Олигарх

Шила в мешке не утаишь. Подробностей моих отношений с теперь уже шефом жандармов никто не знал, но тайной они не были. Тем более секретом Полишенеля были шашни матушки с генералом. И императорские милости нашей семье все связывали с протекцией Бенкендорфа. И думается мне не без оснований.

Княгиня Волконская и завсегдатаи её салона были в оппозиции правительству, открыто сочувствовали декабристам, на дух не переносили шефа жандармов и естественно перенесли отношение к нему на меня.

Своё намерение пообщаться с хозяйкой на картофельную тему я сразу же оставил и решил при первой же возможности ретироваться, но тут появился новый гость которого моя светлость ни как не ожидали тут увидеть, генерал-майор Михайлов.

Генерал тоже подозревался в сочувствии заговорщикам, но под следствием не был, но крайней мере мне это было неизвестно. Он знал, что я взял на службу его врага месье Ланжерона и увидев меня, даже сжал кулаки от ярости.

Скандал мне явно был ни к чему и я решил, плюнув на приличия и весь дурацкий этикет, развернуться и просто уйти. Но не тут-то было.

Генеральское бешенство закипало видимо по секундам, он как разъяренный бык попер напролом и громко выкрикнул мне в спину:

— Картофелевод!— я остановился и резко развернулся.

Увидев мою реакцию, генерал медленно, громко и очень внятно начал говорить обращаясь к вошедшим вместе с ним офицерам, рассчитывая что его услышат все присутствующие, а не только те, кто находился рядом.

— У этого господина нет ни совести, ни чести, что и не удивительно. Его отец еще с юности запомнился своими подлостями, но хотя бы в бою был храбрым и честным офицером. А этот опозорил свой славный род, променяв военную карьеру на копание в земле и стал подлинным Иудой Искариотом. Если бы этот сопляк не был бы таким трусом, что он продемонстрировал когда устранился от выяснения отношений с господином Пушкиным, приняв посредничество женщины, я бы вызвал его на дуэль.

Это было конечно слишком, дураку понятно, что уклонятся от дуэли в подобном случае, значит обесчестить себя так, что потом никогда не отмоешься. Поэтому в зале наступила гробовая тишина, взоры всех устремились на меня.

— Хорошо, господин генерал-майор, — я медленно подошел к нему и его офицерам. — Мне конечно не камильфо драться с дедушкой, а вы по возрасту мне доводитесь дедом, но если вам угодно, то пожалуйста, я готов драться с вами.

Подобного поворота событий генерал явно не ожидал, особенно его похоже потряс мой пассаж про дедушку, он как рыба на берегу раскрыл рот и пару раз громко хлопнул губами. Тогда один из его офицеров, незнакомый мне майор, достаточно молодой, но судя по всему борзый до ужаса, сделал шаг навстречу и громко сказал, почти прокричал.

— Я, сударь, готов драться с вами. Надеюсь наша разница в возрасте вас не смущает? — майор, как и его шеф, то же возбудился и это меня сильно позабавило и совершенно успокоило, а самое главное у меня появилась уверенность, что с моей головы даже волос не упадет.

Я с улыбкой наклонился и внимательно оглядев генерала со свитой, а затем всех присутствующих и мне в глаза бросилась, побледневшая как полотно хозяйка. В этот момент я вспомнил что когда-то читал, что летом 1826-ого над ней был установлен тайный надзор полиции и уже в августе 1826-ого года шеф жандармов получил телегу на неё и вдову генерала Коновницына.

— Я так полагаю, что на дуэль вызвали меня, поэтому право выбора оружия за мной. Не так ли?

— Да, — одновременно и синхронно выкрикнули майор и обретший дар речи генерал. Меня это очень позабавило и я язвительно скривившись, сказал.

— Успокойтесь, господа, не надо так волноваться, это очень вредно. Драться мы будем через несколько минут и вы, сударь, — я слегка наклонил голову, обращаясь к майору, — можете не успеть успокоиться, а вас, — я сделал такой же наклон в сторону генерала, — может хватить удар, возраст все-таки.

От такой наглости мои оппоненты похоже потеряли дар речи, а в салоне раздались негромкие редкие смешки.

— Право выбора оружия я уступаю вам, — свои слова я сопроводил жестом в сторону майора. — Это я делаю для того, что бы никто не сказал, что у меня будет преимущество, так как известный вам месье Ланжерон дает мне уже три месяца уроки фехтования и не думаю, что у вас будут шансы против меня.

Это был удар не в бровь, а в глаз. Майор немного побледнел и медлил с ответом. Это была его большая ошибка. Сейчас я продолжу его публичную порку.

— Если вы, сударь, выбираете пистолеты, то право первого выстрела за мной. Я буду стрелять с тридцати шагов, а вы можете стрелять как положено, с десяти. Стреляться мы будем немедленно, — я огляделся. — Прямо в этой зале, место позволяет. Если у вас нет оружия, мой человек принесет нам пистолеты, сабли, шпаги. Как вам угодно.

— Я буду секундантом майора, — прорычал окончательно пришедший в себя генерал. — Мы выбираем пистолеты. Несите.

— Господа, — обратился я к присутствующим. — Кто окажет мне честь быть моим секундантом?

— Я, ваша светлость, — тут же отозвался один из присутствующих. Услышав его голос, я вспомнил кто это и где я его видел. Это был скорее всего какой-то профессор Московского университета. Я его видел во время экзамена и его даже представляли, но вот хоть убей — не помню.

— Отлично. Но это еще не всё. Вы, сударь, позвольте спросить какой титул носите? Князь? Граф? Барон? Или еще что-нибудь? — обратился я к майору. Он похоже понял куда я клоню и опять помедлил с ответом.

— У меня нет титула, ваша светлость, — ответ мне понравился и я улыбнулся.

— Вы, сударь, поняли свою ошибку и я вас прощаю. Но на будущее не забывайте, к титулованным особам вы должны обращаться ни в коем случае не опуская их титул.

Я повернулся к еще присутствующим гостям салона.

— Уважаемые господа. Генерал Михайлов назвал меня Иудой, по видимому он имел в виду моё отношение к тому, что произошло 14-ого декабря и то, что мой отец, участник этого выступления, был убит и уже мертвым прощен Государем. Так вот, господа, я хочу заявить, офицеры, вышедшие на Сенатскую площадь совершили преступление, они хотели принести на нашу землю революционную заразу, наподобие той, которая еще недавно терзала Францию. Они обманом вывели на площадь нижние чины и кровь погибших на их совести. Дворянин и офицер должен быть опорой престолу, а не его шатателем. Это грех, господа. Тяжкий грех.

В зале наступила звенящая тишина. Подождав несколько секунд, я продолжил, обращаясь к присутствующим.

— А теперь, господа гости, прошу освободить залу. Господ офицеров прошу отойти к дверям и пожалуйста не вмешивайтесь, иначе я буду вынужден по очереди драться с каждым из вас и уверяя, пока вы меня убьете, кто-то из вас успеет отойти в мир оной передо мной. Вас, господин профессор, попрошу с моим человеком принести из кареты пистолеты и найти положенного на дуэли лекаря, наверняка среди присутствующих он есть.