Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

В «аварийном» отсеке довольно оживленно и людно. Я увидел здесь Геннадия Михайловича Мироненко — нашего парторга. Он внимательно следил за всем, что здесь происходит, и, хмурясь, делал пометки в записной книжке.

У Мироненко привлекательная внешность. Хорошо сложен, высокого роста, у него широкие плечи, большие сильные руки — и все это сразу выдавало в нем спортсмена. Он и действительно был отличным баскетболистом и в соревнованиях не раз выручал команду нашей лодки, спасая от, казалось бы, неминуемого поражения. Здороваясь с ним, чувствуешь сразу же большую силу его руки, которая способна мягка и даже вроде как нежно ответить на рукопожатие, но тут же без особого труда может отдать гайку на прикипевшем фланце, которую никак

не могли стронуть с места его подчиненные. Светло-серые глаза, родинка на переносице придают его лицу какую-то кротость и обаяние.

Главное, что отличает его от других, не менее способных и добросовестных офицеров, это умение полностью, без остатка отдаться интересам дела, коллектива, службы. Весь экипаж атомохода, его задачи, успехи и неудачи — все это неотделимо от его личной жизни.

Поэтому он воинственно непримирим ко всяким проявлениям равнодушия и неуважительного отношения к тому, что создано экипажем, всему, что может повредить доброму имени коллектива атомохода. Однажды совершенно случайно я стал невольным свидетелем горячего разговора Мироненко со своим близким другом. Они не видели меня сидящего в старшинской каюте и громко говорили, настолько громко, что я невольно стал прислушиваться к ним. На брошенную приятелем реплику: «А мне-то что? Пусть они думают… Нам сказали — мы пошли…» — Мироненко закипел:

— Кто это они? — В голосе Мироненко чувствовались нотки гнева. — У них что, партийные билеты краснее, чем твой?

Собеседник, видимо, не ожидал такого поворота. Он что-то негромко сказал, пытался перевести на шутку, но Мироненко ее не принял.

— Нет, голубчик, не юли! Я тебя совершенно правильно понял. Не может быть среди нас таких, чья хата с краю. Такое дело вершится, а ты… — с упреком закончил он.

Я тогда подумал: «Не кончится у них этим разговор, своему другу он такое не спустит. Потом напомнит не один раз!»

Вот так, не скажешь, что у него мягкий характер, хотя в жизни, во внеслужебное время, у него подчас не хватает твердости, о чем он сам довольно самокритично как-то признался в порыве откровенности.

Геннадий Михайлович Мироненко был избран секретарем первичной партийной организации нашего подводного атомохода — это его общественная работа. А в первый отсек он сегодня пришел потому, что должность командира дивизиона живучести обязывает его заниматься подготовкой экипажа к борьбе с водой, паром, пожарами, которые весьма опасны для любого корабля, а для атомной подводной лодки — особенно.

Выбрав удобный момент, когда по новой вводной большая часть личного состава забралась в трюм, я пробрался к торпедным аппаратам. На мой вопрос, как он оценивает действия подводников, Мироненко ответил: «А вы сами внимательно присмотритесь, что у них за «фасадом»…»

Вначале мне казалось, что моряки действуют хорошо, даже здорово. Громко, с этакой молодецкой лихостью отдает распоряжения старшина отсека, так и хочется похвалить мичмана. Моряки четко и сноровисто орудуют аварийным инструментом. Только чересчур уж громко докладывают: «Есть, включить помпу!», «Дается воздух в отсек!», «Есть, обесточить…». Однако как-то невольно я обратил внимание на то, что, отдавая команды негромким тенорком, мичман бросает умильные взгляды то на Мироненко, то на меня, явно ожидая похвалы, одобрения. Мне стало неловко, я отвел глаза.

И тут же возникает мысль: «Почему же «пробоину» они заделывают там, где удобней, где легче подобраться к ней? А если она, эта пробоина, появилась бы, скажем, вон там, за массивным маховиком шпилевого устройства? Как туда подберетесь?» Так и подмывало спросить об этом мичмана. И чем больше я наблюдал за происходящим в отсеке, тем очевиднее была наигранность, театральность всего этого учения.

Испытывая чувство неловкости, как человек, понимающий, что ему пускают пыль в глаза, морочат голову, я взглянул на Геннадия Михайловича и представил себе, насколько больно ранит его эта комедия.

Тем более, что накануне на партийном собрании шла речь об элементах самоуспокоенности, благодушия, которые стали у нас иногда проявляться. Наш партийный секретарь высказал мысль, что не следует уж слишком драматизировать положение, ведь нет грубых ошибок. Вот он сам убедился, что даже в таком важном деле, как борьба за живучесть, и то просматриваются симптомы очень опасной болезни, имя которой — благодушие, замешанное на показухе. А в истории флотов было немало примеров, когда моряки дорогой ценой жестоко расплачивались за свою беспечность в океане.

В длительном плавании наступает такой период, когда люди полностью вживаются в обстановку, входят в четкий ритм, механизмы и приборы работают стабильно, вахты отлажены. Кажется, лучшего желать не надо. Кое-кто перестает обращать внимание на «мелкие» огрехи. В графике соревнования — только одни красные оценки. Благолепие! Буквально на днях произошел такой случай. В одном из отсеков ночью нес вахту молодой матрос, один из комсомольских активистов. Докладывая мне о режиме работы его заведования, он никак не мог справиться с собой: в глазах светились плутоватые огоньки, он силился согнать с губ улыбку. «Чему это он радуется?» — удивился я. И спросил его:

— Что, веселая вахта? Или вспомнили анекдот смешной?

Моряк покраснел.

— Да вспомнил историю одну… — замялся он, а сам все старается рукой незаметно за щит что-то засунуть.

Оказалось, книгу. Я взял ее. С обложки глядела плутовато-добродушная физиономия бравого Швейка.

Я серьезно пожурил матроса, а сам с горечью подумал: «Вот, уже и комсомольские активисты допускают серьезные проступки, а ведь чтение книги на вахте — это грубейшее нарушение всех требований уставов».

Сегодняшняя тренировка, на которой мы с Мироненко присутствовали утром, со всей очевидностью подтвердила, что опасения коммунистов имеют под собой реальную почву. Записывая в дневник все это, я заметил: «Вот так, дорогой товарищ секретарь… Драматизировать не нужно, но психологические встряски людям весьма и весьма нужны».

ВТОРОЕ ДЫХАНИЕ

Макроцистис. Макроцистис… Это слово вползло в отсеки и стало произноситься везде: на инструктажах вахты, за обедом, во время демонстрации кинофильма… Даже одна из сатирических газет была названа «Макроцистис». Означает это слово водоросль-великан. Говорят, его длина достигает двухсот метров, таких растений на суше, пожалуй, не отыщешь. Растут эти водоросли плотной массой, выделяя слизь, которая крепкой пленкой покрывает поверхность моря. Эти могучие исполины противостоят сильным штормам и даже ураганам. У побережья некоторых стран они, словно подводные волноломы, предохраняют берега.

Кто-то, начитавшись легенд про макроцистис, пустил по кораблю слух: мол, в таких водорослях может запутаться и подводная лодка. Некоторых молодых моряков это не на шутку взволновало. Пришел ко мне матрос Валерий Ломакин и между прочим спрашивает:

— Говорят, макроцистисы, отрываясь от земли, огромным комком плывут в океан. Правда это?

Я успокоил матроса. Рассказали мы экипажу об этих водорослях. Страсти улеглись, но слово «макроцистис» стало означать что угодно. И заведомую нелепость, и разыгравшуюся фантазию.

Снова будни, вахты, занятия, учеба… «Приняли в комсомол молодого матроса — Валерия Ломакина. Теперь весь экипаж комсомольский…» — сделал запись.

Во время обеда из разговора за столом узнал, что поссорились электрик и турбинист. В чем же дело? Оказывается, электрик делал предобеденную приборку. Склонился над мусором, работая щеточкой. А в это время турбинист — человек нетерпеливый и экспансивный — решил через него перешагнуть, да не рассчитал, поскользнулся и… уселся чуть ли не на шею. Электрику это очень не понравилось. Он вспылил. Вовремя остановились оба. Видно, чувствуется усталость…

Поделиться с друзьями: