Около музыки
Шрифт:
— Зачем?
— Просто. Смотреть. Сам ездил, ходил везде…
— А родители тоже не знают?
— Нет. Но если бы спросили — я б сказал.
— Как это? Если бы спросили, не ездил ли ты в Москву?…
— Ну, скажем, мама тогда позвонила бы и спросила — ты где? Сказал бы.
— И что бы тебе было?
— Не знаю, — пожал плечами Панкратьев, — У нас договорённость такая, не врать. Поэтому они стараются не давить на меня, чтобы это не испортить. Я не вру, ну и они мне тоже.
Ничего себе. «И они мне тоже». Я как-то раньше не думала об этом, врут мне родители или нет.
— Ты ведь мне тоже хочешь что-то рассказать, да? Ты же не меня хотел слушать, а сам говорить, — догадалась вдруг я.
— Точно, — сказал он. — Но не совсем. Про Марка хорошо, мне очень понравилось. Я люблю слушать вообще. Спасибо, кстати, что рассказала. За это… За доверие.
— Спасибо, что слушал…
Я вдруг испугалась на секунду. Испугалась, что это он сейчас так. А потом раззвонит всем про моего Марека. Страшно как. Нет, не может быть!
— А ты смелая, — сказал он вдруг.
— С чего ты взял?…
— Не боишься, что я расскажу кому?
Он мысли читает, что ли?! Я даже споткнулась. И он меня поддержал. За плечо. И я подумала, что ещё час назад мысль о том, что какой-то Панкратьев до меня дотронется, была бы отвратительной. А так — ничего, нормально. Нет, он никому не скажет. Точно. — Никому не скажу, не бойся, — сказал он. — Это такая штука, доверие. Таким не бросаются.
Мы шли всё дальше. Я вдруг поняла, что совершенно не представляю, где мы вообще есть. Я этой части города не знаю. Баржи какие-то на реке… Как будто в другом, совершенно не знакомом месте.
— А ты раньше школу прогуливал? — спросила я.
— Конечно. А ты первый раз, да?
— Да…
— Поздравляю… Не, ты не думай, я редко. Только если дело какое. Я вообще люблю в школу ходить.
— Чего? — не поняла я. Это так странно звучит. Как «я люблю варёный лук». Есть, наверное, люди, которые любят. Но я не видела.
— Люблю, говорю, в школу ходить. Интересно. Сижу, на людей смотрю… Как там, кто и что.
— А, так мы для тебя вроде зоопарка? — догадалась я.
— Ну да.
— А тебе не кажется… Вот тебе не кажется, что это может быть обидно?!
— Конечно, обидно. А я и не обещал никого не обижать. К тому же, я не запрещаю никому рассматривать меня. Так что всё честно.
— Вот ты, Панкратьев… Получается, что ты ставишь себя выше всех. Что ты у нас самый умный. А мы все так…
— Ну, не все. Ты, например, ещё ничего. А я действительно самый умный, да. Я так думаю. Ничего в этом такого нет. Вообще в нашем классе нетрудно самым умным быть. Наверное, многие так про себя думают, только не говорят. Да и ты тоже — разве нет?
Вот чёрт. А ведь правда. Я думаю, что я умнее их всех, что все вокруг тормоза и поговорить не с кем. Неужели правда? Каждый думает так?…
— А ведь знаешь, Панкратьев. Я ведь раньше и про тебя думала, что ты совершенный
придурок. А ты оказался вот что. А вдруг… А вдруг — и другие так?— Нет, — уверенно помотал головой Панкратьев. — Они, конечно, может, и думают про себя чего. Но таких, как я — нет. Я такой один на всём свете, это точняк.
Так странно, что он это говорит. Ведь никто так не говорит — я самый умный. Это не принято, нас ведь учили — надо скромным быть, говорить — да что я, да я ничего… А вот Панкратьев говорит, что думает. Думает, что самый умный — и так говорит. Странно. И… И не сказать чтобы мне это не нравится. Ведь он и правда, похоже, умнее всех.
— Слушай, Сень. А вот что — это что?
— Чего? — опять не поняла я.
— Ты сказала сейчас. Думала, что я придурок, а оказалось — «вот что». Что это такое оказалось, а?
— Оказалось, что нет, не придурок, — ответила я. Хватит с него. Хотя… Хотя нет, не хватит. — Оказалось, что с тобой можно поговорить нормально.
Высокие дома кончились. А начались маленькие деревянные домики, дворы. Деревня какая-то, а не город. Собаки из-за заборов орут…
— Сень. Я ведь правда хотел рассказать. Только ты никому, ладно?
— Конечно.
— Это глупо… Конечно, если я тебе говорю — значит, надеюсь, что ты никому не скажешь. А ты… Ты как хочешь. Просто я тебе доверяю. Имей в виду.
Я вдруг испугалась. Что он мне сейчас выдаст какую-то жуткую тайну. Вроде того… Вроде того, что он в кого-то там влюблён. Только бы не в меня. Только бы. Ой. Потащил гулять. Вот я дура. Чёрт… Только не это. Только не Панкратьев. И что мне потом с ним делать?!
— Сенька. Вот ты, ты. Ты вообще хочешь на виолончели играть? Всю жизнь? Ну, работать музыкантом. Хотела бы?
— Не знаю… Я не думала пока, кем работать. А ты?
— Вот. Вот про это хотел как раз. Я… Я, знаешь, хочу кино делать. Режиссёром быть.
Уф. Обошлось. Значит, это и есть его тайна? Только-то… Гора с плеч. И даже… Даже какое-то разочарование.
— Да. Хочу снимать кино. Своё, чтобы всё сам. Авторское. И… Вот за этим я на людей смотрю. Смотрю, смотрю. Думаю, я смогу. Чувствую в себе силы. Понимаешь?
— Понимаю. Да, похоже, ты сможешь.
Мне вдруг показалось на секунду, что Панкратьев гораздо меня старше. И выше. И вообще… великан.
— Знаешь. А я раньше думала — ты просто только в телефон играешь целыми днями. И больше не умеешь ничего…
— Не. Телефон — это как блокнот. Я записываю туда, что вижу. Ну, и рисую ещё… У меня такое приложение стоит… Ну, и снимаю немножко.
— Что ты снимаешь? Нас, что ли?!
— Ну, бывает. Но ты не бойся, это же просто для себя. Я же не выкладываю никуда. Я думаю просто…
— Вот же ты зараза. Поосторожнее надо с тобой. И чего думаешь?…
— Да. Есть у меня… Несколько мыслей есть. Но я хочу от начала до конца, понимаешь? Всё сам. Мне кажется… Дело не в спецэффектах, не в технике. Я вот думаю, настоящее кино можно и на телефон снять. Главное — о чём. Зачем. Понимаешь?