Октябрьское вооруженное восстание в Петрограде

— Как бы арестовать Керенского? Тогда казаки сдадутся.

Но до ареста еще далеко. Мысль неизменно вращается вокруг одного вопроса: что сейчас предпримут Краснов и Керенский? Как видно, в ожидании подхода с фронта батальонов ударников Керенский спал последнюю ночь в чине верховного командующего и председателя министров под охраной ненадежных казаков. Низложенный правитель доживал свои последние часы…

Около 10 часов прилегающая ко дворцу площадь забита казаками и юнкерами. Наконец собирается казачий комитет, почти целиком состоящий из офицеров и юнкеров. Выйдя из зала дворца, обращаюсь снова к казакам:

— Позвольте, ведь у вас офицерский комитет, а не казачий. Где же казаки в вашем комитете?

Последняя надежда: как на это будут реагировать казаки?

Из глубины казачьей массы несется более дружный возглас:

— Правильно!

На этот раз офицерство не рассчитало: оно в полном составе собралось в зале заседания комитета, предоставив решить этот вопрос самим казакам.

Перед дворцом в течение получаса происходят перевыборы комитета. Казаки просто избирали своих представителей: не голосуя, выкрикивали фамилии и тут же посылали в комитет.

Долго убеждаю новый комитет в необходимости немедленного ареста Керенского, заявляя, что 12-й час на исходе, что я отпущен моряками до определенного срока, после чего моряки начнут обстрел Гатчины и перейдут в наступление. Керенский, вероятно разбуженный шумом возле самого дворца, помещался всего через одну комнату от зала заседания комитета (во все время моих переговоров с комитетом адъютант Керенского, приоткрыв дверь в зал заседания, подслушивал).

Что же делалось в это время в штабе 3-го Конного корпуса генерала Краснова и низложенного правителя Керенского? В брошюре «Гатчина» Керенский эти моменты описывает так:

«Около 10 часов утра меня внезапно будят. Совершенно неожиданное известие: казаки-парламентеры вернулись с матросской делегацией во главе с Дыбенко. Основное условие матросов — безусловная выдача Керенского в распоряжение большевистских властей. Казаки готовы принять это условие».

Получив такое сообщение, Керенский немедленно вызвал к себе генерала Краснова, чтобы выяснить, согласны ли на его арест сам Краснов и офицеры 3-го Конного корпуса. Генерал Краснов описывает в своих письменных показаниях последнее свидание с Керенским следующим образом:

«Около 15 часов (на самом деле — около 11¹/₂ часов, как это и было доложено мне матросом Трушиным) 1 ноября меня потребовал верховный главнокомандующий (Керенский). Он был очень взволнован и нервен.

— Генерал, — сказал он, — вы меня предали… Тут ваши казаки определенно говорят, что они меня арестуют и выдадут матросам…

— Да, — отвечал я, — разговоры об этом идут, и я знаю, что сочувствия к вам нигде нет.

— Но и офицеры говорят то же.

— Да, офицеры особенно недовольны вами.

— Что же мне делать? Приходится покончить с собой.

— Если вы — честный человек, вы поедете сейчас в Петроград с белым флагом и явитесь в Революционный комитет, где переговорите, как глава правительства.

— Да, я это сделаю, генерал.

— Я дам вам охрану и попрошу, чтобы с вами поехал матрос.

— Нет, только не матрос. Вы знаете, что здесь Дыбенко?

— Я не знаю, кто такой Дыбенко.

— Это — мой враг.

— Ну что же делать? Раз ведете большую игру, то надо и ответ дать.

— Да, только я уеду ночью.

— Зачем? Это будет бегство. Поезжайте спокойно и открыто, чтобы все видели, что вы не бежите.

— Да, хорошо. Только дайте мне конвой надежный.

— Хорошо.

Я пошел вызвать казака 10-го Донского казачьего полка Руссакова и приказал назначить 8 казаков для окарауливания верховного главнокомандующего.

Через полчаса пришли казаки и сказали, что Керенского нет, что он бежал. Я поднял тревогу и приказал его отыскать, полагая, что он не мог бежать из Гатчины и скрывается где-либо здесь же».

В то время, когда Керенский вел переговоры с генералом Красновым, мне еще долго пришлось убеждать комитет, чтобы дали согласие арестовать Керенского. [31]

Около 12¹/₂ часов, наконец, мне удается склонить комитет арестовать Керенского. Вопрос ставится на голосование. В это время входит в зал дежурный офицер и читает телеграмму: «Из Луги отправлено 12 эшелонов ударников. К вечеру прибудут в Гатчину. Савинков».

31

Керенский в своей брошюре «Гатчина» пишет, что в это время, т. е. в 10 часов утра 1 ноября, дворец был наводнен казаками и матросами и возле его комнаты стоял смешанный караул также из казаков и матросов. На самом деле до 17 часов со мной был единственный матрос — Трушин. (Примеч. автора.)

Телеграмма вызвала среди казаков замешательство, нерешительность. Настроение стало колебаться. Мне предъявили контртребование: подписать договор, в котором казаки отказываются от вооруженной борьбы с нами, чтобы их пропустили на Дон и Кубань с оружием в руках и чтобы в правительстве не было ни Ленина, ни Троцкого…

Нужно, с одной стороны, выиграть время до подхода отряда моряков, чтобы Гатчину захватить врасплох, с другой — без промедления, до прибытия ударников, арестовать Керенского. Одинаково старался выиграть время, очевидно, и Краснов до подхода ударников. Для достижения своей цели, совершая «стратегический ход», я решаюсь подписать договор. Не казаки избирали Ленина и Троцкого, — не они и будут их отстранять.

Договор подписан. Выносится единогласное постановление об аресте. Керенского. Цель достигнута. Между тем Керенский, следивший за ходом переговоров, не нашел мужества в последний момент появиться среди казаков и заявить, что он готов погибнуть на своем посту, но не согласен с заключением позорного для казаков договора. Переодевшись, он позорно бежал, покидая введенных им в заблуждение казаков. Матрос Трушин, все время цедивший за Керенским, поспешно сообщил:

— Керенский, переодевшись, прошел через двор. Пусть! Его бегство есть его политическая смерть.

Казаки, направившиеся арестовать Керенского, вернулись и доложили, что Керенский бежал. Возмущение бегством Керенского было громадно; казаки и юнкера тут же послали телеграмму:

«Всем, всем. Керенский позорно бежал, предательски бросив нас на произвол судьбы. Каждый, кто встретит его, где бы он ни появился, должен его арестовать, как труса и предателя.

Казачий совет 3-го корпуса».

К моменту отправки телеграммы к казачьим заставам подходили Финляндский полк и отряд моряков. Заставы сообщили об их приближении. Мною было отдано распоряжение немедленно пропустить. В этот момент в зал вбежал весь запыхавшийся Войтинский. Он потрясал телеграммами, полученными от Савинкова и из ставки, где сообщалось о приближении ударников. Всячески пытаясь повернуть настроение казаков, он убеждал их, что Керенский не бежал, что он выехал навстречу подходящим войскам. Но доверие к ставленникам Керенского уже было подорвано. В ответ на речь Войтинского тут же его арестовали (позднее Войтинский бежал при помощи юнкеров).

Вскоре после того в Гатчину вступили Финляндский полк и отряд моряков, а через два часа юнкера и казаки были обезоружены. Оставался еще генерал Краснов, — надо было и его арестовать. В 6¹/₂ часов вечера, вместе с командиром Финляндского полка, мы вошли в кабинет Краснова. При нашем появлении высокий, седеющий, красивый, со строгим и спокойным выражением глаз, генерал Краснов поднялся нам навстречу.

— Генерал Краснов, именем Совета Народных Комиссаров вы и ваш адъютант арестованы.

Краснов. Вы меня расстреляете?

— Нет. Мы вас немедленно отправим в Петроград.

Краснов. Слушаюсь.

Тут же были арестованы и два адъютанта Керенского. Арестованный генерал Краснов в автомобиле был отправлен в Смольный.

В эту же ночь напившиеся пьяными несколько казачьих офицеров пытались поднять восстание среди казаков и юнкеров, но были тут же расстреляны.

На следующий день были получены сведения, что к Гатчине приближаются эшелоны с ударниками. Для защиты Гатчины налицо имелось не более 500 матросов и двух батальонов Финляндского полка. Гатчинский военный совет решил выслать навстречу ударникам делегацию, предложив им сдаться.