Олегархат им. тов. Сталина
Шрифт:
— Я в курсе. И она, кстати, тоже. Поэтому я считаю, что стоит прислушаться к ее предложению: отправить ее работать, как она говорит, дистанционно, благо линии связи это уже обеспечивают.
— Её отправить?
— Вместе с семьей. Я уверена, что окончательно мы всех сможем зачистить максимум к октябрю-ноябрю, а до тех пор…
— Пожалуй, это будет на сегодня лучшим решением. Хотя насчет того, что мы управимся за четыре-пять месяцев, я все же не уверен.
— Она вернется тогда, когда мы сможем обеспечить полную безопасность.
— Остается последний вопрос: в Приозерный, в Томск? В Саров?
— Нет. У нее есть идея поинтереснее…
Формально моя временная должность называлась «Председатель совместной комиссии по пресечению должностных преступлений», и за моей подписью шли все распоряжения об арестах коррупционеров. И подписи я ставила не формально, дела подозреваемых я изучала довольно тщательно — настолько
Похожее было и в Азербайджане, и в среднеазиатских республиках, и там суммы даже куда как больше крутились именно «в семейном обороте»: в тех краях пастухи с огромными личными стадами денег периодически получали очень много, так что получить на свадьбу подарков на миллион рублей было не особенно трудно. Или просто на какой-то праздник пару сотен тысяч: деньги-то пастухам особо тратить было некуда. Но далеко не факт, что все «внезапные богатства» были получены подобным образом, так что следователям работы было невпроворот — и на этом фоне первого июня вышел закон об обмене «старых купюр на новые». В законе говорилось, что суммы до трех тысяч наличными обмениваются сразу (правда, опять с зачислением на карточный счет, но с него можно было их сразу же и снять), а более крупные суммы требуют пояснения их происхождения.
Карточки тут были очень важны, ведь их оформляли по предъявлению паспорта, и в результате один человек не имел возможности несколько раз такой обмен провернуть. Хотя попыток было очень много, люди аж в соседнюю область деньги менять ехали, не подозревая, что вся информация обо всех вкладах хранится в единой базе данных. В результате все КПЗ на той же Украине и вблизи Кавказа оказались переполненными: таких «нарушителей закона» по закону же и задерживали «до выяснения». Но оказалось, что очень не зря милиция поработала безо сна и отдыха: получилось вскрыть сразу несколько криминальных сетей, работу с которыми начали отделы по борьбе с бандитизмом — а там товарищи сидели в основном очень серьезные и профессиональные.
Но вскоре преступность «перешла на следующий уровень», и вот лично мне это уже понравилось не очень. Даже очень не понравилось, несмотря на то, что началось все вообще буквально с анекдота: Лена ко мне зашла и положила на стол довольно толстую пачку банкнот. Вроде как американских долларов, и ничего в них не намекало на фальшивку, кроме, разве что, надписи «20 dollarov»…
— Это что? Наш криминал начал переходить на собственную валюту?
— Можно и так сказать. Это мы взяли здесь, в парке рядом с твоим домом. Если тебе очень захочется посмеяться, я тебе и парочку паспортов с надписью «Turkiye Respublic» показать могу, но, боюсь, тебе сейчас не до смеха будет. Сотрудники охраны внешнего периметра
взяли парочку диких горцев, которые притащили в парк коляску, а в коляске находился ПТУР. И эти якобы деньги кто-то горцам заплатил за то, чтобы они отправили вечером ракету в твое окно. А паспорта и еще сорок тысяч такими же бумажками забрали у двух горянок во Внуково, они там четыре билета в Стамбул решили срочно купить…— Интересно девки пляшут…
— Еще как! Ладно, этих дикарей, которые про доллары только что-то слышали, за макулатуру наняли, но ведь и макулатуру это кто-то изготовил. И у этого кого-то могут и настоящие доллары найтись, на которые уже и профессионалов нанять будет можно, причем не только в СССР. Конечно, вероятность того, что даже профи подберется достаточно близко, невелика, но…
— Понятно. Ты права, радости тут точно маловато. Но я думаю, что на некоторое время проблему моей охраны можно будет сильно упростить.
— Внимательно слушаю.
— Я могу поработать, скажем, дистанционно, из дому.
— ПТУР летит на четыре километра.
— А дом этот может находиться вообще не на крыше, а в каком-нибудь бункере. Да и бункер можно вообще не в Москве найти… а знаешь что, я придумала где: там меня точно никто не достанет, а связь уже довольно неплохая имеется.
— Да, — ответила Лена, внимательно меня выслушав, — фантазия у тебя точно бурная. Но, что характерно, фантазируешь ты исключительно прагматично. А Сережа твой…
— Ему вообще это ни малейших неудобств не доставит: у него же и так треть команды в Томске работает, треть в Брянске и Ряжске, и вообще девяносто процентов сотрудников он, скорее всего, даже в глаза не видел. А по жизни он все равно «сова»…
— Кто?
— Работает до поздней ночи, просыпается поздно — ему там будет очень удобно.
— Тебе виднее. Я тогда сегодня же все вопросы с начальством согласую… а ты свое начальство не информируй, мы им потом расскажем. Потому что пока мы не знаем, откуда о тебе информация на сторону уходит.
— А ты газетки почитай, много обо мне сразу узнаешь.
— У этих абреков была информация, в газетах не опубликованная. И вообще: сейчас я тут командую, понятно?
— Чего уж тут непонятного… когда выезжаем?
— Вылетаешь. Сегодня ночью, я думаю. То есть я надеюсь, что до вечера все согласую.
— Вылетаю — это плохо, мне-то плевать, а вот детям в таком шуме…
— А вот об этом тебе вообще волноваться не нужно, других причин для волнения и без того с избытком. Так что не усложняй и собирайся! А за квартирой присмотрит Света Шиховцева, она это очень хорошо сделает.
— Думаю, что подставлять девчонку не стоит…
— Да мне плевать, что ты думаешь! Мы выполняем свою работу, и не стоит тебе в нее вмешиваться. Так что молча встала и молча пошла собираться! Тебе генерал-лейтенант КГБ приказывает!
Вылетели мы из Щелкова в начале третьего, и самолет нам достался гораздо лучше, чем я предполагала. Это был новенький «Ил-62», с серийным номером три, и он для регулярных рейсов «Аэрофлота» изначально не предназначался. В салоне стояло два десятка кресел, а еще были спальные места (правда, всего шесть штук, но детям откуда-то притащили специальные кроватки), так что летели мы довольно комфортно. К тому же и шума в салоне было куда как меньше, чем в «Ту-114», и вечером мы прилетели в «пункт назначения». Вечером по местному времени, а в Москве еще даже полдень не наступил, так что ночка ожидалась довольно веселой. Хорошо еще, что вместе с нами Лена послала не только четырех своих офицеров, но и двух «своих же» врачей, которые пообещали «проблему быстро решить». Причем я даже знала как: в конце пятидесятых янки «открыли» мелатонин, а я, чуть позже об этом случайно узнав, тут же настропалила сестренку — и с шестьдесят первого этот препарат уже продавался в аптеках. Так что за взрослых в нашей команде я вообще не беспокоилась, а врачи сказали, что они и для детей нужные дозировки обеспечат. Забавные мне попались доктора: дама «слегка за пятьдесят», способная, как Лена ее отрекомендовала, «вылечить любую болезнь, включая прогрессирующий склероз у подследственных», и носящая на груди три ордена Красного Знамени (еще военных) и орден Ленина, и довольно молодая женщина очень «рассеянного вида», которая, по словам той же Лены, «очень неспешная, но диагност от бога». Правда молодая с нами ехала «попутно», ее вообще-то назначили врачом в посольстве, но сменить режим она точно поможет.
А режим менять нужно было довольно срочно: шестичасовая разница во времени между Москвой и Пхеньяном не считалась веским основанием отлынивать от работы, Сережа вообще у себя в институте оставил сообщение, что недоступен будет всего один день — так что все мы, хотя и с некоторым трудом, в кроватки отправились в десять вечера по местному времени. И мелатонин уснуть всем все же помог! То есть я-то и не сомневалась, в «прежней жизни» довольно часто его использовать приходилось (и именно при перелетах в дальние края), но я не сомневалась в себе — однако и дети все же нормально поспали. А то, что все проснулись в шесть по корейскому времени — это уже было терпимо.