Око Гора

Это было все равно что внезапный удар сзади.

– Принц Тутмос? Что случилось?

– Его нашла кормилица, когда солнце поднялось над восточным горизонтом, – пошла дать ему грудь. Некоторые говорят, что у него разбух язык и перестал помещаться во рту, другие – что за ним в темноте пришли злые духи, оставив от лица один громадный синяк. – Пагош следил за тем, как я восприму это известие.

– Язык младенца был высунут изо рта? – спросил я.

Он кивнул:

– Асет не позволила никому трогать мальчика, заявляя, что действует от имени Царицы. – Это значит, она видела его раздутое и потемневшее лицо. Человек, задохнувшийся подобным образом, – неприятное зрелище. – Я привез ее обратно, но она не хотела оставлять сестру и обвинила меня в неверности. Суну, надо найти ее. – Пагош пытался спрятать боль за грубоватыми манерами, но я слишком хорошо его знал.

– Ты ищи на птичьем дворе и в вольере. Сегодня пчеловод собирает мед, так что Реш пусть идет туда, а я поищу в амбаре. Встретимся здесь же.

Приближаясь к конюшням, я заметил, что поблизости околачивается Рука, но не обращал на него особого внимания, пока не заметил, что он показывает глазами на дальний конец амбара, где Сепи ставил лошадей Рамоса. Зайдя внутрь, я остановился, чтобы глаза привыкли к более тусклому свету, и услышал, что из последнего стойла доносится шепот: Асет сидела там на полу скрестив ноги, крепко прижимая к себе Тули. Пока я на них смотрел, пес поднял голову и лизнул хозяйку в лицо, чтобы вытереть слезы.

– Мне уже семь лет и мне больше не нужна нянька, – сказала ему хозяйка. – Все равно Мерит и Пага делают только то, что им прикажут, как и остальные слуги. – Наверное, Асет что-то почувствовала, ибо подняла глаза и увидела меня, но потом спрятала лицо и разрыдалась. Из горла Тули вырвалось тихое рычание, однако потом он узнал мой запах. Тогда пес заскулил, умоляя меня все исправить.

Я обошел перегородку, уселся рядом на застеленном сеном полу и посадил девочку себе на колени.

– В т-темноте пришли д-демоны, – заикалась Асет, – у-ук-крали его дыхание. Они вошли в нос задом наперед, отворачиваясь, чтобы их не узнали, и притворились, что хотят поцеловать младенца. Или успокоить его плач.

Наверное, Асет просто не могла найти другого объяснения тому, что произошло с младенцем, которого она полюбила как брата.

– Где ты услышала такую чепуху? – прошептал я. – Тутмос был сильным ребенком. Возможно, он запутался в одеяльце.

Она покачала головой, упираясь мне в грудь.

– Одеяла я не видела.

– Наверняка кормилица пыталась освободить его, – спорил я, хотя и сам в это не верил – как и в то, что гибель Фараона была просто несчастным случаем, произошедшим без чьего-либо намерения или без какой-либо причины. Я не мог понять лишь, почему я не подумал о том, что его сын будет следующим.

– Я все еще вижу его лицо, даже когда закрываю глаза… как слепой видел того льва. У моей сестры разобьется сердце, как у Меранха. И у меня тоже.

– И мое, – прошептал я ей в макушку. Слезы жгли мне веки – сложно сказать, от боли за ребенка ли Царицы, или за ее младшую сестру, – и прежде чем я успел их смахнуть, Асет повернулась и посмотрела на меня.

– Ой, Тенра, прости. Я думала лишь о себе. Я забыла, что ты первый поприветствовал Тутмоса, когда он вошел в этот мир. – Она обвила руками мою шею и сжала ее так, что я не мог глотать. – Тули думает, что нам надо сбежать, – прошептала Асет. – Но тебя бы я никогда не оставила.

– Куда бы ты пошла?

– Туда, где меня никто не знает. Он считает, что мне стоит взять себе другое имя. Например, Ташат. А ты что думаешь? – До меня дошло, что ребенок боится за собственную жизнь. – Бедной Анхес не с кем поплакать, чтобы ей стало лучше.

– Разумеется, с ней останется твоя госпожа мать.

Она покачала головой, но посмотреть мне в глаза не решилась.

– Она уехала в дом Генерала Хоремхеба, чтобы побыть с собственной сестрой. Я слышала, как она говорила отцу, что Анхес должна смириться с тем, что никогда не выносит жизнеспособного ребенка, ибо царская кровь моей сестры испорчена кровью ее бабки, Великой Царской Жены Осириса Аменхотепа, иудейки. Это означает, что Анхес не полностью царских кровей, да? – Наконец Асет осмелилась посмотреть на меня. – И это значит, что я тоже испорчена, и никогда не смогу родить жизнеспособного ребенка, из-за того, что мой отец – не Царь?

Я с трудом удержался, чтобы не сказать, что я на самом деле думаю о женщине, которая с такой жестокостью относится к дочери, только что потерявшей близкого человека. К тому же я не хотел показывать, что разделяю ее страх.

– Ты же не веришь в эти глупости. Я съезжу через реку, посмотрю, что удастся разузнать. – Я поставил Асет босыми ногами на твердый утоптанный земляной пол. – А тебя отведу к Небет, если ты пообещаешь оставаться там и не делать глупостей.

– Ты забываешь, что мне почти восемь лет.

– Нет, это ты забываешь. Мерит знает, что такое потерять ребенка, а ты не хочешь принять ее мудрость. Или любовь. Пагош увез тебя, потому что не мог оберегать тебя в доме Царицы, – он ведь тебе скорее как отец, нежели слуга. И ты это знаешь. – У девочки по щекам снова покатились слезы, но я заставил себя продолжить: – Он и Реш повсюду тебя ищут. И сейчас они ждут меня в хижине гончара, не потому, что им так приказал твой отец, а потому, что они заботятся о тебе. Так что сначала помирись с ними, а потом пойдешь к Мерит.

– Хорошо, обещаю. Мне очень жаль, Тенра, правда.

– Тогда скажи им об этом. И не забудь сандалии и шаль, чтобы не замерзнуть, потому что мы вернемся затемно. – Я пропустил ее вперед в проход между стойлами.

– Ты отвезешь Анхес от меня подарок? – спросила Асет на ходу. – Когда сестра увидела сандалии, которые мне сделала Ипвет, она только о них и говорила, поэтому я примерила ее обувь, пока она не видела, чтобы посмотреть, насколько ее нога длиннее, и сказать потом Ипвет нужную длину.