Океан в центре радуги

– И почему она… - я хочу договорить, но подруга поднимает указательный палец вверх, заставляя меня замолчать.

– Здесь кто-то есть.

Мы замолкаем, и в абсолютной тишине слышны всхлипы. Кто-то плачет за дверью одной из кабинок. Аделаида всегда отличалась беспардонностью, поэтому она резко толкает дверцу кабинки, и мы видим плачущую Габи на унитазе. Девушка вытирает слезы длинными рукавами своей бесформенной толстовки, в которой ходит в колледж невесть сколько времени. В ее глазах появляется ужас, когда она понимает, что перед ней стоит Дели. Виновница всех ее проблем.

– Ты что здесь делаешь? – тут же набрасывается Дели на бедную Габи.

– Это… - она начинает заикаться. – Это общественный туалет.

– Неужели? – блондинка усмехается. – Пошла вон отсюда, мымра. Проваливай!

– Нет. – еле слышно произносит Габи, что еще больше злит Аделаиду.

– Ты плохо соображаешь? Ах, дауну тяжело думается. – подруга качает головой. – Но мне тебя ничуть не жаль. – в ее голосе слышится столько ненависти и презрения, сколько я никогда и ни от кого не слышала. – Сдохни уже, наконец.

Я смотрю на Габи, которая все еще с испугом глядит на Аделаиду. Мне и самой становится страшно. Дели никогда не была такой грубой. Конечно, она частенько задевала Габи, но никогда не желала ей смерти. По крайней мере, в моем присутствии.

– Я ненавижу тебя, Аделаида Патерсон. Ты умрешь в жутких мучениях. В собственном море крови.

Это были последние слова, перед тем как Габриэла Норман вскрыла себе вены лезвием. Я смотрю на ручьи крови, что стекают по ее ладоням на грязный пол женского туалета, и не могу пошевелиться. Все происходит словно в замедленной съемке. Тело Габи медленно съезжает на пол, а мгновение спустя уже лежит на полу в луже крови.

– Дели, - я наконец обретаю дар речи. – Скорая. Мы должны помочь…

– Заткнись, Мия. – подруга впечатывает меня в стену, и я смотрю в ее испуганные глаза. Она вся дрожит. – Мы ничего не будем делать. Ее найдет кто-то другой. Ей помогут. Девчонку спасут.

– А мы…

– Нет. – Дели судорожно качает головой. – Нас упекут за решетку, Мия. Никто не будет разбираться.

Я бросаю взгляд на бледное тело Габи, которая все еще истекает кровью. И все-таки поддаюсь уговорам Аделаиды и выхожу вместе с ней из туалета.

Проходит час. Два. Три. И только через семь часов мы узнаем, что Габриэла Норман скончалась на полу женского туалета от большой кровопотери. Это было самоубийство…

… - Как ты считаешь, насколько жестоким был тот поступок? По шкале от 1 до 10? – спрашивает Нил после мучительного рассказа. Я поворачиваю голову и смотрю в его глаза. Странно, но на его лице нет ни капли отвращения или презрения. После этой истории он все еще хочет говорить со мной.

– 11. Мы не должны были оставлять ее. Нужно было позвонить в Скорую. Мы бы стали ее. Габи была бы жива.

– Но она мертва, Мия. Как и Аделаида. Думаешь, она получила по заслугам?

– Габи?! – меня удивляет его вопрос. Она совершенно не заслужила такой смерти! Но по лицу Нила я понимаю, что он имел в виду вовсе не Габи. Он говорит о Дели. И я не знаю что ответить. Я не могу сказать, что Дели заслужила быть мертвой, ровно, как и не могу сказать, что не заслужила. – Значит, я тоже заслужу свою долю.

– За что? – Нил делает глоток воды из стакана, по-прежнему не отрывая от меня глаз.

– Я тоже была там. Я не должна была слушаться Дели…

– Нет. – мужчина качает головой, и я вижу ироническую улыбку на его лице. – Идея полностью принадлежала Аделаиде. Она отдавала себе отчет в том, что делала, а ты – нет. Ты была в шоке, Мия. Тогда ты могла только поддаваться, а Дели воспользовалась этим. Она всегда тобой пользовалась. Раскрой, наконец, глаза! Аделаида была эдакой Реджиной Джордж* – популярной и дрянной девчонкой, а ты была кем? Серой мышью? С чего вдруг такая Реджина будет дружить с такой Кэрри Уайт*? Неужели ты никогда об этом не задумывалась?

– По-вашему, Аделаида была первоклассной стервой? – я удивленно смотрю на доктора, а он только разводит руки в стороны.

– Наконец-то. – теперь Нил хлопает в ладоши. – Неужели ты прозрела, Мия?

– Вы совсем больной. – я поднимаюсь с кресла. – У вас крыша протекла, Нил. – хватаю свою сумку и направляюсь к выходу из кабинета.

– Да? Ну, это не я ношу разные носки.

Я останавливаюсь, а когда опускаю голову вниз, то вижу, как из-за кроссовок выглядывают разного цвета носки. На правой ноге розовый носок, а на левой сиреневый.

– Черт. – со злостью я хлопаю дверью кабинета и слышу за ней задорный смех психотерапевта.

Осенний ветер усиливается, а листья на деревьях еле держатся, чтобы не сорваться. Но все-таки один лист ветру удается сорвать. Желтый листик медленно опускается на землю, а ветер в это время прекращает дуть. На мгновение все замирает, пока листик не соприкасается с пожелтевшей травой. Как только он оказывается на земле, ветер набирает силы, и лист снова взмывает вверх. Поток ветра несет лист в неизвестном направлении. Кажется, что он будет лететь вот так бесконечно, но он врезается в окно спальни Шона и застревает в проеме.

– Сегодня приезжает Нэнси. – рядом оказывается мой брат. Он садится на качели рядом со мной и протягивает мне стакан горячего шоколада. Знает, что я люблю.

– Ее не хватало.

Нэнси наша сводная сестра. Самого отчима я терпеть не могу, потому что в нем все такое отвратительное. Нет, он никогда не приставал ко мне. И все-таки есть в нем что-то такое, что отталкивает. Сама Нэнси иногда говорит о таком качестве своего отца. Я не могу сказать, что он плохой человек, но и не хороший. Он что-то скрывает. И улыбка у него жуткая.

– Слушай, Мия, - Шон потирает ладони, и я чувствую, что он нервничает. – Я хотел извиниться. Я не знаю помнишь ли ты, что случилось на вечеринке, но я кое-что сделал не очень хорошее по отношению к тебе…

– Ты про шлюху? – я делаю глоток шоколада. Кажется, что все процессы в организме Шона прекращаются. Я ввела его в ступор.

– Ты помнишь? – только и спрашивает он.

– Вспомнила недавно под натиском офицера Эванса. – я продолжаю смотреть на дерево с которого то и дело слетают желтые листья.