Океан. Выпуск двенадцатый

Аполлонов лежал, уткнувшись лицом в мокрую гальку, наползавшие волны плоскими языками облизывали его до самого пояса, но он не шевелился.

На фоне серого, с ветвистыми трещинами огромного валуна Быков видел резко очерченный профиль лейтенанта Федосеева. Командир так и не приходил ни разу в сознание, пока они добирались до берега. Бинт у него на голове потемнел от крови, наверно, совсем просолился, и Быков пожалел, что нет под рукой никакой сухой тряпицы, — сменить бы повязку. Да и Аполлонова перевязать…

— Аполлонов, — позвал потихоньку Быков, — надо нам как-то до кустов добраться. Слышишь?

Аполлонов, не поднимаясь, повернул к нему лицо. Левая щека у него была рябой от мелкой гальки.

— До кустов надо добраться, — повторил Быков опять. — Командира перетащим. Обсушимся малость.

Уже в сумерках они, измученные, похоронили своего командира. Обложили тело камнями, сверху тоже камней навалили. Подальше от воды похоронили, чтобы волны не сумели добраться. Постояли несколько минут. Лунный свет робко струился на свежую могилу, на опущенные их головы, на стонущий от прибоя пустынный берег. О каменные глыбы с грохотом бились волны, сшибались грудью с гранитом, хлопали, как орудийные выстрелы, будто салютовали командиру торпедного катера лейтенанту Федосееву.

— Надо запомнить место, — тихо сказал Быков, рассматривая размокшие в соленой воде документы командира. — Ну, товарищ лейтенант, прощайте. Нам пора уходить.

Сутулясь от усталости и от пережитого, с трудом волоча ноги по хрустевшей гальке, они направились к кустарнику. Шли молча, не глядя друг на друга, думая о погибших своих товарищах — разве можно было представить такое еще сегодняшним утром? — о своем катере и о том, что ждет их самих впереди…

ПРИКЛЮЧЕНИЯ, ПУТЕШЕСТВИЯ, ГИПОТЕЗЫ

И. Чесноков «ЧУДО МОРСКОЕ» Повесть

I

Северный океан лежал в июльском штиле. Вдали вода казалась белесой, будто вылинявшей под ярким летним солнцем. Ближе к судну она отдавала лазурью, а под самым бортом, рассекаемая струями, бежавшими от форштевня, становилась темной.

Слева проплывали застывшие громады высоких скалистых берегов Мурмана. Они падали к едва пошевеливавшемуся морю почти отвесными отрогами.

Над скалами, над пароходом висели серо-белые полярные чайки-поморники, большие птицы с желтыми клювами. На воде там и тут сидели черные кайры. Когда пароход приближался, кайры нехотя, хлопая острыми крылышками, отбегали по воде в сторонку.

Двое мужчин в осенних пальто и в шляпах стояли на прогулочной палубе у слегка подрагивающего поручня. Они курили, наблюдая красоты проплывавшего мимо берега.

— Какая, однако, дикая, но дивная природа! — проговорил задумчиво один из них. — Не правда ли?

— И заметьте, неприступная, — согласился второй. Он повернулся к соседу: — Позвольте представиться — Островский Дмитрий Николаевич, советник российского консула в Финмаркене [1] . Мы ведь с вами четвертые сутки путешествуем, и, кажется, в соседних каютах?

— Очень приятно. Рогожцев Николай Львович, карантинный врач, — протянул советнику руку его спутник. — А я, знаете, занемог по выходе из Архангельска, видимо, с непривычки укачало в Белом море. А вас не укачивает?

1

Финмаркен — северная область Норвегии.

— Я уж привык, — усмехнулся Островский. — Седьмой год сижу в Финмаркене. По делам службы ездить приходится только по морю. Других путей ведь здесь нет.

Рогожцев кивнул понимающе:

— Но должен заметить, нынешняя поездка выдалась приятной. Во-первых, погода, солнце, а потом — пароход. Это же чудо!

— О да, — согласился врач. — Знаете, прежде мне на пароходах доводилось плавать лишь по реке.

— Мне на всяких судах приходилось, — улыбнулся советник. — Бывало, от Москвы до Вологды на колесах, от Вологды до Архангельска на «Подвиге» Северо-Двинского пароходного товарищества, а уж от Архангельска до Варде — на лодье какой-либо поморской. Далее — до Хаммерфеста — норвежцы везли то на шхуне зверобойной, то на китоловном судне. Более месяца добираешься, бывало. И вообще, Николай Львович, я полагаю, нам с вами весьма повезло.

Рогожцев вопросительно взглянул на собеседника.

— Как же, ведь мы — первые пассажиры первого на нашем Севере морского пароходства! — воскликнул Островский.

— Да, да, действительно, — вспомнил Рогожцев. — Первые и чуть ли не единственные. Кажется, не более дюжины путников разделяют с нами это путешествие. Ах, Дмитрий Николаевич, этим краям давно необходимо регулярное сообщение с центром губернии. Ведь глушь, пустыня! Неведомо, что здесь и как. — Рогожцев перевел дыхание. — Меня, знаете, направили в Колу для обследования условий обитания рыбаков. Эпидемии там — пишут оттуда. А спросите, когда эти богом забытые места посещал в последний раз врач или фельдшер, — никто не знает.

Островский внимательно слушал.

— Недавно получено известие из Колы, — понизил голос врач. — Заболело и вымерло целое становище рыбаков на Мурмане.

Оба помолчали. Впереди мелкими пятнышками запестрели на воде рыбачьи суда.

— Вот и Семиостровье, — сказал Островский. — Довольно значительное летнее поселение рыбаков. Там мы сможем прогуляться. Капитан парохода Михаил Карлович Негман, думаю, устроит нам высадку на берег.

II

В тот тихий июльский день у Семи Островов скопилось до полусотни шняк. Поморы торопились взять по погоде хороший улов. Взблескивали у низких бортов рыбины, подхватываемые рыбаками с ярусных крючков, озабоченно кружили над шняками вечно голодные чайки.

Занятые работой люди не сразу приметили дымок, который показался на горизонте у восточного берега. Темная змейка дыма увеличивалась в размерах, и вскоре все повернули головы в ту сторону. На шняки надвигалось черное судно с двумя высокими мачтами, без парусов, с тонкой желтой трубой, окантованной поверху широкой черной полосой. Из трубы валил густой дым. Судно уверенно двигалось вперед, гоня перед носом белый бурунчик.

Мужики, побросав работу, не без некоторого испуга глядели на железное паровое судно. Многие такого ни разу не видали.

— Эвон чудо морское, — прошептал Семен Крыжов, не отрывая глаз от приближавшегося парохода.

А тот неторопливо доплыл до Кувшин-острова и плавно повернул к берегу.

Так и подмывало Семена бросить лов да сбегать в Семиостровье, куда, судя по всему, направлялось «чудо».

Он спохватился, прикрикнул на двух своих юных помощников в вымокших рубахах:

— Ну чего вылупились, аль не видали?