Окопники

Переждав несколько минут, они вновь тронулись.

Перед рассветом ветер усилился, небо заволокло густыми серыми тучами, которые, казалось, ползли над самой землей. Ориентироваться становилось все труднее, и потому Ефимка заметно беспокоился. Он часто останавливался и, приподнявшись на стременах, старался по каким-то одному ему известным приметам определить, где они находятся. По его предположениям, до линии фронта оставалось каких-то километров десять. Но это были самые трудные и опасные километры. Здесь на каждом шагу можно было налететь на патрули или, еще хуже, — сбиться с пути. А кони и без того приустали, их ввалившиеся бока часто вздувались и опадали, словно старые кузнечные меха.

Наблюдая за Ефимкой, сержант все чаще посматривал на часы. В их распоряжении оставалось совсем немного времени. Успеют ли?

— Ты осмотрись хорошенько, — советовал сержант, — может, дерево какое приметишь, лощинку.

Впереди высоко в небе взвилась ракета.

— это Шинкаревка, — обрадовался Ефимка, — я боялся выйти прямо на село. Там немцы. Вот тут, справа, должен быть Волчий лог.

Он уверенно свернул направо, глубоко нахлобучив на голову шапку.

— А далеко до него?

— Теперь недалеко. По логу поднимемся вверх, потом спустимся к озеру, а там и наши…

Вскоре справа обозначилась широкая темная полоса. Это был как раз тот самый Волчий лог, о котором говорил Ефимка. Он начинался с небольшого распадка и отлого поднимался вверх по косогору, на котором виднелись стога соломы. Небо несколько посветлело. Перебравшись через овраг, сержант и Ефимка стали трусцой подниматься вверх. От одной мысли, что цель уже близка, оба приободрились.

Поравнявшись с Ефимкой, сержант протянул ему сухарь, каким-то чудом сохранившийся в кармане.

— На, погрызи, — сказал он с такой суховатой мужской лаской, за которой обычно кроется искреннее солдатское добродушие. — Дорога-то нелегкая.

Ефимка, смутившись, удивленно взглянул на сержанта. Неторопливо сняв с руки варежку, бережно взял обгоревший по бокам сухарь, осторожно надкусил его с угла мелкими острыми зубами и прищурил от удовольствия глаза. Такого сухаря он уже давно не пробовал.

Подъем оказался трудным. Приуставшие за ночь кони то и дело спотыкались, низко опуская головы.

Наверху поземка мела сильнее. Застилала глаза, перехватывала дыхание. Сержант, стараясь прикрыть собой от ветра Ефимку, теперь ехал впереди. Его широкий маскировочный халат, одетый поверх стеганного ватника, при каждом порыве ветра надувался, как парус, и было слышно, как по нему мелкой дробью барабанила снежная крупа.

Увидев справа, почти на самой вершине косогора, омет, Ефимка обрадовался.

— Нам туда, — сказал он тихо. — По ту сторону холма должна быть лощина к озеру.

Круто свернув, они проехали еще метров триста и заметили на снегу глубокий санный след, удалявшийся двумя узкими полосками в сторону оврага. Сержант нагнулся с седла, чтобы внимательнее рассмотреть его, и в это мгновение из темноты полыхнула слепящая вспышка пулеметной очереди.

Сержант и Ефимка рванули коней, и те, почуяв опасность, пошли в галоп, оставляя за собой взвихрившееся снежное облачко. А впереди, пересекая нм путь к омету, огненной плетью хлестала землю синяя нить трассирующих пуль.

Споткнулся и тяжело рухнул в сугроб конь Ефимки. Сам Ефимка при падении отлетел в сторону и, вскочив,

быстро заковылял к стогу. В ту же секунду что-то тяжелое ударило сбоку сержанта. Вылетев из седла, он несколько раз перевернулся и, почувствовав обжигающую боль в левом плече, на боку пополз за Ефимкой. Оказавшись в укрытии, сержант увидел парнишку, лежавшем на снегу с обнаженной ногой, из которой сочилась кровь. Рядом валялся его маленький валенок, пробитый пулей.

С трудом поднявшись с земли, сержант одной рукой помог Ефимке наскоро перевязан, ногу и бросился к углу омета, чтобы взглянуть, что происходит там, в поле. Пулемет смолк. Возможно, пулеметчик выбирал другую более удобную позицию, чтобы ударить теперь с фланга. А может быть, немцы решили, что оба всадника убиты?

Сержант провел ладонью по мокрому от снега лицу и вдруг увидел, как со стороны оврага в полный рост двигались три автоматчика, держась друг от друга на расстоянии видимости.

«Решили взять живыми», — подумал сержант и только сейчас заметил, что левый рукав маскхалата потемнел от крови. Рука выше локтя ныла острой, нестихающей болью, от нее мутилось в голове.

Расстегнув гранатную сумку, сержант вернулся к Ефимке и попросил его жгутом перетянуть раненую руку. Ефимка вел себя спокойно, без той нервозной торопливости, какая овладевает некоторыми людьми в подобных случаях. Только лицо у него было совсем бледное и отражало не столько страх, сколько недоумение. Ведь все шло так хорошо, и вдруг…

Судя по той хозяйской деловитости, с которой он затягивал жгут на руке сержанта, а затем аккуратно завертывал портянку на своей раненой ноге и втискивал ее в валенок, он не думал в эти минуты об опасности. Его мучила мысль о том, что он так и не смог незаметно провести сержанта через передовую и из-за этого теперь может погибнуть много людей.

— Их там трое, — сказал, поднимаясь, сержант. — Надо подпустить поближе. Будешь стрелять вот отсюда. Понял?

— Понял, — негромко ответил Ефимка, и пополз к левому углу омета, на который указал ему сержант. Вырыв в сугробе ямку, он набросал в нее соломы и осторожно лег на правый бок, отставив в сторону раненую ногу. Впереди уже четко различались три полусогнутые фигуры, осторожно

приближавшиеся к омету. Взяв на мушку одну из них, Ефимка ждал команду.

Первым открыл огонь сержант. Автоматчик, который был ближе к нему, ткнулся ничком в сугроб, широко раскинув руки. Двое других залегли. По ним и стрелял Ефимка. Но стрелял, должно быть, неточно, оба ответили очередями. Сержант, стараясь отвлечь огонь от Ефимки, поднялся и стал стрелять с колена. Но было поздно. Тот, другой, что был ближе к Ефимке, привстал и со всей силой метнул гранату. Раздался взрыв. Не теряя ни мгновения, сержант дал длинную очередь по автоматчикам и, когда оба рухнули в снег, бросился к напарнику. То, что он увидел врезалось в его память на всю жизнь. Граната взорвалась у самой головы Ефимки.

Сняв шапку, сержант несколько секунд молча стоял около омета. Затем, осмотревшись, начал спускаться по косогору. Со стороны оврага по омету вновь застрочил пулемет. На этот раз стреляли зажигательными. Верх омета вспыхнул, и скоро языки пламени слились в сплошное зарево.

Сержант, отыскав лощину, о которой говорил Ефимка, незаметно пробрался к озеру и скрылся в густых камышовых зарослях. На востоке, пробиваясь сквозь облака, уже во все небо разливалась заря.

4.

Сержанта Шегурова, истекающего кровью, с черным, обмороженным лицом доставили на командный пункт дивизии как раз в тот момент, когда начальник штаба подполковник Шустов докладывал Пралыцикову о начале атаки. Два полка, поддержанные тридцатиминутной артподготовкой, с ходу овладели первой линией обороны противника и теперь, развивая наступление, быстро продвигались вперед. На отдельных направлениях они уже углубились на десять — пятнадцать километров и, завязав бои на рубеже второй линии обороны, просили срочно поддержать их артиллерийским огнем.