Ольф. Книга вторая
Шрифт:
С вином, лимонадом и пиццей мы высадились на такой высоте, где просто появиться страшно. Эйфелева башня, говорите? Вы не стояли на решетчатой площадке для ремонтников, куда выход только с лестницы через лифт для обслуживающего персонала. Почему-то в корабле на большей высоте страшно не было, а здесь…
Челеста схватилась за меня, начисто забыв про пиццу. Каблуки соскальзывали в дыры между арматуринами, куда легко могла провалиться вся нога. Дунуло так, что моей спутнице пришлось подхватить низ красного платья, оно не просто грозило задраться, а его рвало изнутри восходящим потоком. Резкий порыв унес пиццу в красивый
– С днем рождения!
– Чин-чин!
Бутылки звякнули боками, мы приложились к горлышкам. Моя посудина была с лимонадом, ибо я за рулем – в самом невероятном смысле этого выражения. За таким рулем, что ой-ой. Нельзя терять бдительности.
Внизу расстилалась Москва.
– Дарю! – Царским жестом я обвел просторы. – Можешь любоваться, только руками не трогай.
Челеста, насколько показала жизнь, придерживалась того же правила в отношении меня и себя.
Домашнее вино оказалось крепким, Челесту пробрало. Продышавшись, она объявила новый тост:
– Верра иль ностро джьорно! (Наше время придет. То есть: будет и на нашей улице праздник)
Звон бутылок – и мы снова отпили. В стальной конструкции ревел ураган, сдувая нас к чертям собачьим. С такой силищей проходилось не просто мириться, а подстраиваться, иначе действительно сдует. Без корабля я пока летать не умею. В смысле, что не умею летать управляемо.
Вокруг выло и стонало, мы поочередно отхлебывали, ладонь обнимала талию прижавшейся девушки… Феличита.
Челесту пробило на разговоры:
– Нон вольо риторнарэ а каза, вольо прэндэрэ иль воло кон тэ. Сэ бизоньа партирэ рер пьянэта альтра – прэго.*
*(Не хочу возвращаться, хочу улететь с тобой. Если понадобится лететь на другую планету – я готова)
Приходилось кричать друг другу в ухо. Нет, все же здесь совсем не романтическое место. Если подспудная мыслишка о поцелуе имелась, то сгинула от простого соображения, что если вдруг повторю подвиг коробки с пиццей-птицей, то облегчусь отнюдь не сыром и тестом.
– Хватайся за меня! – сообщил я прижавшемуся к губам маленькому ушку.
Возвращение вышло подобно Парижскому: Челеста висела у меня на спине, руки обнимали сзади за шею (в одной заодно удерживалось вино), ее тыл так же сверкал, показывая прошлому все, что о нем думает (злой ветер все же задрал платье), а я с ней и своей бутылкой в одно невероятное движение влетел в теплый уют корабля.
Теперь, после прыжка в жуть, можно было поцеловаться.
Напарница руководствовалась другими соображениями. Она уселась на полу, привалилась к будуару и вытянула вперед прямые ноги. Покачивая ступнями и прихлебывая из бутыли, Челеста продолжила непонятную тираду «за жизнь».
– Ми авэванно пер нулла…*
*(Меня ни во что не ставили)
Тоскливый взгляд переползал с меня на бутылку и обратно. Неприятное сравнение.
– Адессо ми анно пер морто. А ке скопо ди риторно?*
*(Сейчас меня считают мертвой. Зачем возвращаться?)
Кажется, что-то про Одессу говорит. Хочет в Одессу? Нет, милая, не сегодня,
для столицы юмора сейчас нет ни денег, ни настроения.– Давай погуляем, – сказал я.
Поступившее от меня предложение приняли беспрекословно. Еще бы, если ни бельмеса не понимаешь.
Парк Горького отпугнул количеством народа, и я уже почти выбрал дебри Измайловского, над которым мы как раз оказались, но тоже передумал. У человека день рождения, нужно дарить впечатления. К тому же, платье, которое ей так нравится – его нужно кому-то показывать, иначе – в чем смысл?
Пойти в клуб? А если что-то произойдет, и потребуются документы? В музей? Не тот настрой. И у подружки что-то слишком ноги подкашиваются. Не крепковато для нее винцо? Хотя, чтобы свалить итальянца, это надо постараться, у них вино входит в каждый обед и ужин неотъемлемой частью – как у нас «третье», то есть чай или компот. Потому даже машину водить разрешено с достаточным количеством промилле.
Мы вышли к набережной. Лучше просто пройтись по центру столицы, чем специально что-то придумывать. По пути само придумается. Мы шли в обнимку, напарница что-то лепетала, иногда прикладывалась к бутылке. Я наслаждался жизнью. Солнце… Родина… Опять же – ладонь на чудесной талии… Красивая подружка и свобода, помноженная на всемогущество – что еще нужно мужчине?
Главная мужская радость – дарить радость женщине. Я дарил. И ее принимали. Тоненькая смугляночка светилась счастьем, мне на плечо то и дело клонилась ее головка, лепет становился все тише. Наконец, мы пошли в тишине. Хотя, какая тишина в центре Москвы?
Челеста вдруг встрепенулась:
– Ольф, о урдженца ди фарло…*
*(Мне срочно нужно сделать это…)
Ее бросило к бетонному парапету, она перегнулась…
Прохожие недовольно качали головами либо делали вид, что не видят. Я уныло стоял рядом. Челесту рвало.
Поднесенная к носу бутыль, которую подружка в одиночку уговорила почти на две трети, все расставила по местам. «Лучшее из домашнего», «Не вино, а сказка». Внутри оказался коньяк. Хороший домашний коньяк. «Попробуешь, потом еще придешь…»
Не приду. Даже в желании удружить надо предупреждать, иначе вот такое случится. И на работу туда не приду, иначе живым не выйду. Пусть те люди, что хотели со мной о чем-то поговорить, строят планы без моего участия.
Визитка «за хозяина» отправилась в речные воды.
Что-то Челеста долго телится.
– У тебя все в порядке?
У нее все было в порядке. Тело висело на парапете, руки и ноги безвольно болтались. Челеста спала.
– Горе ты мое. А ну, поднимайся. Пойдем!
Слова были бесполезны. Подействовали только хлесткие пощечины, и то не до конца. Поднятый организм отказывался держаться вертикально, нужно было поддерживать, а иногда подхватывать полностью. Неподалеку сверкала рекламой международная сеть бесплатных туалетов, прикрывавшаяся продажей гамбургеров. Втолкнуть подружку в дверь с женским значком я не рискнул: вдруг заснет или, того хуже, начнет буянить? Пришлось вторгнуться в отделение для мужчин.
– Простите…
Затолкав кучерявую головку под кран умывальника, я включил ледяную воду. Мужики, которые использовали в это время расположенные по соседству писсуары, понятливо кивали: дескать, молодо-зелено, пить не умеют, а берутся.