Олегархат им. тов. Сталина

По этому поводу, правда, мне уже пободаться пришлось с группой товарищей очень конкретно (и даже довольно бурно): ведь при социализме-то прибыли нет и быть не может, товары должны народу доставаться по себестоимости — а тут вообще форменное безобразие и попрание устоев получается! И, к моему некоторому удивлению, больше всего спорить пришлось с товарищем Струмилиным:

— Станислав Густавович, вы, надеюсь, в курсе, что заводы, создаваемые на базе МТС, официально входят в производственное управление КПТ?

— Что? Нет, а почему…

— Потому что все техническое перевооружение этих МТС велось за счет бюджета КПТ.

— Ну, теперь я это знаю, но причем тут ваши завышенные цены?

— Еще раз поясняю: цены не завышены, они полностью совпадают с себестоимостью производства этих железок на предприятиях КПТ.

— По вашим же расчетам вот эта вешалка для чашек стоит в производстве всего три рубля.

— Это только собственно заводская себестоимость, то есть сколько за эту вешалку рабочие на всех этапах производства, начиная с добычи руды и угля, получают денег в качестве зарплаты. Но в КПТ свои нормы накладных расходов, и вот заводские нормы уже повышают себестоимость до шести рублей: за поставленные станки все же нужно как-то и когда-то расплачиваться, ничего бесплатного у нас все же нет.

— Я понимаю даже шесть рублей…

— А на эту себестоимость накладываются уже расходы, и тоже накладные, самого Комитета: он же перспективными технологиями занимается и в рамках перспективы, причем перспективы уже зримой, добавляет к себестоимости расходы на развитие производства с учетом скорейшего внедрения новой техники.

— И какую же вы, извиняюсь, новую технику собираетесь внедрять на запущенных всего несколько месяцев назад заводах?

— Новую. И перспективную. В Брянской области конкретно на производствах в МТС ожидается переход на новый вид потребляемой энергии.

— Это какой? — Станислав Густавович совершенно искренне удивился.

— Все эти заводики вскоре будут переходить на атомное электричество. Очень, кстати, удобно: на самом заводе ничего менять не надо, просто снаружи провода к другой электростанции подключат — и сразу опа!

— Что «опа»?

— Тут вся сталь покрывается хромом в гальванических ваннах, которые очень много электричества потребляют. А «опа» в данном случае означает, что цена получаемой заводом электроэнергии сократится более чем в два раза и себестоимость изделий тоже упадет процентов на десять. Так что мне в принципе безразлично, включать эти накладные в цену вешалок или в цену водки, но народ вешалку по цене меньше десятки с удовольствием купит, а если мы поднимем цену водки с четырнадцати рублей до хотя бы двадцати…

— Светлана Владимировна, а почему вы сразу в Госплан и в Госкомцен ваше обоснование не передали? Тогда и предмета спора не было бы.

— Потому что бумаги через тот же Госкомцен проходят до полугода, а за это время КПТ произвел и уже продал больше полумиллиона только вот таких вешалок. Кстати, какого рожна там до сих пор не внедрили передовую систему документооборота на основе новой техники?

— Не ко мне вопрос, — уже улыбаясь, ответил товарищ Струмилин. — Госкомцен — орган у нас законодательный, подчиняется Верховному Совету, поэтому спрашивайте у Пантелеймона Кондратьевича. Сами спрашивайте, он вас-то точно не пошлет… куда-нибудь, и, скорее всего, даже ответит. Кстати, если вам нетрудно будет, вы и мне потом расскажите, что он вам ответит: мне для него скоро доклад составлять по внедрению этой вашей системы уже в Госплане, не хотелось бы в нем подставиться…

По поводу цен мне и с Николаем Семеновичем пришлось пообщаться, и началось общение с того, что он мне позвонил и вкрадчивым голосом поинтересовался:

— Светик, тут отдельные товарищи спрашивают: а не охренела ли ты в запале… то есть не охренели ли твои инженеры из КПТ, предлагая нашим деятелям телевизионных искусств репортажную камеру за семьсот двадцать тысяч рублей? Ты что, думаешь, что хоть кто-то будет готов столько платить?

— Но вы же сами лучше меня знаете: у телевизионных искусников язык находится впереди мозга. И они уже про такую камеру уже успели так широко раззвонить, что германские нетоварищи уже интересуются, а нельзя ли и им таких камер закупить с десяток.

— Что, немцы всерьез хотят купить твои камеры за такие деньги?

— А вы сегодня вечером ко мне в гости зайдите — и ваше недоумение рассеется. Часиков в восемь как вам?

— Тогда уже в девять, это не поздно будет?

— Буду ждать. Я еще попрошу Нику торт ваш любимый приготовить.

— Что, настолько все страшно будет? Ладно, уговорила, заеду.

Николай Семенович поначалу просто с любопытством разглядывал камеру, которую я поставила перед ним на стол. По размеру она была такой же, как и переносная камера производства «Телефункен», разве что объектив бил поменьше, а сверху выступал микрофон заметно большего, чем у немцев, размера. Но внешние различия этим не ограничивались: камера была соединена кабелем с большой сумкой, в которой, как я пояснила Николаю Семеновичу, был «кассетный видеомагнитофон».

— Очень интересно, и немцы что, из-за вот этого магнитофончика готовы вдесятеро переплачивать за простую камеру?

— Ну, иногда автомобиль с магнитофоном близко к месту съемки подтащить не удается, так что и магнитофон тут точно не лишний — но КПТ его будет буржуям отдельно предлагать всего за двадцать тысяч долларов.

— То есть примерно сто тысяч рублей… думаешь, будут брать? Это же очень дорого.

— Я сказала «предлагать», а не «продавать». Продаваться он за такую цену конечно же не будет. А вот камера… смотрите, я ее уже к телевизору подключила и что мы там видим?

— Должен заметить, что ты выбрала не лучший объект для съемки, у меня физиономия не это… как его, не фотогеничная, вот.

— Да плевать на фотогеничность, я могу камеру и на себя навести. А вы ничего особенного в телевизоре не замечаете?

— Рожу свою замечаю, и что? Рожа как рожа…

— Симпатичная такая физиономия. Не зеленая, не красная, не синяя — нормального человеческого цвета.

— Ну да, а ты что хотела, чтобы у меня лицо позеленело, что ли?

— Нет. Просто для любой другой современной камеры для такого качества цветопередачи нужно в студию прожектора специальные ставить можностью под несколько киловатт, а тут съемка идет при свете трехрожковой люстры.

— Пятирожковой… а ты и люстру поменяла? Не заметил…

— Да, поменяла, там теперь диодные лампы стоят. Но дела даже не в этом, смотрите на экран внимательно. Вот я люстру выключила — и что мы видим?

— Намекаешь, что я похож на толстого негра с консервной этикетки, причем в метель?

— Метель — это помехи из-за того, что усилитель зашкалило, это мы убрать в принципе можем. Но получается, что даже при освещении с экрана телевизора даже цвета кое-как разобрать можно. А теперь я камеру переводу на себя: меня-то телевизор не освещает. Что видите?

— Ну ты и страшна… в гневе. Это что было?

— Это специальная камера, не для буржуев: на объективе линзы без инфракрасного фильтра и камера на тепло реагирует. Я же живая, теплая… а нос холоднее щек и лба, вот кошмары вам она и показывает. А буржуям вот что будет, — я нажала кнопочку на пульте ДУ, на камере зажегся небольшой фонарик. — Видите, я снова вся из себя красивая и вполне цветная. Камера-то репортажная, ей можно где угодно что угодно снимать без дополнительного освещения. И вот за это немцы и готовы платить. А насчет цены огромной… завод, на котором матрицы для этой камеры изготавливаются, нам уже обошелся слегка за два миллиарда.