. Он не строил никаких иллюзий и ясно понимал, что они — не более чем накипь в людском котле. Но за прошедшие полгода он положил на свой счет в Швейцарском банке больше, чем мог скопить за пять лет работы в Лондоне. Еще год — и он уберется отсюда, будет волен делать все, что ему заблагорассудится. Поехать, куда пожелает; таскаться по барам всего мира; пить, что ему захочется, и распоряжаться своей жизнью по своему усмотрению. Через год он будет свободен от всех своих обязательств, расплатится за все сполна, до последнего цента. Тогда уж никто не сможет кидать на него обвиняющие взгляды. Он знал: многие в его бригаде догадываются, что скрывается за каждым лишним усилием, нужным ему, чтобы взять в руки скальпель, зажать кровоточащий сосуд, словом, сделать все то, что теперь требует паузы, пока он ждет, когда его рука обретет твердость. Но скоро ему уже не придется напрягать мышцы запястья и заставлять мозг сконцентрироваться. Скоро он будет свободен.