Океания. Остров бездельников

Позднее мне рассказали о вожде из соседней деревни, который на протяжении нескольких лет копил деньги, получаемые за продажу ракушек и резных сосудов, чтобы съездить в Хониару. Вернувшись, он привез с собой генератор, телевизор и видеоустановку с коллекцией кровавых фильмов, созданных, что характерно, в Америке и Японии. Он мгновенно превратился в самого известного человека на Рандуву, и перед его домом постоянно останавливались каноэ. Однако его слава длилась недолго. Генератор через несколько месяцев сломался, а видеокассеты во влажном тропическом климате покрылись густым зеленым налетом плесени. Когда генератор развалился окончательно, его разобрали на части и стали использовать их как якоря на каноэ. Телевизор превратили в столик, а видеопленку привязали к высоким шестам в саду, чтобы ее шорох отпугивал птиц.

Капитан, несомненно, пришел бы в ярость, узнай он об этом, но я не он и вовсе не собирался указывать окружающим, как следует жить. Однако и мне было ясно, что необходимо отремонтировать церковь и водопровод, расширить помещение школы, а возможно, и провести электричество для освещения тропической тьмы. Наконец я понял, что надо делать, причем незамедлительно.

— Попробуем организовать что–нибудь, приносящее доход. Надо попытаться. Только вот что было бы лучше всего?.. — осторожно спрашиваю я.

Но Лута лишь пожимает плечами. Мы молча направляемся обратно к Мендали, и я вдруг ощущаю весь груз ответственности, которую взвалил на свои плечи.

У школы стоит, вероятно наказанный, Стэнли, который тут же начинает махать нам рукой. Как выясняется, Смол Смол Том уже успел сбежать. Школа располагается между церковью и площадью, где много лет назад околдованный островитянин совершил свое чудовищное убийство; это низкое здание с отверстием в крыше для проветривания, обнесенное изгородью для предотвращения попыток побега. Доска, установленная на мольберте, служит одновременно местом для записей и способом установления порядка, для чего Этель стучит по ней указкой, которой никогда не пользуется для телесных наказаний.

Однако, несмотря на то, что Этель, как и мистер Томас до нее, одновременно преподает в двух классах, ее работу нельзя назвать неблагодарной. Старшие ученики сидят на песчаном полу спереди и переписывают цифры и буквы на свои дощечки кусочками мягких кораллов. Затем они зачитывают алфавит и таблицу умножения. Малыши тем временем резвятся сзади, бросая друг в друга и проходящих мимо грубо отесанные деревянные кубики. Не бывает и недели, чтобы кому–нибудь не раскроили скулу или не поставили красочный синяк. В одиннадцать занятия заканчиваются. Они завершаются общим исполнением жизнерадостной версии «Старого Макдональда» (ей островитян обучил какой–то проезжий менестрель), естественно, за исключением куплетов о коровах и овцах, которых никто здесь никогда не видел. А потом, как и повсюду в мире, ученики с криками свободы выбегают «за ворота» школы. В отсутствии парков, кондитерских, телевизоров, каруселей и электронных транквилизаторов, эти дети взлетают на деревья, сбрасывают с себя одежду и ныряют в теплые воды лагуны, где могут резвиться по нескольку часов.

Пока я наблюдаю за тем, как весело брызгается ребятня, из–под пальм, зевая, появляется Кисточка.

— А теперь идешь со мной рыбачить и ловить хорошую рыбу.

После этого безапелляционного заявления он отправляется за своей снастью, оставив меня любоваться его каноэ, выдолбленным из ствола дерева.

Каноэ, вырезавшиеся теслами вручную из цельных стволов, неизменно вызывали у меня благоговейный трепет. Лишь обладая высоким мастерством, можно было создать с помощью резака столь совершенную по своей форме и отделке лодку. В зависимости от размеров ствола такие каноэ вмещали от одного до сорока человек. Естественно, это не означало, что они не были шаткими и неустойчивыми, однако уже после первого выхода в море я перестал волноваться и начал испытывать к ним полное доверие. Почти не цеплялся за отполированные скошенные борта и лишь изредка тревожился, не опрокинемся ли мы. Поэтому предстоящая поездка меня совершенно не беспокоила.

Рыбная ловля была на Соломоновых островах таким же обычным делом, как дорожные пробки где–нибудь в другой стране. Дети учились ловить рыбу с малолетства и с годами не мыслили свою жизнь без этого. Море кишело от невиданного количества разнообразных видов — от восхитительных до чудовищных. И каждый островитянин мужского пола (от трехгодовалого ребенка до зрелого мужчины) делал все возможное, чтобы завлечь их.

Я был полон энтузиазма: мне не терпелось добавить рыбалку к длинному списку моих хобби. Однако в отличие от других занудных способов времяпрепровождения, которые я постепенно забрасывал вместе с почти новеньким, недавно приобретенным спортивным инвентарем, уныло отправлявшимся на чердак, карьера рыбака оборвалась для меня быстро и стремительно, едва успев начаться.

Мы отходим от мыса почти прямоугольного острова Пао, где за коралловым рифом начинается открытый океан, и я с восторгом неофита под руководством Кисточки начинаю вытравливать леску, пока она не растягивается чуть ли не на сто ярдов. Всматриваясь в слепящую голубизну воды, я размышляю, кого могут привлечь белые кусочки кальмара, закрепленные на большом, почти неразличимом крючке.

Нас овевает легкий ветерок, и мне так приятно рассматривать острова, рассеянные вдоль побережья Рандуву.

Жду. Снова жду. Ничего не происходит.

Мы лениво перебрасываемся фразами, подобно людям, направляющимся за покупками, убивая время, перед тем как наступит по–настоящему увлекательная часть нашего путешествия. Кисточка спрашивает меня о самочувствии королевы. И я вспоминаю, что, хотя острова обрели независимость, она по–прежнему является главой государства. Королева посещала острова, когда Кисточка был совсем маленьким. И Капитан отправил Старого Лаки с приветственным письмом в Гизо, где стоял на якоре ее корабль. Но в тот самый момент, когда Лаки передавал письмо одному из членов экипажа, спустившемуся по трапу, оно вылетело у него из рук и упало в воду. Старый Лаки тут же прыгнул за ним и достал его из воды, но, когда он вновь протянул письмо, с него голубыми каплями стекали расплывшиеся чернила. Никто так и не рискнул рассказать об этом Капитану, зато все гадали — удалось ли королеве все–таки прочитать письмо.

— Ты видел ее?

— Только по телевизору, — отвечаю я.

— Гм, телевизор — это, наверное, здорово?

— Ну…

— А вот теперь кое–что есть, — уверенно заявляет он, скручивая очередную самокрутку.

Не могу себе представить, откуда Кисточка это знает — лески у него нет, и он лежит на дне каноэ, закрыв глаза. Однако я нахожусь в состоянии полной готовности. Облизываюсь, предвкушая события, и набираю чуть ли ни полный рот крема для загара. К моей радости, мне удается не проглотить его; я перегибаюсь через борт, чтобы выплюнуть содержимое, и тут ощущаю мощный рывок лески, словно к ней привязали трактор. Изогнувшись как неопытный лыжник, я изо всех сил стараюсь остаться внутри каноэ.

— Кисточка, Кисточка, скорей, скорей! Там что–то огромное!

Под лодкой явно движется что–то неимоверно большое. Я хватаюсь за борт и готовлюсь к схватке.

Демонстрируя свое превосходство, левиафан, находящийся подо мной, снова дергается с силой дюжего молотобойца. И прозрачная леска врезается мне в пальцы. К счастью, откромсать их окончательно мешает кость, но, поскольку меня совершенно не радует мысль о том, что пальцы будут отваливаться точно свиные сардельки, я поспешно отпускаю леску. Страшно даже подумать, как они один за другим станут опускаться на дно, укоряюще указывая вверх, пока не будут сожраны разнообразными морскими тварями, как это бывает с закусью, выбрасываемой после многолюдных вечеринок. Вздрогнув при столь чудовищной мысли, я засовываю травмированные пальцы в рот. И совершенно забываю о снасти.

Но Кисточка не дремлет, он садится и хватает палку, на которую намотана леска, когда та уже готова сорваться. Затем, встав, начинает тянуть, наматывая леску на брусок и не обращая внимания, что каноэ сильно раскачивается. Я невозмутимо свешиваюсь с другого борта, чтобы Кисточка мог лучше рассмотреть леску, уже натянутую до предела. В столь узком пространстве лучше не поворачиваться, и я, обернувшись, просто смотрю на ухмыляющуюся физиономию Кисточки. На ярком солнце хорошо видна его щетина на подбородке, стоящая дыбом от возбуждения.