Олег Рязанский

Возвышенная, на восточный манер, цветистая речь не была ему свойственна, красивые обороты он пускал в ход лишь в беседе с ханом. В общении с теми, кто стоял ниже его, он был прост, прям и часто груб. Подыскивать напыщенные слова ему было и неинтересно, и недосуг: слишком много дел приходилось ему проворачивать.

То ему надо было усмирить какого-нибудь строптивого царька, не желавшего признавать ни хана, поставленного Мамаем, ни самого Мамая. Иные из строптивых, опасаясь потерять все: и войско, и свой улус - предпочитали сняться со своих земель и уйти подальше, как это сделал Тагай, тот, которого побил Олег Рязанский. Тагай царствовал в Бездеже, а вынужден был уйти в Наручадь.

То деятельно налаживал дружественные отношения с правителями соседних и даже далеких стран, снаряжая посольства то на Русь, то в Литву, а то и в Египет.

То, тщательно подготовясь к походу, шел с войском в Сарай и свергал там очередного временщика, чтобы посадить на освобожденный трон столицы Золотой Орды своего ставленника.

Но и противники не дремали, выгадывали час и выбивали Мамая вон, в свой Крымский улус, откуда неутомимый Мамай вновь и вновь наносил удары своим врагам.

Абдуллах умер неожиданно, вероятно, истощась на поприще любовных утех, и вот тогда-то Мамай всерьез решал для себя - а не пора ли? Не пора ль, опираясь на свои тумены, на темников, коих он обычно выдвигал из своих соплеменников рода кият, объявить себя на курултае 1 великим ханом?

И лишь не очень благоприятная внешняя обстановка удержала его от такого шага. К этому времени он потерпел поражение от Черкеса и, вышибленный в Крымский улус, нуждаясь в деньгах, потребовал от Дмитрия Московского увеличенной дани и получил отказ. Нет, надо было оправиться, окрепнуть, понудить Москву платить дань в гораздо больших размерах, чем прежде, - и сделать это было удобнее, объявив ханом пока не себя, а чингисида. Тем избежать ненужных кривотолков, волнений и смут.

Так на троне оказался новый хан - Мухаммед-Булак. В отличие от предшественника, Мухаммед-Булак всю свою страсть вкладывал в охоту на зверей и птиц и ещё в вино, употребляемое им без всякой меры. Мамай знал, кого ставить...

Как и прежде, Мамай держал в руке все нити управления государством, воевал, строил, строго следил за порядками в своей большой стране, - и везде и всюду истинным правителем Волжской Орды 1 считали Мамая, а не хана Мухаммеда-Булака.

Особенно много усилий он тратил на то, чтобы вынудить русских князей платить выход, и при том увеличенный, ему, а не правителям Сарая. Он знал, кого из русских князей следует приласкать, кого с кем перессорить, кого припугнуть, а кого и мечом царапнуть. Тверского князя то гладил по головке, то натравливал на Дмитрия Московского, усугубляя их рознь, и без того незатухающую. Рязанского князя тревожил быстрыми набегами своих конных отрядов, иногда крупных, превосходящих войско Олега. Эти набеги преследовали цели не только обогащения. Не менее важно было вынудить Олега решить, что ему следует тянуться к Мамаю, а не к Москве, неспособной своевременно защитить его.

И вот умер - непонятно отчего - Мухаммед-Булак (версия о том, что он был умерщвлен по приказу Мамая, не подтверждена). И вновь перед Мамаем все тот же вопрос - а не пора ли?.. Не пробил ли его час? И если он упустит момент - не спохватится ли?

Давно утратив интерес к охоте, он вдруг повелел сокольничему подготовить ловчих птиц и на другой день со старшим сыном Мансуром и малым числом приближенных ускакал в степь. Степь! Как он её любил! Она была дорога ему во все времена года. Была осень, степь покрыта бурьяном, ломающимся на ветру, ветер вместе с пылью волочит обломки стеблей, а ему, Мамаю, хорошо! Простор радует глаз. Никто не лезет к нему с просьбами, не досаждает неприятными вестями. Его спутники скачут с соколами на руке по степи, спускают их при первом обнаружении дроф, а Мамай едет себе ни шатко ни валко, старчески огрузясь и спокойно размышляя...

Да, ему уже за шестьдесят. Возраст! Сил ещё хватает, но надолго ль? Беспокоят его соперники из молодых - прежде всего Тохтамыш из Синей Орды2. Рвется на сарайский престол. Мечтает, как и Мамай, подчинить всю Золотую Орду и вернуть ей былое величие. Нельзя, нельзя допускать его до Сарая...

Прикидывал, кто из беев выскажется на курултае за него, кто против. Есть беи из тюрков - эти противиться не будут. Те из беев, кто по происхождению из монголов, но не чингисиды, не очень надежны, но все же перетянуть их на свою сторону возможно. Те же, в ком текла кровь чингисидов, каковыми были беи Ширины, - те могут встопорщиться.

Просчитывал не раз и не два. Учел и то, что авторитет его был высок, несмотря на поражение на Воже. Ведь все понимали: он лично не участвовал в той битве, а если бы участвовал, то на полководческое искусство Дмитрия Московского он противопоставил бы свое высокое искусство.

Мамай решился. Созвал курултай и все обладил так, что никто и не пикнул против него. Подкупил их не только дорогими подарками, но и великими планами: вновь повоевать Русь, обогатиться за счет русского серебра и взять Сарай. Не пикнули против даже беи Ширины, понимая, что бесполезно. А ведь в своих шатрах, невидимые чужим оком, скрежетали зубами... Как же - не чингисид...

Вот почему он так нуждался в таких союзниках, как Ягайло Литовский и Олег Рязанский.

Глава третья

Мамай идет на Русь

Царь Батый пленил Русскую землю и всеми странами овладел, также и Мамай мысляще в уме своем паче же в безумии своем.

Из летописи

В июне 1380 года Орда Мамая подкочевывала по Дикому полю к верховьям Дона. Раскинувшись на несколько верст туменами, косяками коней, стадами коров и верблюдов, отарами овец, шатрами и палатками на широких повозках, Орда двигалась неспешно, как бы нехотя и бесцельно, так что животные наедались вволю высокой, по колено и в пояс, сочной травой, а семьи воинов, следуя в повозках за войсками, жили обычной для летних кочевий жизнью: женщины вели хозяйство, дети помогали им то набирать кизяку и хворосту для костров, то подоить коров и овец, не забывая и о своих детских забавах и играх.

Хвостатая и разбросанная, оглашаемая ржанием коней, ревом верблюдов, блеянием овец и мычанием коров, Орда лишь на первый взгляд казалась вялой и неуправляемой. На самом же деле, стоило бросить клич, как передняя её часть, тумены, разделенные на тысячи, а тысячи на сотни, а сотни на десятки, мгновенно сберется под знамена и, словно стрела, натянутая тугой тетивой, стремительно полетит туда, куда укажет Мамай.

Сам Мамай, теперь великий хан, ехал в белом шатре на огромной, тащимой двенадцатью волами, повозке. По три раза в день перепрягались волы. По бокам и позади двигались менее роскошные шатры эмиров и темников. На коротких, а иногда и длительных остановках, Мамаю раскидывали шатер гораздо больший, чем тот, неразборный, на колесах, и тогда на совет к нему сзывались самые значительные ордынцы.

Во время одного из таких совещаний решено было, через посланников, напомнить союзникам - литовскому Ягайле и рязанскому Олегу - о зимнем уговоре встретиться на Оке первого сентября. Мысль о том, что встреча должна быть в конце лета, принадлежала Мамаю. До сентября будет убран весь урожай на Руси, коим воспользуется и Орда. Что же касалось просьбы Олега провести войска не через Рязанскую землю, а закрайкой, то Мамай не менял своего намерения уважить его просьбу. Лишь бы не оттолкнуть союзника.

Мамай не откладывал дела на потом. Он тут же продиктовал, а писарь, положив доску на колени, а на доску пергамент, написал послание и Ягайле, и Олегу. Послания были вручены назначенным посольникам, и те, не тратя много времени на сборы, отправились выполнять поручения в тот же час.

На другой день, когда в шатре Мамая опять собралось множество советников, вдруг вошел нукер и объявил, что прибыл скоровестник из Синей Орды и притом с очень важным сообщением. Советники, сидя со скрещенными ногами на ковре, насторожились. Мамай - большеголовый, желтые зраки смотрят горячо, уши, казалось, ещё более оттопырились - колебался лишь секунду: