Ольга, лесная княгиня
Шрифт:
Кто-то из полутьмы порывисто шагнул к двери, едва не отпихнув Эльгу, которая собиралась войти.
Она попятилась, вытаращив глаза от изумления. Какой-то рыжеватый, невысокий парень в серой шерстяной сорочке шагнул через порог и почти столкнулся с ней; окинув ее быстрым хмурым взглядом, в котором читалось мимолетное удивление, он пошел дальше, вон со двора.
Эльга вошла, собираясь спросить, что все это значит; увидев ее, Мальфрид, стоявшая с растерянным лицом, всплеснула руками и бросилась бежать.
– Стой! – закричала она, выпрыгнув за порог. – Инги! Иди назад! Иди, кому говорю!
Эльга вышла вслед за ней во двор.
Парень, который едва
– Инги, – примирительно произнесла Мальфрид и протянула к нему руки. – Постой! Посмотри – твоя невеста приехала!
И указала на Эльгу, застывшую, будто деревянный кап.
Парень снова взглянул на нее.
Не помня себя от изумления, Эльга взглянула на него в ответ.
Они были почти одного роста, хоть он и раздался в плечах куда шире. Обыкновенное лицо, рыжеватые брови. Голова выбрита, как это делают в летних походах, чтобы не разводить вшей и не умереть от жары под шлемом с войлочным подшлемником. Поношенная серая рубаха мало вязалась с серебряной хазарской серьгой.
Холодноватые голубые глаза.
Перед Эльгой стояла ее судьба, а она все не верила в это.
И ему, похоже, было вовсе не до нее. Два раза проехав по девушке взглядом с ног до головы и обратно, Ингвар развернулся и без единого слова вышел за ворота.
Эльга в немом изумлении обернулась к Мальфрид.
Та безнадежно махнула рукой:
– Все по той драке деревлянской… Едва приехал, а сразу… Совсем вежество забыл…
«Это он? – хотелось спросить Эльге. – Мой муж?»
Но язык не поворачивался.
А между тем сомневаться не приходилось. Это он.
Тот самый, кого ей так расхваливали.
Захотелось расплакаться от разочарования и обиды. Эльга не отдавала себе отчета, что, глядя на Мистину, который ее сватал за Ингвара, и этого последнего представляла таким же, только еще лучше, как князь лучше любого в дружине.
А он… и посмотреть не на что, так еще и…
Ей было больно от этого оценивающего взгляда, в котором сквозь досаду пробивалось равнодушие, но никак не восхищение.
Слепой он, что ли?
Вся кровь бросилась ей в лицо; к счастью, возмущение вытеснило желание заплакать, и Эльга лишь сжала зубы.
Не понравилась она ему? Поди, в уличах получше видал?
«Ну, погоди же! – мысленно крикнула она ему вслед. – Если я тебе нехороша, так и я получше найду! Недолго будет и трудиться! Женишок, кривобокий горшок! Ты еще мне поклонишься!»
Этот день Эльга запомнила надолго.
Он ее просто оглушил.
Она сидела у Мальфрид, стараясь сдержать гнев и не выложить княгине, что думает об ее неотесанном брате. И о свадьбе с этим чучелом она мечтала, как о великом счастье? Что же ей – на роду напрядено быть отдаваемой каким-то сплошь медведям криволапым?
В глубине сердца она понимала: сама виновата, слишком много напридумывала, пока ждала.
Сравнения с девичьей мечтой мало какой живой человек выдержит.
Но вина не только ее: Ингвара ей перехвалили. Воспевая его отвагу в походах, кмети и воеводы не приняли в расчет, что девушка в придачу к этому ждет еще и красоты, и вежества. И сама их добавляет тому, о ком ее учат думать хорошо. А потом встречается с тем, что есть на самом деле…
Вдруг во дворе кто-то закричал:
– Ингоревы хазар бьют! Двор разоряют, жгут конец!
Среди «жидов хазарских» были разные люди: какие-то путем торговли со всем светом нажили большие богатства, другие сами, бывало, одалживали денег у воевод, как Леви бен Ханука. Лет пять назад тот занял у Свенгельда
сто ногат, но в торговой поездке на него напали еще какие-то лиходеи, убили и забрали все имущество. Брат его Яаков, поручитель, оказался должен сто ногат, которых у него не было, из-за чего Свенгельд целый год держал его в цепях, пока иудейская община не собрала ему шестьдесят серебряных монет. Тогда Свенгельд выпустил должника под поручительство самых уважаемых обитателей Козарского конца; те вручили Яакову письмо с призывом к единоверцам собрать недостающее, и с этим письмом Яаков пошел по белу свету добывать оставшиеся деньги [11] .11
Путь Яакова бен Хануки закончился в Каире, судя по тому, что письмо еврейской общины Киева X века (по некоторым мнениям, около 930 года) было найдено в 1962 году именно там (так наз. Киевское письмо). Получил ли киевский кредитор свои сорок дирхемов, осталось неизвестным. (Прим. авт.)
Жили они за крепкими частоколами, а те, что побогаче, и держали наемную охрану, набранную главным образом из варягов. В Киеве жидов не любили еще со времен хазарского владычества: поляне за близость со сборщиками дани, а русы – как соперников за власть над торговыми путями. К тому же бог у них был собственный и всего один, и он запрещал им тесные отношения с иноверцами – несмотря на то что последние их поколения уже и не знали других языков, кроме словенского, и многие «жиды» носили словенские имена. Например, старейшина Козарского конца – Гостята сын Кавара Когена.
Каждая ссора приводила к оскорблениям:
– Ваши деды у наших в холопах ходили!
– А мы вашими детьми еще торговать будем!
За этим нередко следовали драки.
Дружина Ингвара только высадилась после возвращения из похода и еще находилась на пристани Подола. В ней было немало новых людей, появившихся уже после уличского похода и жаждущих такой же славы и добычи. Казалось бы, после долгого путешествия к порогам им следовало идти в баню да отдыхать, но нет. Только прослышав, что-де «жиды хазарские покушались на деревлянскую дань», молодые кмети осознали, что в их отсутствие Киев был в опасности.
Старики никуда не годны, а князь ворогов покрывает!
Ингвар вернулся с Горы недовольный: князь сказал ему, что дело решено, возмещения выплачены, ворошить старое незачем.
Мальфрид не сумела успокоить брата.
Как тут успокоишься, если старый волк Свенгельд стерпел, что у него из-под носа воруют добро, которое они вместе добыли в походе! В тот год на Деревлянь Ингвар ходил еще отроком; тогда было положено начало его славе, и посягательство на его плоды он воспринял как тяжкое оскорбление.
– Бей хазарских гадов! – орали возле лодей. – Покажем, как на наше добро пасть разевать!
Народ на пристани смеялся и подбадривал.
Когда Ингвар вернулся, толпа повалила к Козарам – кмети и всякий люд вперемешку. Купцы, заслышав шум и поняв, что это по их головы, немедленно закрыли ворота. Из дружинных домов бежали, одеваясь на ходу, «хазарские варяги» – причем часть из них в это время оказалась снаружи и теперь пробиралась в толпе нападающих, не зная, как попасть к своим.
– А ну, расступись, нам наших жидов спасать! – орал Плишка Щербина, за которым пробивались его два побрательника – савар по прозвищу Шкуродер и варяг Бьярки Кривой.