Олений заповедник
Шрифт:
– Но я не могу оставить их на две недели. – В голосе ее звучала чуть ли не паника. – Солти должна ощениться через десять дней, и нам надо готовить Блитцена и Нода к просмотру.
– Что ж, прекрасно, – рассеянно произнес Теппис. – А теперь мне надо повидать одного малого, так что я оставляю тебя в компании этого молодого человека. Ты получишь удовольствие от разговора с ним. И помни, Лотти, – продолжал он, – на свете существуют более важные вещи, чем эти твои собаки.
Я проводил его глазами, а он шел по залу, кивая направо и налево людям, устремлявшимся поздороваться с ним, и, словно рыба-паразит,
– Вы любите собак? – спросила меня Лотти Муншин. Она издала при этом короткий хриплый смешок и, склонив к плечу голову, уставилась на меня.
Я совершил ошибку, спросив:
– Вы их выводите?
Она ответила – ответила подробно, входя в мелкие детали, которые вели к другим деталям. Это была фанатичка, а я стоял и слушал ее, пытаясь представить себе, из какой девушки могла вырасти такая женщина.
– У нас с Колли лучшее в графстве ранчо, – сказала она своим сдавленным голосом, – хотя на мне лежит ответственность поддерживать там порядок. И это немалая морока, должна вам сказать. Я каждое утро встаю в шесть часов.
– Вы ранняя пташка, – вставил я.
– Я рано ложусь. Мне нравится вставать с солнцем. Любой, кто ведет такую жизнь, будет в хорошей форме. Вы человек молодой, но вам надо за собой следить. Людям надо соблюдать те же часы, что и животным, и они будут здоровы как животные.
Поверх ее плеча были видны площадка для танцев и бассейн; с одной стороны, мне хотелось отойти от нее, чтобы пообщаться с более интересными людьми, а с другой, не хотелось бросать ее одну. Говоря, она теребила костлявыми пальцами подбородок.
– У меня легкая рука и на зелень, – сказала она. – Это необычная комбинация. Я развожу собак, и у меня все вырастает, что ни посажу. Иногда я думаю, что моему отцу суждено было стать фермером, иначе откуда у меня такой дар?
– О-о, смотрите! Вот идет ваш супруг, – не без облегчения произнес я.
Она окликнула его. Муншин находился на некотором расстоянии от нас, но при звуке ее голоса взглянул в нашу сторону с настолько преувеличенным удивлением, что ясно было: он вовсе не удивлен, – и направился к нам. Когда он узнал меня, выражение его лица на миг изменилось, тем не менее он тепло пожал мне руку.
– Ну вот мы и снова встретились, – милостиво произнес он.
– Карлайл, я хотела тебя спросить, – не без тревоги обратилась к нему Лотти Муншин, – ты собираешься сесть на эту диету из любимой еды?
– Посмотрим, – сказал он тоном человека, которому вес это безумно надоело, и взял меня за локоть. – Лотти, мне надо кое о чем поговорить с Серджиусом. Извини нас. – И увлек меня под юкку; мы остановились в глубокой тени, образуемой листьями дерева, над кроной которого стоял прожектор.
– Что вы тут делаете? – спросил он.
Я снова объяснил, что приглашен Германом Тепписом.
– И Айтел тоже?
Я кивнул, и Муншин взорвался:
– Айтел еще может притащить сюда и Илену. – Он возмущенно покачал головой.
Я рассмеялся.
– Этот прием – такая скучища, – сказал я, – т надо бы как-то расшевелить народ.
Муншин удивил меня. Лицо его вдруг изменилось: он что-то прикинул и стал похож на очень крутого клоуна –
клоуна, который хранит про себя куда больше знаний, чем наличие четырех сторон света.– Знать бы, что у Г.Т. на уме, кучу бы денег отдал, – пробормотал он себе под нос и пошел прочь, оставив меня возле юкки.
Прием постепенно становился оживленнее. Люди уходили куда-то парами или собирались вокруг того или иного центра притяжения. В одном углу играли в шарады; на площадке для танцев стало не протолкнуться; известный комик давал бесплатное представление, и споры вокруг шедшей с успехом пьесы чуть ли не заглушали исполняемую оркестром румбу. Какой-то пьяный умудрился взобраться по треноге, поддерживавшей камеру из папье-маше, и теперь препирался с оператором, пытавшимся заставить его слезть. А рядом стояла его жена и громко смеялась.
– Ронни обожает сидеть на флагштоках, – повторяла она.
Инструктор по плаванию при отеле устроила показ в отделенной канатом части бассейна, но лишь несколько человек смотрели ее демонстрацию. Я выпил пару порций у бара и тщетно пытался пристроиться к той или иной группе. Со скуки я стал слушать исполнителя народных песен, так затянутого в кожу, словно на нем был надет чулок, – он пел старинные баллады дребезжащим гортанным голосом, слышным даже на фоне танцевальных мелодий, которые играл оркестр.
– До чего талантлив, верно? – произнесла рядом какая-то женщина.
Кто-то постучал мне по плечу. Я обернулся: мне улыбался блондин, в котором я признал теннисиста-профессионала, игравшего в команде «Яхт-клуба».
– Пошли со мной, – сказал он, – кое-кто хочет с вами познакомиться.
Оказалось, что такое желание возникло у кинозвезды Тедди Поупа. Это был высокий шатен с открытым лицом – каштановые волосы мыском спускались ему на лоб. Мы с теннисистом подошли к нему, и он широко мне улыбнулся.
– Не прием, а дрянь, верно? – сказал Тедди Поуп.
Мы все улыбнулись. Я не нашелся что сказать. Рядом с Поупом сидел Мэрион Фэй, маленький, скучающий. Он лишь кивнул мне.
– Вы играете в рулетку? – спросил теннисист. – Тедди у нас aficionado. [1]
– Я попытался выработать свою систему, – сказал Тедди. – У меня была теория насчет номеров. Но математика не для моего низкого интеллекта. Я нанял статистика, чтобы он попытался выстроить мою теорию в нечто понятное. – Он снова широко улыбнулся мне. – Вы штангист? – спросил он меня.
1
Любитель (исп.). – Здесь и далее – примеч. пер.
– Нет. А что – похоже?
Мой ответ почему-то очень их развеселил. Поуп, теннисист и Мэрион Фэй – все долго смеялись.
– Я вот могу согнуть железный прут, – сказал мне Тедди. – Если он, конечно, достаточно тонкий. Я занимаюсь штангой, чтобы не полнеть. А то я стал такой толстый. – В подтверждение своих слов он ущипнул себя за живот и захватил кусочек кожи не толще карандаша. – Мерзость какая.
– Вы, по-моему, в хорошей форме, – не очень убежденно сказал я.