Олег Рязанский

— Тиунов, говоришь? Да кто же согласится? — удивился Олег.

— Почитай, любой вдовец. Ты, княже, право, словно никогда из терема своего не выходил. А, Епишка?

Тот молча кивнул.

— А дитё? — спросил Олег.

— Что дитё? — Васята не понял.

— Моё ведь дитё.

— Ну и что? Думаешь, мало у тебя сводных сестёр да братьев по разным деревням живёт?

— Да, князь. Хоть и тихим вроде считался твой отец, а и он грешил, — подтвердил Епифан и быстро добавил: — Главное, у дитяти отец законный будет, так что никто в жизни не попрекнёт безотцовщиной.

Олег задумался. В голове была полная сумятица. Чужой пример, пусть даже отцовский, не указ. Это с одной стороны. А с другой — что ещё можно сделать? Растить ребёнка около себя, множить сложности? Вспомнилась рассказанная кем-то из старых бояр история о том, как чуть не распалось богатое Галицкое княжество, когда подросли у тамошнего князя двое сыновей — от нелюбимой жены и от любимой наложницы. Этого, незаконного, прозвали в народе по матери Настасьичем, и был он всем по сердцу. Но одни бояре встали за законного князя, другие за незаконного Настасьина...

Нет, пожалуй, батюшка был прав, отдавая наложниц в жёны вдовцам, соблазнив их богатым приданым.

— И не тяни, князь, — услыхал Олег настойчивый голос Васяты. — Решай, пока брюхо никому в глаза не бросилось.

Олег промучился три дня, потом решился. Злясь на самого себя, поручил Васятке подыскать деревеньку, сговорить огнищанина и сообщить обо всём Даше. Сам не посмел.

...Когда через пару недель Васята всё уладил и пришёл к другу с докладом, Олег не захотел слушать и только кивнул головой. Всё, связанное с Дашей, уже словно отдалилось от него и перестало заботить. Это было уже в прошлом и с каждым днём всё более окутывалось туманом забвения.

Глава седьмая

В 1358 году только мудрая осторожность старого тысяцкого спасла княжество от разорения.

В Переяславле появились послы родственника хана Бердибека царевича Мамат-Ходжи с предложением: объединив силы, ударить на Москву и вернуть все старые рязанские земли. Послы заверяли, что царевич желает Рязани только добра, и обещали, что в скором времени придёт сам Мамат, а с ним несколько тысяч верных воинов. Дело только за рязанцами.

Тысяцкий сразу же почуял в необычном предложении что-то подозрительное. Но Олегу возможность совместного похода на Москву показалась заманчивой. Восемнадцатилетний князь загорелся.

Дело было не только в спорных городках. Олег и сам не смог бы толком объяснить, почему всё, что связано с соседней Москвой, так его притягивает и волнует. Может, потому, что богатела Москва не по дням, а по часам, а Рязань нищала, или потому, что рязанский князь ощущал себя последним осколком великой Киевской империи здесь, на востоке огромного когда-то Русского государства, только любые слухи о Москве будили всегда в душе ревность и любопытство, зависть и обиду.

А тут такая возможность появилась!

Тысяцкий долго думал, выслушивая сбивчивые речи молодого князя. С какими-то доводами соглашался: и его, старика, тревожила Москва. Но совсем по другим причинам.

Предвидел он, умудрённый опытом долгой жизни, что когда-нибудь пересекутся пути двух княжеств и, скорее всего, крепнущая Москва «слопает» Рязань, как уже «слопала» и Кашинское, и Переяславль-Залесское, и Можайское, и Вяземское, и Одоевское, и Коломенское княжества. Конечно, Рязань им не чета, но ведь и Москва растёт, разбухает, силу набирает недюжинную.

— Пять лет назад, — заговорил как-то тысяцкий, — ты, великий князь, впервые на думе выступил и мудро остерёг нас от того, чтобы из-за Лопасни ввязываться в усобицы с Москвой. Я даже слова твои помню: обезмужела Рязань...

Олег почувствовал, что медленно краснеет.

— А теперь, выходит, поманил тебя татарин лукавый и всё можно забыть? Тебе в тот раз люди поверили и наперёд тебе свою любовь отдали, а ты, как вертлявая невеста, к первому же, кто позвал, готов бежать.

— Замолчи! — вскинулся Олег.

— Нет уж, выслушай, великий князь! Мамат-Ходжа предатель, я это нутром чую. Но даже если бы и не был он предателем, я всё едино не дал бы согласия на совместный поход против Москвы с ордынцами!

Олег хотел было сказать, что никто согласия выжившего из ума старика и не спрашивает, но, встретившись взглядом с его пронзительно-голубыми глазами, осёкся.

— То ты Бердибеку подарки не хотел посылать, зазорно тебе было, а теперь собрался московских смердов арканить вместе с татарином?! Сие не зазорно?

Олег отвернулся, подошёл к окошку, поглядел на просторный двор, где что-то строили холопы.

— Что же делать? — спросил он. В голосе прозвучала та же мальчишеская растерянность, как недавно в разговоре с Васятой и Епишкой о судьбе Даши.

— Хитрить, переговоры вести, а самим не спешить. И доверь это мне, великий князь, — у тебя пока ещё всё на лице написано...

Затягивая переговоры, тысяцкий и дворский стали потихоньку отправлять на север полки и имущество. Послам же говорили, что у Рязани войск почти не осталось.

По ночам в непроходимые мещёрские чащобы тайно уезжали боярские семьи, дружинники везли добро.

Уходили в леса и крестьяне южных и юго-восточных, граничащих с Диким полем, волостей княжества. Так что когда на юге появился с войском царевич Мамат, сопротивления ему никто не оказал, но и грабить было нечего.

Стремительным броском Мамат продвинулся к границам Москвы, как бы подтверждая своё доброе расположение к рязанцам, но это не успокоило тысяцкого. Он продолжал уводить людей, щедро одаривая посланцев Мамата серебром.

Так долго продолжаться не могло: это понимали все. Действительно, в приграничных с Москвой землях Мамат сбросил маску друга и принялся без разбору грабить и жечь как рязанские, так и московские сёла. Тут и выяснилось, что действовал Мамат на свой страх и риск, не имея разрешения хана Бердибека. Мамата вытребовали в Сарай, где судили и за самовольство казнили.

Глава восьмая

Однажды в середине лета князь Олег и Васята возвращались с дальней рыбалки. Дорога вывела к околице деревеньки, холопы и челядь отстали. Справа от дороги, в густых кустах дикого малинника, неожиданно мелькнула полускрытая ветвями тропинка, словно лаз в таинственную сумрачно-зеленую пещеру. Олег осадил коня, кивнул Васяте на лаз: мол, сбежим, и, ни слова не говоря, нырнул, пригнув голову, вместе с конём в манящий неизвестностью сумрак. Васята, поняв князя, последовал за ним. Молодые люди притаились в кустах и вскоре услышали растерянные голоса холопов, потерявших господина.