Омский горячий твой

– Завтра никак не могу, извините! – продолжает нарываться Глеб.

– Ты уж поищи время! – раздраженно настаивает мужчина. – Мы теперь знаем, где ты свою бабу прятать собираешься. Судьбу-то не испытывай! Ты же не надеешься, что у нас ей больше понравится? О родителях тоже подумай!

– Слушай, ты! – сквозь зубы цедит Глеб прямо Кириллу в лицо, и я вижу, как его охранники напрягаются, меняя позу. – Передай Колесникову, что я не щенок, бегать к нему по щелчку! Приеду, когда сочту нужным! Когда мне самому надо будет! А ты, мать твою, даже пасть не смей разевать в мою сторону и сторону бабы моей! А то я всегда могу переобуться и у Андронова помощи попросить. Он мне, чтоб вы знали, двадцать лямов обещал! Может быть, мне еще раз пересмотреть его щедрое предложение, против пятерки вашей вонючей? Если Марк Борисович сядет, тебя за собой потащит. Ему сейчас просто смысла нет тебя топить, потому что это моими усилиями до сих пор керосином не запахло. Усек? Поспеваешь за ходом мысли? – Я вижу, как меняется лицо Кирилла, и он отступает от Глеба на шаг. – Ты сам-то дело читал? А чё ты? Дать тебе экземпляр? – продолжает запугивать мужчину Глеб. – Там после каждой строчки твоя фамилия мерещится. Так что ты уж постарайся, чтобы Колесников сам расщедрился, а не то скидываться придется! А батю моего вы кошмарить даже не надейтесь! У него подвязки хоть и старые, зато надежные. Он вас всем скопом наебнет, только суньтесь!

– Да че ты завелся? Я же сказал, что помогу с документами.

– Да куда ты, блядь, денешься, Кирюша? – уже уставшим, с нотками презрения, тоном говорит Глеб. – И с документами поможешь, и денег у подельника своего выпросишь. Я тебе не хуйло собачье! Не шути так больше. Думаешь, я это дело от фонаря взял? Лоханулся? Я все возможные нападки с вашей стороны просчитал. Андронова недооценил, потому что не думал, что вы, говнюки, ему так крепко насолили. Это ваши разборки, а не мои. А жизнь теперь через жопу у меня! Так что я под вашу дудочку плясать не собираюсь! – Глеб вынул из-за пояса пистолет покойного и бросил рядом с трупом. – Забирайте свое дерьмо и проваливайте!

Глеб сел на диван на то же место, где только что сидел Кирилл и смотрел, как охрана Кирилла заворачивает убитого бандита в огромные мусорные пакеты. Труп унесли и даже вытерли с пола кровь. Затем вошли еще трое мужчин в черном, вооруженные до зубов. Кирилл представил охрану Глебу и повернулся к выходу.

– Девочка-целочка, – задумчиво протянул мужчина. – Ей лет-то сколько? Это вообще законно жить с малолетками?

– Семнадцать, – устало ответил Глеб. – Не твое собачье дело, с кем я живу!

– Ты где в Москве целку отыскал? – пропустив слова Глеба мимо ушей, не унимается Кирилл. – Адресок дашь?

– Извини, Зарипов, я последнюю забрал, – усмехается Глеб. – До завтра! – бросает он, намекая, чтобы он проваливал.

Кирилл выходит не прощаясь. Глеб дает распоряжение новым охранникам и поднимается по лестнице, где находит меня.

62. Глеб

Как мне сказать Алене, что ей придется гаситься теперь в Омске? Как я буду жить без нее? Сука! Мне хочется разнести весь дом в щепки!

Поднимаюсь по лестнице наверх и натыкаюсь на нее. Блядь, да на ней снова нет лица! Бедная моя девочка!

– Раз ты все слышала, объяснять ничего не нужно? – спрашиваю я, помогая подняться с пола. – Пойдем!

Веду ее в спальню, где до сих пор сидит Вера, такая же пьяненькая, как и Алена. Заталкиваю девчонку в ванную и включаю воду, сам возвращаюсь к Вере. Сажусь перед ней на корточки и беру ее руки в свои. Мне хочется утешить ее и успокоить.

– Вера, простите, что вам пришлось такое пережить, – говорю я. – Дом под охраной, больше бояться нечего.

– Да ничего, Глеб! Я больше за маленькую хозяйку переживаю. Человека убить – это не шутки. Ты бы нанял ей психолога.

– Хорошо, Вера. Я бы хотел вас попросить, чтобы вы забыли обо всем, что случилось, и не рассказывали никому, даже Инге.

– Конечно, – отвечает Вера и поднимается на ноги. – Я не хочу, чтобы Алена повторила мою судьбу. Иди к ней, Глеб. Ее нельзя сейчас одну оставлять.

Вера ушла к себе, и я последовал ее совету. Надо напоить Алену еще, чтобы лучше спалось. Я нашел на полу в ванной ее стакан и налил Алене еще бренди.

Алена сидела на полу, ожидая, когда наберется ванна. Она сама потянулась к стакану, даже уговаривать не пришлось. Вот так люди и спиваются. К поезду под названием «мое чувство вины» прицепили дополнительный вагон.

Я помог ей раздеться и разделся сам. Мне уже не терпелось отмыться от всего этого дерьма.

Мы залезли в воду и молчали. Я задумчиво намыливал плечи и руки Алены мочалкой, представляя, что творится у нее в душе.

– Когда я уеду? – тихо спросила Алена.

– Как только будут готовы документы, – на секунду прикрыв глаза, отвечаю я. Я стараюсь, чтобы мой голос не дрожал. Кому-то из нас двоих нужно оставаться сильным. – Я попрошу Валеру, чтобы тебя сопроводил.

– Хорошо, – обреченно отвечает Алена.

Некоторое время мы опять молчим. Я не могу больше разговаривать с ее спиной, поэтому я пересаживаюсь напротив нее и беру ее за подбородок.

– Ты вообще как? – спрашиваю я, сам не зная, что хочу услышать в ответ.

– Я вот думаю над тем, что сказал Кирилл. Почему я не целилась в грудь ему или в ноги? Он бы может живой остался. А я специально целилась в голову, потому что я хотела его убить. Я не хотела его ранить или напугать. Понимаешь? – Я киваю головой. Я ее понимаю. – За то, что они собирались сделать со мной... и с тобой, я желала его смерти, никак не меньше. Но пистолет я взяла не за этим, я тебя ждала.

– Я уже понял, что тебя не стоит злить. Стреляешь ты без промаха, слава Богу! Это тебя отец научил? Он, правда, полицейский? – Алена кивает. – Он бы гордился тобой. Но ты понимаешь, что нельзя никому рассказывать? Даже Юле нельзя!

– Я же теперь не смогу их навестить? Что я им скажу? Как объяснить, что я бросила колледж и уезжаю в Омск? А как же я там буду без тебя? А если с тобой что-нибудь случится?

Миллион этих же самых вопросов раздирали и меня изнутри.

– Со мной все будет в порядке! Как только все утрясется, я приеду за тобой. Это ненадолго. Малышка, я обязательно что-нибудь придумаю. Ты лучше не думай об этом. А то с ума сойдешь.

– Как мне забыть этого мертвеца? Я закрываю глаза, а его лицо передо мной всплывает так четко, что если бы я умела рисовать, то нарисовала бы с легкостью. Моя память, как будто намертво его сфотографировала. Ох, Глеб, ты меня не поймешь. Ты же не убивал никого.

– Убивал, Алена! – От моих резких слов Аленины глаза округляются, как синие блюдца, но мне хочется поделиться своим собственным опытом. – Я очень хорошо помню свой первый бой. Достаточно закрыть глаза и нажать «плей». Даже помню, как там пахло.

– Ты был на войне? – еще больше вытягивается девичье лицо.

– Немного, – криво усмехаюсь я. Вспоминать лишний раз не хочется, но я уже нажал на «плей». – После трехчасового обстрела наш пост смешали с землей. Потом все прекратилось, и я смог внимательно оглядеться по сторонам: повсюду тела и вспаханная почва. Все черное, как сама смерть! И больше ничего, Алена. Больше ничего. – Девчонка слушала, открыв рот. Я тщательно подбирал слова, чтобы мой рассказ не выглядел еще страшнее, чем то, что она сегодня пережила. Кишки и оторванные конечности я тактично опустил. – Я выпил из фляжки всю третьесортную водку и задремал на время, а потом меня вызвали в караул. Ночью тела собрали. А рано утром выпал снег, и накрыл весь этот дикий ужас белым чистым полотном, как будто и не было ничего. И мне стало так хорошо! Так спокойно. Вокруг была такая тишина, что я поверить не мог, что все, что было вчера не кошмарный сон, который просто нужно забыть. А потом снег растаял. И я понял, что не выкинуть случившегося ни из головы, ни из сердца. Когда меня сменили в карауле, я пошел грузить вчерашних раненых, кто не смог пережить ночь. – Я набрал пригоршню воды и умыл лицо. – Нужно просто пережить это Алена. Просто пережить. Это нелегко, но возможно. Я не свихнулся и не спился, как некоторые мои сослуживцы, у меня не бывает флешбэков. Это потому, что я не пытался ничего отрицать, я осознал произошедшее, принял и стал жить дальше. Я туда сам поперся. Меня никто не заставлял. Теперь я не испытываю ужаса или боли, от воспоминаний, только грусть от того, что ничего не исправить. И ты сможешь. Ты же у меня такая сильная! Даже я тебя не сломал, а я в этом мастер.