«Охранка». Воспоминания руководителей политического сыска. Том I

Это не означает, что я, как руководитель политического розыска в Москве, как говорится, сидел сложа руки. Нет, мне приходилось много работать и здесь, но несколько в иной плоскости, ибо центр тяжести розыска переместился за время Великой войны. Это перемещение я вовремя понял, оценил и направил осведомительные щупальца в новую плоскость.

Тут мои действия были не столь просты, и я не мог пресекать или предупреждать что-либо, не считаясь с общей политикой и вообще без специальных указаний и распоряжений сверху, т.е. от Департамента полиции, и даже иногда от самого министра внутренних дел. Таким образом, обывательская критика (после революции) нашей охранной или вообще жандармской

мемуарах

деятельности или «бездеятельности» в вопросе: «почему мы, жандармы, не оберегли монархию от революции?» - лишена почвы.

Когда в конце 1916 года в Москве собрался некий «общественный» съезд, министр внутренних дел А.Д. Протопопов несколько раз соединялся со мной по телефону, требуя не задержания участников, нет, но только непрерывного и точного наблюдения за ними, дабы своевременное появление наряда полиции помешало бы оглашению резолюций, принятых съездом!

Моя секретная агентура и наружное наблюдение безостановочно гонялись за переезжавшими с места на место, из одной квартиры в другую участниками съезда, спешно телефонировали мне новое место собрания; я бежал к градоначальнику (благо мы с ним жили в одном дворе градоначальства), и он срочно посылал в новое выбранное участниками съезда помещение соответствующего полицмейстера, который, не давая прибывшим «общественникам» огласить резолюцию участников, «просил честью оставить помещение»!

Насколько я помню, на четвертый или пятый раз после «роспуска» очередного собрания на новом месте, полицмейстер несколько запоздал прибытием, и участники съезда уже приступили к оглашению резолюции; они были прерваны появлением полицмейстера, который снова сорвал собрание.

Полицмейстер не опоздал бы и на этот раз, но градоначальник генерал Шебеко, получив мое сообщение, недостаточно быстро отрядил его.

Сколько, в общем, было затрачено нами усилий, чтобы сохранить бдительность, расторопность - и на что? На то, чтобы «помешать» оглашению резолюции, которая и без этого оглашения на съезде сделалась быстро достоянием общества!

А.Д. Протопопов меня благодарил по телефону за прекрасную осведомленность и распорядительность, но проявленные мною качества не принесли пользы из-за нерешительности власти.

Как я уже отметил, противоправительственная деятельность за время Великой войны перенеслась, в силу многих причин, в иную плоскость и вовлекла элементы, бывшие до того в «оппозиции», а не в «революции» и включавшие различных «персона грата»; воздействие на них поэтому не могло осуществляться распоряжениями рутинного характера местных властей.

Верхи же нашего министерства были скованы взаимодействием различных факторов, имевших решающее значение, из которых перенесение распорядительных функций из рук центрального правительства в военные руки Ставки сыграло главную, все тормозящую роль!

Россия\Э~в мемуарах

На местах мы, лица хорошо осведомленные насчет происходившего, но стесненные в своих действиях, с отчаянием наблюдали за развертывавшейся трагедией…

* * *

1 марта 1917 года Москва «присоединилась» к революции, возникшей из простого солдатского бунта в Петербурге.

В любой стране такой бунт солдат, не желавших идти на фронт, был бы подавлен, и очень быстро. В императорской России 1917 года с бунтом не управились.

В тяжкие последние дни февраля 1917 года, следя за развертывавшимися событиями в Петербурге, я пришел к выводу, что наступили последние часы монархии. Я знал, что 1 марта 1917 года Москва «поднимется и присоединится» к революции Петербурга… Пока еще Петербурга, но не России!

Главноначальствующий города Москвы генерал Мрозовский решил собрать в своей квартире вечером 28 февраля совещание из начальников отдельных воинских частей, расположенных в Москве. Генерал вызвал меня к себе за час до совещания. Мы уединились в его кабинете. Я обрисовал создавшееся положение и предупредил, что в настоящее время в Москве идут непрерывные совещания различных общественных кругов по вопросу захвата власти в Москве 1 марта.

Генерал заявил мне, что он военной силой не допустит захвата. Понимая бесполезность этого и чувствуя, что «военная сила» в Москве в то время никакой реальной и, во всяком случае, «контрреволюционной» силы не представляет, я высказал генералу мнение (которого я, впрочем, придерживаюсь и теперь), что считаю необходимым издание заявления главноначальствующего Москвы генерала Мрозовского, что он «в обстоятельствах, грозящих гибелью государству, берет в свои руки временно всю власть в тылу и объявляет осаду взбунтовавшегося Петербургского гарнизона и к нему присоединившихся врагов Родины». Я предлагал генералу немедленно отправить по домам ненадежных солдат Московского гарнизона, а из надежных частей, и даже единиц - юнкеров, кадет, полиции - организовать военные заслоны на путях к Петербургу.

Генерал выслушал, но от выполнения задачи, вследствие ее громадности, уклонился

Собранные им воинские начальники различных чинов и званий выслушали хмуро и как-то апатично его распоряжения «на завтра». Но я ясно чувствовал, что на деле они спасуют. Так и произошло!..

ПРИЛОЖЕНИЕ

[Замечания по поводу показаний руководителей Министерства внутренних дел и Отдельного корпуса жандармов Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства] ¹³⁰

Находясь в эмиграции, мне довелось ознакомиться с многотомным изданием под наименованием «Падение царского режима» (стенографические отчеты допросов и показаний, данных в 1917 году в Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства)…

Среди допрошенных лиц был, конечно, и я сам. Но я допрашивался в Москве и главным образом по делу о пропуске в Государственную думу моего бывшего секретного сотрудника Малиновского.

Так как среди допрошенных Комиссией лиц было и мое прежнее непосредственное начальство по Министерству внутренних дел и мои сослуживцы по Отдельному корпусу жандармов, то я, естественно, с большим вниманием проштудировал страницы, где фигурировали в качестве «опрашиваемых» такие лица, как товарищи министра внутренних дел Золотарев, Белецкий, Джунковский и вице-директор Департамента полиции Виссарионов, тем более что в их «показаниях» затронуто и мое имя и служебная деятельность и даже сделана попытка меня охарактеризовать как человека. Проштудировал я и показания некоторых офицеров Корпуса жандармов, принимавших видное участие в политическом розыске. Это мои бывшие сослуживцы: генералы Герасимов, Спиридович, Климович и Коммисаров.

Показания бывшего директора Департамента полиции М.И. Трусевича вполне соответствуют тому портрету его, который я нарисовал в своих настоящих воспоминаниях.

П. Щеголев, редактор названного мною выше издания и сам член Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства, в «Предисловии» к этому, с позволения сказать, «труду» отмечает: «. главная цель

Россия^^в мемуарах

допросов департаментских провокаторов ³³ – политическая провокация, ее размеры и ее уставы и законы - нашла свое освещение в их ответах. На разных степенях откровенности оставались все эти господа одни, подобно Белецкому и Виссарионову, отвечали с полной искренностью; другие - нехотя и сквозь зубы. И только Трусевич остался при полном сознании своего права поступать так, как поступал он».

Для того чтобы оценить спокойное благородство поведения и «полноту сознания своего права» М.И. Трусевича перед лицом торжествующей ненависти той клики, которая временно овладела положением в стране и злорадно издевалась над отданными ей в жертву слугами старого режима, следует на минуту остановиться над вопросами, которые ему были заданы, и над его ответами.

Вопрос о так называемой провокации был положен во главу угла при опросах всех «департаментских провокаторов»; поэтому и опрос М.И. Трусевича начали именно с этого пункта. (См. том 3-й, стр. 211 и 214.)