Океан. Выпуск пятый

Да, люди безмерно устали. Как-то мне один из старшин высказался о своем товарище, с которым он всегда был, в общем-то, в ровных отношениях:

— Вы представляете, раньше я не замечал, как он ест, а теперь вижу его неопрятность, как у него за едой уши двигаются, — так никакого терпенья нет, ухожу из-за стола… Да и аппетита нет…

Мне подумалось: вот они, вопросы совместимости, как в космосе. Это я мысленно продолжил спор со своими береговыми оппонентами, которые отрицали закономерность подобных психологических срывов в длительном плавании, объясняя их распущенностью, невоспитанностью одних и невыдержанностью других. Наказывать их, дескать, надо почаще.

Рано утром подвсплываем под перископ. Сильный шторм «ревущих сороковых» Южного полушария, как говорится, раскачал океан. Нелегко было удерживать лодку на глубине. Боцман даже вспотел, работая на горизонтальных рулях. Кстати, вновь о благодушии. Наши интенданты забыли, что в провизионной кладовой есть специальные крепления для стеклотары. Успокоенные тем, что мы длительное время не всплывали на перископную глубину и соответственно давно не испытывали качки, они оставили незакрепленными бутылки с соком, банки с вареньем. Каков же был их ужас, когда они увидели на палубе в провизионке коктейль из этого добра! Вполне справедливо командир серьезно пробрал их за это. Беспечность наказуема!

Сегодня при обходе корабля бросилось в глаза, что нет привычной опрятности и чистоты в некоторых помещениях. Вечером на кинофильм пришло сравнительно мало людей. Посмотрел, чем же занимались те, кто не захотел смотреть картину. Один читает, сосредоточенно шевелит губами, видно, хочет уловить мелодию звука. Двое лениво играют в домино в какую-то заумную игру, совсем не похожую на «козла». Молодой торпедист, блаженно жмурясь, подставляет голый торс под прохладную струю вентилятора.

На мой вопрос, почему не пошли в кино, моряки ответили:

— Неинтересный фильм…

В голосе горечь, раздражение.

Люди уже сильно устали. Надо что-то делать, чтобы побольше дать им инициативы, вовлечь в какое-то интересное дело, не позволять им «киснуть», уходить в себя. Спокойная жизнь, стабильная, устойчивая работа механизмов, однообразный ритм утомили людей, понизили их интерес к жизни.

Свои, в общем-то, совсем нерадостные наблюдения я сообщил командиру и старпому. Решили собрать командиров боевых частей, побеседовать с членами партийного бюро, комсомольским активом. После этого стали ежедневно проигрывать учения по живучести, при этом усложнили вводные, ужесточили требования. Чаще стали проверять несение вахты. Провели смотр-конкурс на лучший отсек. Радиоинформация по его итогам была весьма острой, многим досталось за неумение поддержать чистоту и порядок.

Все это несколько встряхнуло команду. Пришло как бы второе дыхание, оно нам было жизненно необходимым: приближались к самому сложному участку маршрута.

ЧЕРЕЗ ПРОЛИВ ДРЕЙКА

Еще до того, как атомоход подошел к проливу Дрейка, мы уже получили тревожный сигнал. Дело было так. Однажды во время обеда, когда, сытно откушав, мы сидели в кают-компании и лениво рассуждали об искусстве коков делать шашлыки, поступил доклад, что прямо по носу гидролокатор обнаружил цель, и вахтенный офицер, резко сбавив ход, начал маневр на уклонение.

Командир сыграл боевую тревогу. Прощупывая перед собой пространство, луч гидролокатора словно натыкался на стену. Резко упала температура за бортом. Да, мы встретились с дитем Антарктиды — с айсбергом.

И вот пролив Дрейка. Среди моряков всего мира о нем идет дурная слава. Суровые и жестокие штормы, плавающие льды, айсберги делают его труднопроходимым. Недаром многие мореплаватели выбирают более безопасный переход из Южной Атлантики в Тихий океан через Магелланов пролив. Но наша подводная орбита пролегала именно через пролив Дрейка.

Опасное соседство антарктических айсбергов нас очень беспокоило. Эти гигантские, в несколько миллионов тонн, ледяные острова, оторвавшись от материка Антарктиды, направляются в самостоятельное плавание. Течения их гонят в высокие широты, где они постепенно тают. Возвышаясь над уровнем моря сравнительно немного, айсберги глубоко, порой на сотни метров, уходят под воду. Они величественно сверкают белизной своих снегов, оживляя бесконечное однообразие синевы моря и неба.

Но горе тому мореплавателю, который не заметит айсберг! Трагическая гибель «Титаника» памятна многим поколениям моряков. Для подводных лодок айсберги тем более опасны. Чтобы избежать столкновения с ними, от подводников требуется большая осторожность и высокое искусство. Акустикам предстояла нелегкая напряженная вахта. Гидролокатор непрерывно прощупывал пространство по курсу нашего атомохода. Мы сбавили ход до минимального, идем осторожно.

Видимо, сегодня наверху погода штормовая. Это чувствуется даже здесь, на глубине. А ведь нам предстоит сеанс связи, и поэтому надо всплывать под перископ. Памятуя о недавней досадной беспечности наших снабженцев, командир дал команду: «Осмотреться в отсеках. Закрепить все по-штормовому». Я спешу в центральный пост. Хочется воспользоваться случаем и взглянуть в перископ, чтобы потом рассказать экипажу, каков он, этот знаменитый пролив Дрейка.

В центральном посту сейчас особая обстановка. Здесь та непередаваемая атмосфера деловитого и напряженного спокойствия, какая бывает, вероятно, только под перископом на подводных лодках. Дело в том, что в этом положении опасно находиться: плавающие льды или другие предметы могут повредить выдвижные устройства. Но несравненно опаснее неожиданное столкновение подводной лодки с надводным кораблем! Надо ли пояснять его последствия?

С легким шипением гидравлика вытолкнула из шахт выдвижные устройства. Командир кивнул, разрешая занять место у перископа. Я прильнул к окулярам. Как положено по инструкции: сначала дальний обзор, затем ближний, зенит, по курсу… Над водой хмурая синева уходящего дня. Серым бесцветным маревом закрыт горизонт, и не видно, где же разделяется море и небо. Крупные хлопья снега залепляют линзы перископа, а брызги, сорванные ветром с гребней волн, их очищают.

Сильно качает. В такие моменты слышно, как захлебывается компрессор, пополняющий запас воздуха высокого давления.

— Да, неуютное место! Есть же на нашей планете такие забытые богом углы! — сказал сменивший меня у перископа командир, не отрываясь от окуляров.

НЕЖНОСТЬ

Наши календари — а встретить их можно везде: в каютах, на боевых постах, в рубке акустика — показывали первый день весны. 1 марта! Вьюжной зимой мы покинули Родину, и вот как-то незаметно подкралась весна.

Март 1966 года! Месяц начала работы XXIII съезда партии. Мы не могли об этом забыть. Ведь все дела наши, все доброе, полезное, что делалось на подводной орбите, все это проходило под знаком подготовки к этому замечательному событию в жизни каждого советского человека. Нет, не ради красного словца мы посвятили дела свои съезду партии. Душой и сердцем мы жили, слились со своим народом, наши сердца бились в одном ритме с сердцем Родины.

В одном из отсеков Володя Гапченко, молодой морячок (я знаю, он рисует и любит живопись) листает репродукции Левитана. Он остановился и пристально рассматривает картину «Март». Я невольно останавливаюсь и любуюсь синью неба, солнечными бликами на подтаявшем снегу крыши. Удивительно тонко уловили глаза художника ту неповторимую гамму красок, которую рождает борьба зимы с весной, когда еще зима сильна и в то же время она начинает уступать свои права весне, теплу, солнцу.

— Нравится? — спрашиваю его.