Око Озириса

— Я думал, что вы всегда употребляете в таких случаях пластинки, — сказал д-р Норбери.

— Да, мы предпочитаем пластинки, но шестифутовая пластинка немыслима, а поэтому я заказал специальную бумагу.

Есть что-то таинственно-притягательное в наблюдении постепенного проявления фигуры на белой гладкой поверхности пластинки или бумаги.

С полминуты не было заметно никакой перемены на однообразной поверхности. Потом, мало-помалу, почти незаметно, края начали темнеть, оставалось светлое пятно с контуром мумии. Потом края из грифельно-серых постепенно становились почти черными, но контур мумии, ясно выделившийся, оставался белым. Наконец, и белое пятно стало покрываться серой дымкой, и когда серый цвет сгустился, из него начал выделяться, выползая точно светлое сероватое привидение, таинственный страшный скелет.

— Жутко, — проговорил д-р Норбери. — У меня такое чувство, точно я присутствую при каком-то нечестивом обряде. Ну, посмотрите-ка!

Серые тени футляра, обмоток и мускулов стали проваливаться куда-то во мрак, а белый скелет выделился резким контрастом. Зрелище было действительно жуткое.

— Вы растеряете и все кости, если будете продолжать проявление — сказал д-р Норбери.

— Мне нужно, чтобы и кости потемнели, — возразил Торндайк, — на случай, если есть там какие-нибудь металлические предметы. У меня есть еще три листа бумаги.

Теперь стал темнеть и белый скелет, становясь все менее ясным. Торндайк наклонился над подносом и впился глазами в середину грудной клетки.

А мы все молча следили за ним.

Вдруг он встал.

— Теперь, Поультон, — сказал он резко, — давайте гипосульфит, как можно скорее.

Поультон, который ждал, положив руку на кран дренажной трубы, быстро спустил проявитель в таз и залил фиксажем.

— Ну, теперь можем смотреть сколько угодно, — сказал Торндайк. Через несколько секунд мы отвернули одну из ламп. Свет упал на фотографию, и Торндайк прибавил:

— Видите, мы не совсем растеряли скелет.

— Нет, — доктор Норбери надел очки и наклонился над подносом.

И в эту минуту я почувствовал, что Руфь коснулась моей руки у локтя, сначала легко, а потом сжала руку крепко, нервно. Я чувствовал, что ее рука дрожит. Я со страхом взглянул на нее и увидал, что она смертельно побледнела.

— Не выйти ли нам лучше в галерею? — спросил я. — В комнате с плотно закрытыми окнами стало душно и жарко.

— Нет, — спокойно возразила она. — Я хочу остаться. Мне теперь совсем хорошо.

Но она все еще крепко держалась за мою руку. Торндайк пристально взглянул на нее, потом отвернулся, так как д-р Норбери обратился к нему с вопросом.

— Почему это, как вы думаете, некоторые зубы кажутся гораздо белее других?

— Я думаю, что эта белизна зависит от присутствия металла, — отвечал Торндайк.

— Как? Вы думаете, что в зубах есть металлические пломбы? — спросил Норбери.

— Да.

— Да что вы? Это чрезвычайно интересно. Употребление золотых пломб и искусственных зубов было, действительно, известно в Древнем Египте, но у нас, в Музее, не было таких экспонатов. Надо бы развернуть мумию. Как вам кажется? Все эти зубы запломбированы одним металлом? Они не все одинаково белы?

— Нет, — отвечал Торндайк — Те зубы, которые совершенно белы, несомненно, запломбированы золотом, но вот этот сероватый запломбирован, вероятно, оловом.

— Очень интересно, — сказал д-р Норбери.

— Весьма интересно! А что вы скажете вот об этом слабом пятне на груди вверху грудной кости?

На этот его вопрос отвечала Руфь.

— Это Око Озириса! — воскликнула она нерешительно.

— Господи! — воскликнул д-р Норбери. — Так и есть. Вы совершенно правы. Это действительно — Око Горуса или Озириса, если вы предпочитаете это название. Я полагаю, это вызолоченный девиз на какой-нибудь ткани.

— Нет, я сказал бы, что это татуировка. Это слишком неясно для позолоты. И я сказал бы даже, что татуировка выполнена киноварью, так как татуировка углем не оставила бы такого заметного пятна.

— Мне кажется, вы ошибаетесь, — сказал д-р Норбери, — но это мы увидим, если директор позволит развернуть мумию. Кстати, вот эти маленькие предметы у колена тоже металлические, кажется?

— Да, металлические. Но они не у колена, они в самих коленах. Это куски серебряной проволоки, которая употребляется для скрепления разбитых коленных чашек.

— Вы уверены в этом? — воскликнул д-р Норбери, с восторгом глядя на маленькие белые пятна. — Потому что, если это так, то ведь мумия Себек-Хотепа представляет единственный образец.

— В этом я вполне уверен, — сказал Торндайк.

— В таком случае, — сказал д-р Норбери, — ведь мы сделали открытие, благодаря вашим исследовательским способностям. Бедный Джон Беллингэм! Не знал он, какое сокровище оставляет нам. Как бы я хотел, чтобы это было ему известно! Как бы я хотел, чтобы он был здесь сейчас!

Он замолчал, чтобы опять взглянуть на фотографию, но тут Торндайк своим спокойным, бесстрастным голосом произнес:

— Джон Беллингэм здесь, д-р Норбери. Вот Джон Беллингэм!

Д-р Норбери отпрянул назад и уставился на Торндайка в безмолвном удивлении.

— Уж не думаете ли вы, — сказал он после продолжительной паузы, — что эта мумия — тело Джона Беллингэма?

— Думаю, действительно. В этом нет никакого сомнения.

— Но это невозможно! Мумия была здесь уже за три недели до того, как он исчез.

— Нет, это не так, — сказал д-р Торндайк. — Джона Беллингэма видели живым вы и Джеллико четырнадцатого октября, больше, чем за три недели до того, как мумия покинула дом в Куин-Сквер. После этого числа Джона Беллингэма не видел ни живым, ни мертвым никто, кто бы знал его и мог удостоверить его личность.

Д-р Норбери с минуту молчал, глубоко задумавшись. Потом спросил грустным голосом:

— Как, вы предполагаете, попало тело Джона Беллингэма в этот футляр?

— Я думаю, что на этот вопрос скорее всех может дать ответ м-р Джеллико, — сухо возразил Торндайк.

Наступила опять минута молчания. Потом вдруг д-р Норбери спросил:

— Ну, а что — вы предполагаете — случилось с Себек-Хотепом, т. е. с настоящим Себек-Хотепом?

— Я полагаю, что останки Себек-Хотепа — или часть их — лежат в настоящее время в мертвецкой в Удфорде, в ожидании судебного следствия.

Как только Торндайк высказал это предположение, точно внезапный луч осветил мне все и вместе вызвал чувство самоуничижения. Как это было просто! А я-то, компетентный анатом и физиолог, да еще ученик Торндайка, я мог принять эти древние кости за останки недавно умершего человека!