Оковы страсти
Шрифт:
Проводив Алексу на место рядом с тетей Хэриет, где ее тут же пригласил на танец молодой капитан, сэр Джон Трэйверс продолжал наблюдать за девушкой. Неожиданно он вспомнил, как увидел ее впервые, когда она была еще крошечным ребенком, и сразу же почувствовал сердечную привязанность к ней. Он отчетливо помнил тот день. Ее голые загорелые ножки были исцарапаны колючками и сухой горной травой, но она упорно продолжала кататься верхом на пони. Девочка, казалось, была полна какой-то дикой, необузданной энергии. В тот день она специально разорвала себе юбку, чтобы было удобнее сидеть на пони, хотя и знала, что ее ждет наказание. Сэр Джон тогда заступился за нее. С тех пор он стал обучать ее верховой езде на чистокровных лошадях, а потом подарил мужское седло, потому
В мерцающем свете канделябров золотистые волосы Алексы блестели, как начищенная бронза, привлекая многочисленные взоры мужчин. Сама Алекса об этом еще не догадывалась. Сидя рядом с Хэриет на стуле, предназначенном для его племянницы, которая за целый вечер посидела на нем едва ли несколько минут, сэр Джон, понизив голос, стал о чем-то говорить старшей мисс Ховард, которая кивала ему головой в знак согласия. Хэриет должна была признать правоту сэра Джона. Теперь, когда Алекса представлена обществу и имеет такой головокружительный успех, ей необходимо закрепить его. Для этого нужно на некоторое время остаться в Коломбо и расширить круг знакомств.
Алекса заметила, что сэр Джон с тетушкой увлечены разговором. Видимо, они обсуждали что-то важное. Сначала Хэриет хмурилась и качала головой. Алексе показалось, что она с чем-то не согласна, но потом тетушка как-то очень покорно закивала, что было ей абсолютно не свойственно. Судя по всему, дядя Джон придумал что-то необычное. Интересно, что? Алекса чувствовала, что это касается ее лично. Она поняла это по взглядам, которые дядя с тетей иногда бросали на нее. Девушка просто умирала от любопытства, поэтому едва поддерживала светскую беседу с капитаном Макклейшем.
К счастью, она быстро поняла, что ей и не нужно ничего говорить, главное слушать, улыбаться, иногда опускать глаза и бормотать ничего не значащие слова типа «О!», или «Неужели?», или «Пожалуйста, продолжайте!», даже если умираешь от скуки. Ложь и притворство были фундаментом того общества, в которое она только что попала, быть честным считалось чем-то неприличным. Но как это странно, даже парадоксально: с детства ее убеждали в необходимости говорить правду, какой бы горькой она ни была, презирать обман и притворство, и вдруг, попав в мир взрослых, Алекса поняла, что ложь и фальшь приветствуются здесь и даже, больше того, чтобы считаться взрослой, просто необходимо принять участие в общей игре под названием «Давай притворимся».
Капитан Макклейш проводил Алексу к Хэриет на место, которое только что освободил сэр Джон.
— Это похоже на какую-то немыслимую игру, правда? Но если выучить правила, то совсем нетрудно в нее играть и даже неинтересно. Все мужчины, с которыми я танцевала, за исключением дяди Джона, конечно, были невыносимо скучны. Мне показалось, что все они как будто сделаны по шаблону.
Хэриет презрительно фыркнула:
— Ха! Значит, тебе уже скучно, хотя впереди еще целая ночь. Мой тебе совет, милая девушка, — будь скромнее для твоего же собственного блага, нельзя быть столь самоуверенной! «Как будто сделаны по шаблону…» А что будет, если ты вдруг встретишь совершенно непредсказуемого мужчину, который не подходит ни под один шаблон? Ведь есть мужчины, которые… ну… подлецы… хотя я страшно не люблю это слово. Ими могут оказаться мужчины из самого высшего общества, они красиво говорят, знают этикет, ими восхищаются друзья и знакомые. Помни: мужчины всегда поддерживают и защищают друг друга, и если совершается ошибка, то виноватой будет только женщина.
Хэриет нервно покусывала губы, переживая, что употребила резкое слово. Алекса смотрела на нее широко раскрытыми глазами и лишь через несколько секунд смогла ответить:
— Мне кажется, я не настолько наивна, чтобы при встрече не распознать подлеца. Слава Богу, у меня побольше мозгов, чем у большинства этих бедняжек с глупыми улыбками. Поэтому едва ли…
— Интересно, насколько хватит твоей рассудительности
и здравого смысла, когда ты влюбишься? — Голос Хэриет был полон сарказма. — Да, влюбишься. Влюбишься безумно и без памяти, будешь испытывать радость, когда он улыбнется тебе, и чувствовать себя отчаянно несчастной, если его улыбка предназначена другой, или при долгой разлуке. А потом? Не качай головой так решительно, дорогая, ибо это может случиться с тобой так легко, как и со всеми остальными. И пообещай мне не совершать ужасной ошибки, вообразив себя единственной женщиной, которая каким-то чудодейственным способом навсегда избавлена от этой болезни. Да, это именно болезнь.Голос Алексы дрожал, когда она прошептала:
— Но, тетя… — Вдруг, случайно заметив на себе выразительный взгляд лорда Чарльза, девушка повернулась к тете с очаровательной улыбкой и спокойно сказала: — Поверь мне, ты можешь быть абсолютно уверена, что я никогда не влюблюсь. Как это глупо, стать рабыней какого-то неумного, напыщенного мужчины и поставить свое счастье в зависимость от его улыбок! Никогда! Ты можешь быть уверена, что уж этому ты меня научила. Я буду поступать по-другому, буду делать рабов из мужчин, заставляя их безумно влюбляться в меня…
Лорд Чарльз направился было к Алексе, но его задержал какой-то приятель. Алекса заметила, что он постоянно смотрит на нее и не танцевал больше ни с кем, кроме нее и жены губернатора.
Хэриет, проследив за заинтересованным взглядом Алексы, молча вздохнула и сухо сказала:
— Все хорошо, моя девочка. Я только надеюсь, что ты не будешь слишком явно демонстрировать свои намерения. Я же тебе искренне желаю найти такого мужа, который бы понимал тебя, прощал и любил, чтобы это был человек, которого бы ты могла уважать.
— Да, я так и решила. Если я соберусь за кого-нибудь замуж, этот человек, конечно, должен мне нравиться. И конечно, он должен быть очень богат, иначе зачем выходить за него замуж!
— Вполне разумно! Надеюсь также, что ты хорошенько узнаешь своего жениха, прежде чем выйти за него замуж. Есть старая пословица: «Лучше синица в руках, чем журавль в небе», — это относится и к мужчинам, особенно к тем, независимо от того, титулованные они особы или нет, кто приезжает в Коломбо лишь на пару дней.
— На пару дней? Но ведь планы могут меняться. В конце концов, здесь постоянно останавливаются корабли, идущие в Англию.
Но вдруг, потеряв всякую уверенность, Алекса судорожно сжала руку тетушки, глядя на нее почти умоляюще:
— Ой, я совсем забыла, что мы не можем долго оставаться в Коломбо и через два дня возвращаемся домой!
— Да, тебе надо было помнить об этом, когда ты строила такие грандиозные планы. Мы ведь должны были уехать послезавтра.
— Должны были?
— Ты догадалась? Прекрасно. Я должна кое-что сказать тебе, прежде чем вернется бедняга, которого ты послала за бокалом пунша. Сэр Джон любезно предложил тебе остаться в Коломбо и погостить у него неделю или две. Он считает, что за это время у тебя будет больше возможностей, скажем так, покорить тех молодых людей, от общения с которыми ты получаешь удовольствие. Пока-то, я заметила, все они ведут себя, как глупые телята. Как бы там ни было, я тоже считаю, что пребывание в Коломбо тебе не повредит, а может быть, даже и пойдет на пользу… всем нам.
Глаза Алексы возбужденно загорелись.
— Ой, как я люблю дядюшку Джона, как он добр! Как по-твоему, меня пригласят еще на какие-нибудь балы? Если пригласят, то, возможно, папа не будет сильно возражать, если я куплю себе еще два-три новых платья. Я уверена, здесь, в Коломбо, есть великолепные портные… Как ты думаешь, сколько мы сможем пробыть здесь?
— Алекса, ты должна понять, что я не могу оставаться здесь дольше, чем предполагала. Твоей матери нужно помочь присмотреть за домом, а отцу нужна помощь в ведении бухгалтерских книг. И не надо смотреть на меня так страдальчески. Ты прекрасно знаешь, что, пока ты не выросла, в доме обо всем заботилась только я. Это решено, я уезжаю, а ты останешься. Я все объясню маме с папой, и, думаю, они поймут меня правильно.