Ольга, лесная княгиня

Даже не верится, что все уложилось в какие-то несколько месяцев. Князь Дивислав был добрым и достойным человеком и всегда обращался со мной ласково. Ни разу не дал мне понять, что столько лет собирался взять в жены другую девушку – и знатнее, и красивее меня. Ни разу он, казалось, даже не вспомнил, что я вовсе не княжья внучка.

Я потом поняла, зачем он в день моего появления в Зорин-городке спрашивал, пойду ли я за него. Эльгу ему обещал ее отец, и она от него сбежала. Попросив моего согласия, он хотел быть уверен, что я не поступлю так же.

И я… да, я сдержала слово.

От меня зависело немногое, совсем ничего, но я не покинула моего мужа.

Только это меня и утешает, когда я вспоминаю все, что произошло.

Я могла бы прожить с ним счастливую жизнь.

Но, видать, это была не моя судьба, а не свое надолго удержать никогда не получится.

Это была самая добрая, всеми любимая пора года: урожай убран, закрома полны, столы обильны. К весне все истомятся от печного дыма и захочется на волю, а сейчас работники лежат по своим избам, давая отдых спинам и рукам после жатвы. Женщины мочат и сушат льны, ожидая скорых супрядок. Молодухи, уведенные мужьями с Ярилиных игрищ, уже прячут под завесками округлившиеся чрева, девочки-доросточки впервые входят на девичьи павечерницы взамен ушедших в молодухи, а девки-невесты, кого отцы отдают по уговору, сидят на укладках и с нетерпением поглядывают в оконца…

Но к нам приехали другие сваты.

Те, кого заслала сама Мара – Черная Невеста.

И не меда стоялого она в чаши наливала, а крови горячей. И не на снопах ячменных она постель женихам молодым стелила, а на краде огненной. И не куньим одеялом укрывала, а покровом матери сырой земли…

Как хорошо, что уже было убрано все жито!

Если бы они пришли раньше и сожгли поля, насколько больше людей не пережили бы ту зиму!

Однажды, когда мы уже собирались мять вымоченный и высушенный лен, в Зорин-городок примчался верхом отрок из Моиславлей веси. И сказал, задыхаясь: им передали весть от Любонежичей – по Ловати идет на лодьях войско киевского князя Ингоря. Направляясь, конечно же, сюда.

Я так и замерла с охапкой льняных стеблей в руках.

Все это время я надеялась, даже почти верила, что вуй Гремята и Бельша уладят дело в Киеве: ведь Ингвар получил невесту, которую хотел!

И я получила самого лучшего мужа, о каком могла мечтать, поэтому мне хотелось верить, что теперь мы будем жить-поживать да детей наживать…

Но по тому, как переменилось лицо мужа при этом известии, я поняла, что он в наше мирное будущее не слишком верил.

Он не удивился.

– Рассылайте гонцов, собирайте людей! – Дивислав нашел глазами кого-то из своих кметей и кивнул.

– Но может быть… – Я подошла к нему, прижимая льняной сноп к груди: не могла бросить наземь, но и не соображала, куда деть. – Он хочет только пройти на Нарову – ему ведь нужно отомстить…

Я уже рассказала мужу обо всем, что предваряло бегство Эльги.

Он знал: Ингвару, прежде чем взять ее в жены, придется найти тех викингов, что убили Вальгарда.

Теперь я сообразила: Дивислав молчал, когда я говорила об этом. А я по глупости думала, что он просто не придает этому значения: ведь месть за отца Эльги взял на себя другой человек, а меня отдавали замуж родичи матери и не ставили такого условия.

– Он-то хочет пройти, – Дивислав кивнул, – но я-то не хочу его пропускать.

Я услышала в его голосе сожаление, но и уверенность, что иначе нельзя.

Он понимал, что это огорчит меня, но ничего не мог изменить.

Я понимала его.

Ингвар нанес ему тяжкое оскорбление, похитив невесту, которую ему обещали по уговору. Дивислав никак не мог ради собственной чести позволить тому пройти на Нарову, выполнить условие и сыграть свадьбу.

А ведь и Ингвар никак не мог обойти Зорин-городок! Ему нужно было получить назад приданое Эльги.

Их столкновение было неизбежно, они оба это знали, и оба желали исполнить свой долг перед предками, родом и дружиной.

Разве я могла его отговаривать?

Нет, ведь честь рода была и мне дороже всего.

Да и не стал бы он меня слушать.

По расчетам мужа, у нас было еще два-три дня в запасе. Разослали гонцов ко всем гнездам, кого можно было успеть оповестить за это время.

Тем временем разошелся слух, будто не то киевский князь, не то хазарский каган идет сюда с войском, чтобы отнять у Дивислава жену молодую – меня!

Я не знала, плакать или смеяться.

Люди все перепутали, но что за важность? Полевые труды были закончены, и мужчины охотно брались за топоры «ради княгини молодой». Я была так благодарна этим людям, которые готовы были отдать жизнь, как им казалось, за меня, и так жалела их, кому пришлось покинуть дома в такое время. Идти на бой вместо того, чтобы пить пиво на свадьбах дочерей…

Вои стали собираться почти сразу.

Зрелые мужи, безусые отроки – они шли к нам с топорами, наскоро пересаженными на более длинные рукояти, с рогатинами, с охотничьими луками, в серых валяных свитах и таких же шапках.

Скоро все избы в Зорин-городке были заполнены, как и в ближних трех весях. Я сбивалась с ног. У меня было столько дела в эти дни – всех накормить, устроить, выдать из одежды кому чего не хватает, – что даже было некогда бояться.

Мужа я почти не видела: выстроив вновь прибывших на пустыре под воротами, он обучал их премудростям ратного строя.

Даже поспать немного, когда уже совсем нет сил, мы с ним приходили в разное время.

Держана в ту пору хворала: кашляла, ее лихорадило. Я боялась, что не успею ходить еще и за ней, но она сама встала и принялась помогать мне. Она исхитрялась и заниматься детьми, и присматривать за нашим хозяйством, пока я кормила ратников. Что бы я делала без нее!

И в те дни, и потом…

Вскоре стало известно, что Ингвар прибыл.

Его дружина высадилась на берег поодаль от Зорин-городка и заняла Хотилову весь: Хотиловичи, прибежав к нам со всеми домочадцами, и передали эту новость.

А еще они передали слова князя Ингвара: Дивислав должен доставить ему все приданое Велегоровой дочери и поклясться беспрепятственно пропустить его к Будгощу и обратно. Иначе предлагал биться завтра на заре, на лугу между нами и Хотиловичами.

Ответ был очевиден.

Думаю, на согласие Ингвар и не рассчитывал.

А я была близка к отчаянию.

Совсем недавно, в своей девичьей жизни, я любила Эльгу больше всех на свете. И она, я думаю, любила меня.

Прошло так мало времени, и вот наши судьбы пересеклись таким ужасным образом!

Мне все казалось, что ради нашей с ней любви должен быть какой-то выход. Но я не находила этого выхода и чувствовала себя загнанной в темный угол.

И на следующее утро дружины вышли в поле.