Охотники за Костями
Шрифт:
— Здесь тоже охотники. Идут. Они знают что вы здесь. Чужаки, враги богини. Их вождь ненавидит все на свете. Страховидный, искалеченный, он питается чужими мучениями. Идемте со мной…
— Благодарим, но нет, — отвечал Паран. — Твоя поддержка нам в радость, но я намерен встретиться с охотниками. Хочу, чтобы они провели меня к Серой.
— Страховид не позволит. Он убьет вас и ваших лошадей. Лошадей первыми, потому что он ненавидит их сильнее всего иного.
Ното Свар прошипел: — Капитан! Прошу, это предложение самой Солиэли…
— Предложение Солиэли, — сурово сказал Паран, — пригодится мне позже. Одна богиня за раз. — Он повел коня вперед, но оглянулся на хирурга и остановился.
— Идите
— Капитан, чего вы ждете от меня?
— Я? Ничего. Я ожидаю, что Солиэль использует вас, но не так, как эту девушку. Мне нужно нечто большее. — Паран потянул за поводья. — И я не приму отрицательного ответа, — добавил он под стук подков.
Ното Свар проследил, как безумец въезжает на главную улицу, и повернул лошадь головой к девушке. Вытащил рыбью кость и заложил за ухо. Прокашлялся. — Богиня… дитя. Я не желаю умирать, но прошу заметить: этот человек меня не слушает. Если ты решишь сокрушить его за непочтительность, я не найду в сем ничего несправедливого или незаслуженного. Фактически…
— Тихо, смертный, — сказала девушка голосом зрелой женщины. — В этом человеке равновесие всего мира, и я не желаю оказаться той, что нарушит баланс. Любым способом. Готовься скакать — я поведу, но не стану искать тебя, если ты потеряешься сзади.
— Я думал, ты намерена вести меня к…
— Это сейчас не важно, — усмехнулась она. — Ты сказал бы, что все извратилось самым неподобающим образом. Нет, я желаю, чтобы ты стал свидетелем. Понимаешь? Свидетелем! — Тут женщина отвернулась и зашагала. Лекарь с руганью пришпорил лошадь и поспешил вслед.
Паран быстро проехал по главной улице Г'данисбана, которая ныне выглядела скорее дорогой к кладбищу, нежели оживленной торговой артерией. Впереди показалась толпа человек в тридцать — сорок с одним мужчиной во главе; в его правой руке был сжат крестьянский серп, "украшенный" окровавленным конским хвостом. Растрепанное воинство казалось сборищем выходцев из погребальной ямы бедняцкого района: скрюченные, покрытые коростой и язвами руки, перекошенные, безумные лица. У некоторых были мечи, другие сжимали ножи и мясницкие топоры, копья, сучья и пастушеские посохи. Большинство из них, казалось, едва стоит на ногах.
Но их вожак, тот, кого девушка назвала Страховидом, казался сильным. Его лицо действительно было страшно, до костей, изуродовано шрамом, идущим диагонально от правой щеки через нос до нижней челюсти. Капитан догадался, что его когда-то укусил конь.
"Лошадей первыми, потому что он ненавидит их…"
Глаза ярко сверкали в глубине вдавленных орбит. Они не отрывались от лица Парана. На безобразно перекошенных губах появилось нечто вроде ухмылки.
— Ее дыхание недостаточно сладко для тебя? Весьма силен, можешь противиться. Ей нужно будет понять, кто ты такой. Прежде, — губы искривились еще сильнее, — прежде чем мы убьем тебя.
— Серая Богиня не знает, кто я такой. Потому что я отвернулся от нее. Она бессильна передо мной.
Страховид вздрогнул: — В твоих глазах… зверь. Покажи себя, малазанин. Ты не такой, как все.
— Скажи ей, что я пришел с предложением.
Мужчина склонил голову набок: — Ты решил подразнить Богиню?
— Можно и так сказать. Но у нас мало времени.
— Мало? Почему же?
— Проведи меня к ней, и я объясню. Скорее!
— Она не боится тебя.
— Отлично.
Мужчина еще некоторое время смотрел на Парана. Затем взмахнул серпом. — Иди за мной.
Торахвель Делат за свою жизнь преклоняла
колени перед многими алтарями и открыла несомненную истину. То, чему поклоняются, является всего лишь отражением поклоняющихся. Каким бы благим ни был бог, его искажают миллионы масок, слепленных из тайных страстей, желаний, радостей и страхов людей, лицемерно изображающих почтение и покорность.Верующие тонут в вере, служители растворяются в служении.
Но есть и иная истина, вроде бы противоречащая первой. Чем добрее и благороднее бог, тем злее и свирепее поклонники, ибо им приходится удерживать уверенность, подавлять несогласных лишь силой собственной воли. Они будут убивать, будут пытать во имя божье; они изгонят конфликт из своих сердец и будут спокойны даже с окровавленными руками.
Руки самой Торахвели покрыты кровью — сейчас скорее фигурально, но в прошлом… Она старалась заполнить некую дыру в душе, она тонула и растворялась, отыскивая внешнюю "руку спасения", искала то, чего не могла найти в себе самой. Касания божьих рук, были ли те боги любвеобильными или жестокими, казались ей одинаковыми. Она едва чувствовала их сквозь онемелую одержимость своих желаний.
На нынешний путь она ступила так же легко, как на множество иных; однако на этот раз, кажется, выхода не найти. Ее глаза не видели никаких альтернатив, никаких шансов. Первые нити паутины, в которую угодила она, свились пятнадцать месяцев назад в городе Карашимеше на берегу внутреннего моря Карас, который она выбрала как место жительства. Она сама, поддавшись соблазну пассивности, позволяла сети все сильнее обвивать ее.
Соблазн исходил от Серой Богини, ставшей духовной любовницей ядовитого Скованного Бога. Сладость оправдания пороков была так приятна. "И так опасна. Для нас обоих". Она думала об этом, бредя за Бридтоком по Галерее Славы в трансепт. Как будто обоих влекла незримая, но прочная веревка. Сожаление пришло слишком поздно. Если вообще пришло.
"Возможно, это вполне подходящий конец для дуры, не понявшей, ради чего следует жить".
Сила Серой Богини клубилась вокруг входа, пуская серые щупальца. Она столь ядовита, что гниет и крошится даже камень.
У порога Торахвель и Бридтока поджидали остальные служители злосчастного культа. Септуне Анабин из Омари и Средал Пурту, бежавший год назад из И'Гатана после неудачной попытки убить малазанскую ведьму Воробушек. Они оба выглядели иссохшими — субстанция их душ выпита, растворилась в ядовитых миазмах, как соль в воде. В глазах светится панический ужас.
— Срибин умер, — зашептал Септуне. — Она выберет еще кого-то.
И она выбрала.
Невидимая рука, громадная, когтистая — больше пальцев, чем может вообразить здравый рассудок — схватила грудь Торахвели, оттащив ее от остальных. Они сжались, на лицах выразились сочувствие и облегчение. Облегчение явно перевешивало. По жилам Торахвели прокатилась ярость. Она отчаянно боролась, покидая алтарную комнату; глаза обожгло кислым чумным туманом, когда она подняла взор на Полиэль.
И увидела голод, желание.
Боль взорвалась в теле — и отступила. Когти втягивались, рука оставила ее.
Торахвель встала коленями на мозаичный пол, бессильно растянулась в луже своего пота.
"Думай, о чем молишь. Думай, чего ищешь".
В Галерее Славы послышался приближающийся стук копыт.
"Всадник? Что — кто осмелился — о боги! Благодарю тебя, кто бы ты ни был. Благодарю". Она еще не упала за край. Вдох, еще — несколько мгновений…
Оскалившийся Страховид оттолкнул жрецов плечом. Паран поглядел на согбенные, дрожащие фигурки и нахмурился: все трое упали перед ним на колени, склонили головы.