Охотники за Костями

— Я не бог. Вместо старых Плиток Оплотов — не уверен, что именно так они назывались — но вместо них существует Колода Драконов, фатид Высоких Домов. Я Владыка этой Колоды…

— Владыка, каким был Странник?

— Кто?

— Владыка Оплотов в мои времена.

— Думаю, что да.

— Он был властителем, Ганоэс Паран. Ему поклонялись как богу анклавы Имассов, Баргастов и Треллей. Они лили ему в рот кровь. Он никогда не знал жажды. И покоя. Интересно, как же он пал?

— Думаю, эти детали я не хотел бы знать, — сказал потрясенный словами Джагуты капитан. — Мне никто не поклоняется.

— Будут. Ты возвысился недавно. Даже в вашем мире, уверена я, нет отбоя от поклонников, от жадно желающих верить. Они охотятся на иных, загоняют их. Они будут резать их и наполнять кубки невинной кровью — во имя твое, Ганоэс Паран, взыскуя твоего вмешательства, твоего одобрения всему, что они вообразили праведным. Странник желал избавиться от них — как пожелаешь и ты — и потому стал богом перемен. Он шел путем нейтралитета, с удовольствием срывая по дороге цветы непостоянства. Врагом Странника была скука, застой. Вот почему Форкрул Ассейлы старались его уничтожить. Как и его смертных поклонников. — Она помедлила. — Может, им это удалось. Ассейлы никогда не сворачивают с избранного курса.

Паран не ответил. В ее словах звучали истины, он чувствовал их тяжесть, чувствовал волнение своего духа. Бремя, рожденное потерей невинности. Наивности. Невинные жаждут потерять невинность, а потерявшие завидуют и скорбят об утрате. Им не понять друг друга. Паран чувствовал, что завершил свое внутреннее странствие, и обнаруженное в результате место не нравилось ему. Неужели невинность вечно сопряжена с невежеством, и обретение знания означает потерю другой ценности?

— Я встревожила твой разум, Ганоэс Паран.

Он небрежно пожал плечами: — Это было… вовремя. Хотя это принесло мне горе, — снова пожал плечами он, — может быть, все к лучшему.

Она обратила взор к морю, и он поглядел туда же. Бухта успокоилась, хотя вдали волны все метались пенными барашками. — Что происходит?

— Они идут.

Послышался далекий звон, будто исходивший из некой пещеры; закат окрасился болезненной желтизной, его лучи хаотически заметались, будто тысячи восходов и закатов повели небесную войну. Окоем заволокли грозовые тучи, в наступающей тьме вдалеке поднимались столбы песка и пыли.

Под прозрачной водой залива началось движение. Всплывал ил, непокой охватывал все море.

Ганат сделала шаг назад: — Что ты сделал?

Приглушенный, но быстро нарастающий гул и ропот, хрип перерезанных горл, стук тысяч солдатских сапог, лязг столкнувшихся щитов, тимпаны гремящих друг о друга стальных и бронзовых мечей, скрип и скрежет мчащихся по выбитым колеям колес; все более громкое эхо, топот копыт, визг коней, наткнувшихся на ряды вздыбленных пик — все эти звуки наполняли воздух и затихали, чтобы раздаться снова, еще сильнее, ближе… По воде залива протянулась полоса мутно — красной глины, она все расширялась и набегала на берега. Теперь слышались и голоса — крики, воинственные или жалобные вопли, какофония бессчетных жизней, и каждая ищет способа отделить себя, выразить свое бытие, уникальное, бытие существа с разумом и голосом. Хрупкие души цепляются за воспоминания, но память рвется словно ветхие знамена при каждом потоке пролитой крови, при каждом поражении. Солдаты, гибнущие, вечно гибнущие…

Паран и Ганат смотрели, как бесцветные стяги пробили поверхность воды, в воздух поднялись источающие ил древки — знамена, штандарты, флажки, пики с мрачными трофеями. Они заняли весь берег.

Рараку отдавала своих мертвецов.

В ответ на зов одного человека.

Белые — словно знаки отсутствия — костяные руки держали почерневшие палки знамен; затем поднялись предплечья в гнилых латах и рваной коже, шлемы и под ними — лишенные плоти лица. Баргасты, люди, Имассы, Джагуты. "Все расы и их расовые войны. О, если бы привести сюда летописцев, чтобы они смогли узреть подлинный ход истории, торжество ненависти и разрушения.

Все ли они будут старательно отыскивать причины, поводы и оправдания? Считать вину, преступления и наказания…" Поток мыслей прервался. Паран вдруг осознал, что, как и Ганат, отступает шаг за шагом перед ликом откровения. "О, эти посланники вызовут так много… неудовольствия. Их будут поносить и проклинать. А мертвецы будут смеяться. Им ясны все ухищрения нашей самозащиты. Они высмеивают нас, даже не открывая ртов…

Все мы поборники разума — но не разума как божества, как силы, спокойной и рассудительной. Того разума, что в прочном доспехе ведет в бой орды ненавидящих мир и терпимость. О боги, я потерялся среди них. Нельзя сражаться без причины и обоснования. Все эти мертвецы знают — и говорят нам — что истинный наш враг есть самоуверенность".

— Эти, — прошептала Ганат, — эти покойники не дадут тебе крови, Ганоэс Паран. Они не пойдут следом. Они не увидят отсвет славы в твоих очах. Они покончили со всем этим. Что ты видишь, Ганоэс Паран, в прежде бывших глазами дырах? Что ты видишь?

— Ответы, — сказал он.

— Ответы? — ее голос был сух от ярости. — На что?

Паран заставил себя сделать шаг вперед. И еще шаг.

Первый ряд был уже на отмели, и пена кипела вокруг костяных ног; сзади виднелись тысячи тысяч их собратьев. Они держали оружие из дерева, костей, рогов, кремня, меди, бронзы и железа. Тела скрывали обрывки мехов, кож, кольчуг. Они стояли, тихие, молчаливые.

Небо над головами стало мрачным, низко нависло, словно буря вдохнула перед первым ударом — и задержала дыхание.

Паран осматривал угрюмый строй. Он не знал, что получится — он даже не был уверен, что его призыв подействует. А теперь… их так много. Он откашлялся и начал выкрикивать имена:

— Голень! Лентяй! Недомер! Деторан! Бакланд, Еж, Пальцыног, Мульча, Ходунок! — Еще имена — он рылся в памяти, вспоминая каждого павшего Сжигателя Мостов. Павшего в Коралле, под Крепью, в Чернопсовом лесу и в чащобах Мотта, на севере от Генабариса и на северо-востоке от Натилога — имена, впечатавшиеся в память, когда он по приказу Лорн исследовал величественную и мрачную историю Сжигателей. Он назвал и имена дезертиров, хотя не ведал, живы они или тоже погибли, стоят ли они в этой толпе — всех, пропавших в переходах под Черным Псом и недосчитанных после взятия Мотта.

Когда имена кончились, когда он не мог вспомнить ни одного — капитан начал снова.

Он заметил, что один из стоявших в первом ряду растворился, превратившись в бесформенную массу, растекшуюся по мелководью. На его месте возник человек хорошо ему знакомый; обожженное, измолоченное лицо улыбалось — Паран не сразу сообразил, что это не радость встречи, а всего лишь предсмертная гримаса. Гримаса — и следы ужасного взрыва.

— Недомер, — шепнул Паран. — Черный Коралл…

— Капитан, — бросил покойный сапер, — что вы тут делаете?

"Хотелось бы мне, чтобы меня спрашивали о другом". — Мне нужна помощь.

В передних рядах появлялось все больше Сжигателей. Деторан. Сержант Бакланд. Еж, ступивший за черту воды. — Капитан. Я всегда удивлялся, почему вас так трудно убить. Теперь знаю.

— Неужели?

— Да. Вы обречены вечно преследовать нас! Ха! Ха!

Сотни тысяч голосов присоединились к этому смеху. Звук, которого Ганоэс Паран никогда не пожелал бы услышать снова. К счастью, он быстро затих: армия мертвецов словно бы забыла, над чем смеялась.