Олень

Лорд Ренли выглядел… непривычно. Странно после всех этих праздных дней видеть его задумчивым и без извечной лёгкой лукавой улыбки да задора в глазах. Глаза… да, они достойны внимания в первую очередь, ибо сейчас в них тихо тлеют совершенно иные эмоции, прячутся иные мысли. Тёмные. Мрачные. Тени сомнений въелись в красивое лицо молодого лорда, словно именно здесь и сейчас решалась судьба целых поколений. Впрочем, слово «словно» тут вполне может быть и лишним…

– Тарл Трижды Тонувший... – молодой Баратеон задумчиво протянул имя и прозвище жреца, словно пробуя на вкус, – подданные моего тестя зовут тебя святым и пророком, считая, что сам Утонувший говорит с тобой. Так ли это?

Резкий порыв ветра пришёл с моря, взъерошив угольные волосы лорда и заставил трепыхаться его походный плащ, а его зелёно-синие глаза, не таившие в себе и капли издёвки, вцепились в лицо Тарла, отчего, жрец впервые за свой пастырский век ощутил тревогу... ему не просто несвойственную, а незнакомую. Тревогу не за себя и не за свою жизнь, а более... объяснить её природу он не смог бы, наверное, и под пытками.

– Мой Бог говорит со мной так и тогда, как посчитает нужным. – Отринув невольно нахлынувшие переживания, ответил лорду старик, позволив толике гордости пронизать слова.

– Великое несчастье и испытание – слышать Божественный глас. – Уверенно произнёс Баратеон, устремив свой взгляд на миг к горизонту. – И что говорить тебе твой Бог?

– Испытания и война.

Тарл ответил не задумываясь, быстро и уверенно. Слова лились речным потоком, обретя собственную, совершенно независящую от уст и языка жреца, жизнь.

– Жестокое и кровавое противостояние, что расставит всё по своим местам и определит будущее всего мира и победитель... будет неизвестен. Но не тот, кто увенчает себя шипастой короной.

К большому удивлению жреца, Братеон спокойно выслушал его, а тени на его лице разгладились, но… всё-таки не исчезли. Зато в глазах вспыхнула искра грустной радости.

– Боги жестоки, демонстрируя нам грани будущего, жрец. Показывая часть картины, они сеют самый сильный страх в наши сердца – страх неведомого. – Не спеша, раздумывая и растягивая слова, стал отвечать Ренли. – Ни меня, ни тебя здесь быть не должно, но мы оба тут. Что это? Божественное провидение или воля случая? Простое следствие отдельных событий, принятых решений и произнесённых слов? По крайней мере… наша встреча убеждает меня, что человек властен над своею волей и способен определять не только свою судьбу, но и всего мира.

Тарл словно окаменел, стараясь не издавать лишнего звука и не совершать ни единого лишнего движения, практически задержав дыхание. Что-то в его душе подсказывало ему очень внимательно выслушать этого необычного лорда.

– Судьба свела нас, пророк. Явно не для того, чтобы мы молча расстались и позабыли друг о друге. Твой Бог говорит с тобой, а это значит, что ты способен не только слышать, но и слушать. Так выслушай и меня... Зима близко, – жрец непроизвольно вздрогнул от девиза северян, – долгое лето скоро закончится, а следом придёт зима, да не одна. Иные с армией мёртвых двинутся на юг, укрываясь пургой. И поверь мне, жрец, море вас не защитит.

Комок холодного мрака свил гнездо в желудке у Трижды Тонувшего. Ужас от осознания смысла произнесенных слов пронзал подобно копью, чудом не отнявшему жизнь разом, но от того лишь растянувшим агонию. Сердце не врало, как и этот зелёный лорд.

– Перед твоим народом встанет нелёгкий выбор. Умирать долго и в одиночестве на краю света или быстро и со всеми, но борясь и сражаясь. Живые против мёртвых... если, конечно, к тому моменту, в живых останется хоть кто-то из железнорождённых, верных Утонувшему, а не брошенному в грязь золоту и сладким обещаниям братоубийцы и клятвопреступника. – Ренли стал говорить тише, нахмурившись и вновь обратив свой холодный взор на море. – Одноглазый вероотступник явится с востока после грозного шторма с молчаливой командой. Красноречивый и сильный, с щедрыми дарами и смелыми замыслами, но... это уже будет не человек. а существо, что в своей порочности и злобе станет страшнее любого нечеловеческого отродья.

Умолкнув, Братеон выдохнул, тени на лице окончательно разгладились, а на устах вновь поселилась улыбка. Улыбка пока ещё «призрачная», еле заметная, но Тарл не сомневался, что вскоре она наберёт силу и снова станет маской, за которой спрячутся и размышления молодого владыки Штормового Предела, и содержание этого разговора.

– Немногим даётся возможность выбрать свой путь даже раз в жизни, – немного промедлив и набрав воздуха в грудь, продолжил Ренли, – твоему же народу, Тарл Трижды Тонувший, предстоит это сделать дважды за неполные пять лет. В обоих случаях неправильный выбор приведёт к катастрофе.

– Зачем Вы рассказываете это мне, лорд Баратеон?

Это был искренний и простой вопрос, в который, так или иначе, упирались все размышления Тарла. Это также был вопрос, который задавал «человек» в нём, стремясь понять другого. «Пророк» не испытывал в этом нужды, уже осознавая свою роль в планах Утонувшего и зная, что Его волей он вскоре окажется там, где ему должно быть. На то он, в конце концов, и пророк.

– Эгоизм, – спокойно ответил Баратеон, чем сильно удивил своего собеседника, – доколе мне одному страдать и мучиться с этими знаниями, жрец? А если излить душу святому человеку, даже если он сочтёт меня сумасшедшим, то… в любом случае, лишнего болтать он об этом не будет.

Тарл непроизвольно улыбнулся. От отношения лорда к происходящему жрецу стало как-то спокойнее на душе. Улыбку пророка через мгновения поддержал и Баратеон, окончательно вернув себе легкомысленный образ.

– В любом случае, будь уверен, что если мне удастся дожить до тех тревожных времен, я выступлю на бой с судьбой и надеюсь, подле меня окажутся отважные мореходы с Железных островов! – Улыбнувшись напоследок, Ренли, прощаясь, поднял правую руку ладонью вверх. – Прощай и живи долго, жрец. И да придёт твоя смерть вовремя.

Вороной жеребец всхрапнул, наконец, почувствовав волю наездника продолжить путь, и рванул с места в карьер, став быстро удаляться, потянув за собой дожидавшихся своего господина в отдалении всадников. Тарл ещё долго смотрел вслед кавалькаде, вплоть до момента, когда она слилась в одинокую точку вдалеке.

– Что это было, учитель? – Осторожно, словно рядом есть кто-то ещё, заговорил так ничего и не понявший, Альвин.

– Надежда.

Тарл протяжно выдохнул. Наконец-то душа его обрела покой, сердце билось ровно, а густой туман размышлений о будущем стал рассеиваться, приоткрывая тропу в будущее.

– Пойдём, воздадим должное за гостеприимство Штормовому Пределу и попрощаемся с ним.

– «Гостеприимство»? – Со смесью веселья и скепсиса в голосе переспросил Альвин.

– А разве нет? Русалки никого не съели, все живы и целы, – Тарл резко осёкся, с трудом поборов ехидную улыбку, грозящую проступить на лице, – кроме, разве что, Мокроголового.

***

Начищенные до блеска бронзовые зеркала рассеивали мглу огнями свечей в спальне лорда Петира Бейлиша. Сам мастер над монетой придирчиво и внимательно рассматривал собственное отражение в ростовом миртском зеркале. Чёрно-серебряный камзол идеально сидел на худощавой фигуре, одновременно демонстрируя богатство своего владельца и скромность. Вещь была дорогой, в её виде чувствовались старания настоящих мастеров, но из всех возможных сопутствующих, – и как правило, вычурных деталей, – только лишь одинокая серебряная брошь в виде пересмешника украшала воротник костюма Мизинца.