Океан. Выпуск второй

— Хорошо едем, — просто сказал Костя Сереге.

Они оба в свистковом оркестре не участвовали не потому, что не захотели, а потому, что в их поясах свистков не оказалось.

— Не едем, а идем, — поправил Серега Костю. — Ехать можно на телеге, по суше, а на море ходят. Привыкай к морскому языку, раз стал рыбачить, сколько раз тебе говорить!

Серега с первого дня взял на себя роль наставника и не уставал то и дело поправлять своих малоопытных товарищей, учил их морским словам. Однажды завлов велел ему и Косте смыть с палубы строительный мусор, но шпигаты быстро забились, и по бортам образовались лужи.

— Иди почисть шпигаты, — быстро и неразборчиво сказал Серега, махнув рукой в сторону борта.

Самолюбивый Костя не стал переспрашивать товарища, молча побрел к борту, мучительно размышляя, что же ему надо чистить. Он потихоньку огляделся, но ничего достойного внимания не увидел. Чистят что-то грязное, так размышлял он. Медь, ту драят, но ему велено не драить, да и медного вокруг не видно, а чистить. И Костя логическим путем решил, что надо почистить леера, протянувшиеся вдоль бортов. Они, кстати, были ржавые, с облупившейся краской. И он пошел к боцману, взял у него наждачной бумаги и принялся за дело, а Серега умирал от душившего его смеха, наслаждался, глядя на Костю.

— Зачем ты это делаешь? — спросил у Кости пробегавший мимо мастер, которого прозвали Голубчиком.

— Шпи… шпи чистю, — отвечал Костя, не разобравший слово «шпигат», а потому схитривший. Он невнятно пробормотал два раза первое слово, зато выделил второе, хорошо ему известное и понятное по смыслу.

— Леера, пожалуй, не надо, — сказал мастер, моментально сообразивший, что Костю или разыграли, или он что-то напутал. — Вот комингс [10] надо, и не просто чистить, а надраить до блеска.

10

Комингс — здесь: медный порог в каюте.

— Леера не надо? — тревожно спросил Костя. Значит, он чистит леера, а не те штуки, которые велел чистить Серега. — Так ржавые, а я как раз свободен, вот и решил. Потом их можно покрасить.

Мастер глаза выпучил от восторга.

— Комингс драй, дура, — ласково повторил молодой мастер. — Если не знаешь, что это такое, спроси у капитана, он на клотике [11] чай пьет. Видел?

Обилие морских слов не смутило, а разозлило Костю. Он понял, что над ним посмеиваются, а насмешки он всегда переносил плохо. Свирепея, Костя оглянулся. Нет никого поблизости. Тогда он сунул молодому мастеру под нос свой тяжелый колхозный кулак и негромко сказал:

11

Клотик — круглая наделка на самой верхней части (топе) мачты.

— Были бы мы в лесу, галю бы сообразил, а тут, в море, эта штука сойдет за милую душу.

— Галю? — переспросил мастер, словно споткнулся.

— Да, — ласково сказал Костя, — это по-нашему, по-деревенски, значит ветка, дрын. Уразумел? А теперь отвечай по-человечески, что такое это проклятое «шпи-шпи», которое нужно чистить, и остальное!

Таким образом, Костя был не таким уж простаком и за полтора месяца пребывания в море усвоил и морской язык и рыбацкие законы. И он был старше, опытнее Сереги, да и умнее тоже. Он сознательно употреблял сухопутные словечки в присутствии Сереги, подыгрывая Сереге, страстно желающему, чтобы в нем видели бывалого моряка.

— Ну, идем, — миролюбиво сказал Костя, — какая разница! У нас добрая лодка.

— Бот, а не лодка, — сурово поправил его Серега. — Нет, не получится из тебя, Костя, морского человека. Не родился ты им.

— Может. У нас в Белоруссии хоть воды и много, да все болота, озера, а море я, брат, только тут увидел.

— А я, Костя, родился в море, — похвастался Серега, — у меня мать в загранку полжизни ходила. И родила меня около островов Фиджи. Слышал, может?

— Брешешь.

— Чтоб меня раки слопали, не вру! Вот придем на базу, я у кадровика паспорт возьму. Там написано.

— А чего мать в море ходила?

— Отец у меня кандей, повар, значит, а мать фельдшер. Вдвоем и ходили.

Серега небрежно махнул рукой. Он чувствовал себя в своей стихии. И даже то, что бот стало качать сильнее и побледнел плохо переносящий качку Олег, ему нравилось. В море, в общем, неплохо, работа вот только тяжелая. И он стал думать, а что получится, если они не придут к «Никитину» дотемна. Тогда их будет носить по бушующему морю всю ночь, тогда старшина велит открыть аварийный запас.

А шторм усиливался. Уже не посвистывал ветер, а выл, гудел и бросал в лица ловцов снежную крупу, перемешанную с брызгами воды. Бот, как утка, нырял по волнам, взлетал вверх, падал вниз. Иногда, взбираясь на водяной вал и покачавшись немного на его вершине, он носом зарывался в воду и стремительно скользил вниз, задрав менее нагруженную корму. В такие моменты оголялся винт и начинал быстро набирать обороты мотор, работая вхолостую. Но старшина спокойно сбрасывал газ, оглядывался, крепко держась за румпель. Там, позади внизу, выступало, как плавник у рыбы, перо руля, и по нему били волны.

— Баллов восемь, а то и девять, — сказал Серега, — дает!

— Смотри, смотри, — воскликнул Костя, — вон еще лодки, да чудные!

Все ловцы стали всматриваться в даль. И верно, там, вдали, качались небольшие пузатые суденышки. Они шли от берега в море.

— Японские кавасаки, — уверенно сказал Вася, — тоже тикают к своей базе.

— А какая у них база? — спросил Костя. — Как наша?

— Что ты! Меньше и старье, едва на воде держится. Наши базы лучшие в мире, специальные краболовы! Это до шестидесятых годов у нас краболовы делали из других судов. Переоборудуют какой-нибудь сухогруз, и всё. А потом спроектировали крабовые плавзаводы типа «Андрей Захаров».

Но этого Серега уже не слышал. Он, выполняя приказ старшины, снова сделал попытку связаться с базой, и на этот раз удачную.

— Жень, ура! База на проводе!

— Становись на руль, я сам поговорю.

Они поменялись местами. Взявшись за румпель, Серега почувствовал, что сейчас управлять ботом не то, что в тихую погоду. Румпель вырывало из рук, на него надо было наваливаться боком, чтобы держать суденышко в повиновении. А тут еще оно стало рыскать, разворачиваться к волне бортом.

— Эй, эй, — встревоженно закричал Вася, — держи, Серега, а то нас перевернет!

— У раков гостями будем, — засмеялся Серега, которому удалось быстро справиться с непослушным ботом и положить его по верному курсу.

Когда его заменил Карпович, он возвратился к рубке и, испытывая сильное возбуждение, радость от того, что вот он какой бесстрашный, стал говорить:

— Парни, хороший шторм для человека — проверка. Вон Олег скоро травить начнет. Да и ты, Костя, что-то побледнел. Не дрейфь, парни!