Олег Рязанский против Мамая. Дорога на Куликово поле
Шрифт:
Агап насупился и прикусил язык, опустив глаза к полу.
Старшие дружинники собрались в княжеском тереме на совет, невзирая на густые сентябрьские сумерки, опустившиеся на притихшие улицы Рязани. Олег не начинал совещание, ожидая конюха Савку, которому он поручил разведать, где именно татары разбили свои становища и велика ли их ратная сила. Савка умел подкрадываться, как лиса, мог ползать ужом и бегать проворно, как волк. Зрение и слух у Савки были, как у дикого зверя. Когда-то Савка был безжалостным разбойником и душегубом, но поступив на службу к рязанскому князю, он оставил свои дурные привычки.
Поскольку ожидание затягивалось, среди бояр нарастало нетерпение. Кое-кому из них было зазорно
Олег вскидывал свой мрачный взгляд на самых нетерпеливых из бояр и твердым голосом бросал одну и ту же короткую фразу: «Придет Савка, бояре. Не может не прийти!»
Наконец, Савка появился, грязный и вспотевший, в мокром плаще и в намокшей шапке.
Под вечер небо заволокли тяжелые тучи, и зарядивший холодный дождь сделал вечерние сумерки еще более непроглядными.
— Молви, Савка! — бодрым тоном сказал Олег, откинувшись на высокую резную спинку кресла.
Савка вышел на середину просторной светлицы, скинул с себя мокрый плащ, небрежно свернул его и швырнул себе под ноги.
— Это Рязань, — проговорил он, окинув быстрым взглядом сидящих на скамьях старших дружинников. — А это Гусиное озеро. — Савка бросил на пол свою намокшую шапку в двух шагах от скомканного плаща. — Здесь находится главная ставка татар. Нехристей там тыщ двадцать, если судить по шатрам и повозкам.
Положив свою плеть с другой стороны от брошенного на пол плаща, Савка пояснил:
— Это река Трубеж. На ее берегах всего в полуверсте от Рязани лежит другой татарский стан. Судя по кострам, степняков в нем не более шести-семи тыщ.
Сняв с пояса кожаный кошель, Савка положил его на пол в полутора шагах от своей шапки и в одном шаге от плаща.
— Это село Соколовка, — пояснил он. — Возле него татары разбили третий стан. Я полагаю, нехристей там не меньше десяти тыщ.
Слегка подбоченившись, Савка отошел в сторонку и уселся на стул возле самых дверей. Там он и сидел, положив ногу на ногу, с видом человека успешно выполнившего нелегкое княжеское поручение.
— Ну вот, бояре, обложили нас татары с трех сторон, а с четвертой стороны река Ока с крутыми берегами, — промолвил Олег, как бы подводя итог сказанному Савкой. — Что делать станем?
Бояре были единодушны в том, что стариков, женщин и детей до наступления рассвета надлежит посадить на суда и отправить по реке Трубеж в сторону Оки.
— Чем больше народу успеет за ночь уйти за Оку, тем лучше, — сказал Агап Бровка. — Утром татары пойдут на штурм Рязани, ветхие стены которой не смогут устоять против нехристей. Основная битва неизбежно произойдет на улицах города. Пусть многие из нас завтра полягут в сече, но и степнякам не видать богатого полона!
— Неплохо бы и хлебные запасы вывезти на ладьях из Рязани, — вставил Брусило. — Мешки с зерном можно спрятать на речных островах среди камышей и тростников. У татар лодок нету, поэтому им до островов не добраться.
— Тогда уж и казну тоже надо бы погрузить в насады и отправить по Оке в Шумань или Перевитск, — заметил боярин Свирт Напатьевич.
Ему возразил боярин Громобой:
— Детинец княжеский со всех сторон водой окружен, валами высокими и стенами дубовыми. Эту цитадель татарам не взять ни с наскоку, ни долгой осадой. Я думаю, пусть злато-серебро лежит в детинце, там оно в полной безопасности.
Свирт Напатьевич продолжал настаивать на том, что казну нужно в первую очередь переправить на лодьях за Оку.
— Да и нам самим, други мои, лучше всего ночью скрыться в лесах за Окой, — заявил боярин Собирад,
поднявшись со своего места. — Войска у нас мало, Рязань нам никак не удержать, видит бог. Татар же очень много! Ни пронский, ни муромский князья на помощь к нам уже не успеют. Пусть татары сожгут Рязань, зато мы сохраним ратников и наши богатства.— Экий ты прыткий, приятель! — обратился к Собираду Громобой. — Недаром имя твое означает «заботящийся о себе». К сожалению, у нас недостаточно судов и лодок, чтобы разом погрузить на них все население Рязани, нашу дружину и всю местную знать. Я уже не говорю про хлебные припасы и казну.
— Суда могут дойти до левобережья Оки, выгрузить там женщин и детей и опять вернуться в Рязань за новыми людьми, — сказал Собирад. — Путь по реке Трубеж до ее впадения в Оку составляет меньше двух верст.
— Даже если насады за ночь успеют обернуться туда и обратно три-четыре раза, все равно всех рязанцев вывезти не удастся, — сокрушенно покачал головой Брусило. — Каждая ладья вмещает не более пятидесяти человек, считая и гребцов. В лодках помещается самое большее по восемь — десять человек. За один раз можно перевезти на судах около трех тысяч человек, не больше. В Рязани же разного люда наберется до тридцати тысяч душ, ведь сюда сбежались и смерды из ближних деревень и выселков.
— Братья, давайте отдадим все злато-серебро татарам, откупимся от нехристей, — подал голос боярин Хован Зотеич. — Пусть забирают степняки наши богатства и убираются в свои степи. Сокровища потеряем, зато головы свои сохраним, дома наши уцелеют и храмы…
Сразу целый хор недовольных голосов загремел под сводами гридницы, возражая Ховану Зотеичу. С нажитым добром никому из бояр расставаться не хотелось. Даже самые робкие из них надеялись укрыть свои богатства в княжеской цитадели или сбежать с ними на лодьях вниз по реке Трубеж в случае взятия Рязани татарами.
Олегу пришлось несколько раз топнуть сапогом, дабы восстановить тишину в гриднице.
— Ваши трусливые речи мне надоели, братья-бояре, — сказал Олег. В его властных, пронзительных глазах светилась такая непоколебимая твердость, что это подействовало на старших дружинников, как некий завораживающий гипноз. — Ни откупаться дарами, ни спасаться бегством от нехристей мы не станем! Мы на своей земле, и бежать нам некуда. В полночь наша рать пойдет на вылазку. Разделившись на два отряда, наше войско обрушится на татарские становища у реки Трубеж и близ Соколовки. Ночь и непогода нам токмо на руку. Раздать оружие всем челядинцам, конюхам, сокольничим, псарям — всех зачислить в дружину. Также вооружить смердов, кто помоложе и покрепче, и причислить их к пешему полку. Дабы в темноте не порубить своих, пусть все наши воины повяжут голову белыми тряпками.
На этом военный совет был окончен. Бояре разошлись по домам, чтобы снарядиться для битвы самим и вооружить всех своих слуг.
Войско, возглавляемое Олегом, насчитывало шесть сотен всадников и две тысячи пеших ратников. В полночь с негромким скрипом распахнулись Духовские ворота Рязани. Первым из города выехал Олег верхом на вороном жеребце, облаченный в островерхий шлем и панцирь из металлических пластин, с красным щитом на левой руке и с мечом на поясе. Следом за Олегом выехали воеводы на разномастных лошадях, кольчуги и шлемы на них влажно поблескивали, облитые дождевыми струями. Затем с глухим дробным топотом прошла конная дружина, чуть склоняя копья в воротном проеме, похожем на тоннель, проложенном во чреве высокого крепостного вала. Следом за конницей из тесноты городских улиц хлынула на равнину пешая рать. Возглавляемые Олегом рязанцы мигом затерялись в сырой промозглой ночи, устремившись к деревне Соколовке, близ которой разбили лагерь непрошеные гости из Степи.