Оленин, машину!

Лепёхин ухмыльнулся.

— Думаешь, я боюсь? Думаешь, ты мне страшен? Думаешь, что раз ты из СМЕРШ, так тебе и законы не писаны, а, старшина? — последнее слово он произнёс с презрением. — У тебя кто за спиной? А у меня — командование полка.

Я вздохнул. Понятно, что он силён своей властью, своими связями. При желании, вероятно, даже и до меня добраться сможет. Тем более что я и сам не знаю ещё толком, на кого тут опираться могу. Понятное дело, что на своего брата — шофёров да механиков. Но повыше бы заиметь покровителя не мешало. Вот чтобы такие больше не мешались под ногами, как этот Лепёхин, будь он неладен.

— Знаешь что, лейтенант, — сказал я тихо. — Может, ты и прав, что у тебя есть связи. Но знаешь, в бою все равны. И ты, и я.

Он посмотрел на меня так, будто впервые увидел, с прищуром, как смотрят на врага.

— Не забывай, старшина, — сказал он, — что мы на фронте. Здесь всё быстро решается. Не захотел слушаться — и нет тебя.

Сказав это, он развернулся и ушёл. Я смотрел ему вслед и думал о том, что эта война — она ведь не только с японцами. Она, в некотором роде, конечно, и с такими ещё, как Лепёхин. И вот тут уж надо быть начеку. Потому как самураи — они даже внешне от нас отличаются. А вот такие офицеры-карьеристы — похуже будут. Могут и в спину выстрелить, и подлость какую-нибудь учинить.

Лепёхин ушёл, а я остался стоять на тропе, чувствуя, как в груди медленно растекается тяжёлая злость. Хотелось догнать его, вцепиться в ворот гимнастёрки и хорошенько тряхануть, чтобы выбить всю эту спесь и наглость. Но я знал, что это глупо. Надо держать голову холодной, особенно на фронте. Здесь одна ошибка — и конец.

«Чёртов Лепёхин, — думал я, шагая дальше к складу. — Не знает он, что Зина сама ко мне тянется. С другой стороны, разве поймёшь, чего на самом деле хочет женщина? Она, может, и не любит никого, а просто ищет на войне хоть каплю тепла. Да только Лепёхин этого не поймёт. Ему бы всё по ранжиру. Если сказал офицер „моё“, значит, младший по званию должен облизнуться и дальше пойти несолоно хлебавши».

Склад находился за линией сосен, и к нему вела узкая тропинка. Пока я пробирался через кусты, в голове всё крутился этот разговор с Лепёхиным. Он и впрямь способен на многое. Некоторые офицеры, — знаю по прожитой жизни, и не думаю, что 80 лет назад было иначе, — частенько злоупотребляют своей властью, и если дело дойдёт до конфликта, командование скорее встанет на сторону Лепёхина. Мне же потом придётся всю оставшуюся службу глотать пыль.

Но думать об этом не хотелось.

Когда я добрался до склада, Зиночка уже ждала меня. Она сидела на деревянной лавочке возле двери, будто нарочно устроилась там, чтобы меня не пропустить. Увидев меня, встала и улыбнулась.

— Ну, привет, герой! — сказала она голосом, в котором прозвучала лёгкая насмешка, но глаза блестели тёплым светом. — Давно тебя жду. Как услышала, что вернулся, так сразу стала готовиться. Как чувствовала, что заглянешь на огонёк.

— Привет, Зиночка, — ответил я, чувствуя, как на лице появляется улыбка. — Знаешь, как нелегко было пробиться сюда через все эти наши передряги.

Девушка лишь покачала головой и поманила меня за собой. Мы прошли вглубь склада, где стоял старый стол, покрытый потёртым брезентом. На столе — тарелка с горячей кашей, хлеб и кружка с чаем. В уголке в буржуйке теплился огонёк, бросая на стены тёплые оранжевые блики.

— Садись, я тебе покушать собрала, — сказала она, указывая на табурет. — Ты, наверное, голодный, как волк.

Я расположился, чувствуя усталость во всём теле, и сначала взял в руки кружку. Принюхался: водка. Наркомовские сто граммов, как положено. Выпил, занюхал кусочком хлеба, а потом с наслаждением съел всё, что Зиночка положила. Она молча смотрела, как ем, и лишь когда загремел ложкой по тарелке, добивая остатки, спросила:

— Как всё прошло? Я слышала, что вы с военным корреспондентом в переделку попали.

Я усмехнулся, отломил кусок хлеба и жевал, размышляя, что ей ответить. Рассказать правду? Или приукрасить, чтобы не волновалась?

— Было всякое, Зин. Дело наше военное, ты знаешь какое, не скучное. Ушли мы оттуда целыми, что уже хорошо.

Она вздохнула с облегчением и, кажется, чуть расслабилась. Её рука невольно скользнула по моей, остановившись на мгновение, а затем сжала мою ладонь.

— Главное, что живы, — сказала тихо. — А я тут только и делаю, что о тебе думаю.

Я посмотрел на неё. Лицо у Зиночки было усталым, но всё равно красивым. На щеках румянец от тепла печки, а глаза — светлые, как небо весной. И тут я понял, как же соскучился по её взгляду, по её теплоте.

— Ты молодец, Зиночка, — сказал я. — Ты тут столько хлопот на себя берёшь, да ещё и меня, оболтуса, кормишь.

Она улыбнулась, но на её лице всё ещё виднелась тень тревоги.

— Ладно, давай лучше ещё покушай. Нечего на полупустой желудок разговаривать, — она сходила к печке и принесла оттуда небольшой чугунок. Как открыла, я аж нервно сглотнул: внутри томилась картошка с грибами.

Но съел немного. Что ж я, дикарь, что ли, девушку голодной оставлять. Она хоть и запротестовала, мол, я уже поужинала, всё равно заставил присоединиться. Вскоре сидели оба, сытые и счастливые, но одна мысль меня грызла изнутри.

— Слушай, нам поговорить надо.

Зиночка сразу всё поняла. Взгляд её стал серьёзным, словно холодный осенний ветер пронёсся по лицу. Кивнула:

— Ты про Лепёхина? — спросила тихо, но в её голосе я уловил нотку тревоги.

— Он угрожал мне. Говорил, чтобы от тебя подальше держался, — сказал я, пытаясь подобрать слова помягче, но ничего путного в голову не приходило.

Зиночка вздохнула и посмотрела в сторону, словно что-то искала глазами среди почти опустевших стеллажей.

— Он странный человек. Как будто уверен, что я его собственность, — проговорила она, и голос её чуть дрогнул. — Пыталась ему объяснить, что ничего у нас с ним нет и не будет. А он только своё твердит: «Ты моя, и всё тут». Мне страшно, Алёша…

Я кивнул, чувствуя, как внутри снова закипает злость. Лепёхин решил, что может распоряжаться чужими жизнями. Такого ему не прощу.

— Не бойся, Зина, — сказал я, и голос мой прозвучал твёрдо. — Пока я здесь, он к тебе не подойдёт.

Девушка улыбнулась, но на её лице осталась тревога. Она знала, что на фронте такие вещи редко заканчиваются просто так. Оба мы это знали.

Мы посидели молча, слушая, как где-то далеко-далеко гремит артиллерия. Потом девушка посмотрела на меня и тихо сказала:

— А может, ты прав. Может, нам надо держаться подальше друг от друга, пока война не закончится. Лишние проблемы сейчас ни к чему.

Я покачал головой.

— Нет, Зина. Не могу я вот так просто от тебя отказаться. Да и ты сама этого не хочешь. Пусть Лепёхин угрожает сколько угодно. Я своё не отдам.

Она смотрела на меня с благодарностью и какой-то тихой грустью. Потом подошла, обняла. Я почувствовал, как её руки обвились вокруг моей шеи, а сердце билось где-то совсем рядом.