Омут памяти

Дискуссию решили не разворачивать.

В ходе работы съезда было еще несколько эпизодов, касавшихся меня. Когда обсуждали состав комиссии по доработке платформы КПСС, делегат Никитин с Украины внес предложение "выбрать руководителем этой комиссии товарища Яковлева Александра Николаевича, секретаря ЦК КПСС, который действительно, в нашем понимании, лучше видит те программные задачи, которые сейчас стоят перед партией".

Я вышел на трибуну и отказался.

Когда началось выдвижение кандидатов на пост Генерального секретаря ЦК КПСС, делегат Ильин предложил "включить в список для избрания на пост Генерального секретаря Александра Николаевича Яковлева".

Я снова вышел на трибуну и отказался.

На совещании руководителей делегаций внесли предложение избрать меня заместителем председателя партии, с тем чтобы сохранить ее единство.

И снова пришлось идти на трибуну и отказываться.

Возможно, читателю будет интересно узнать, кого предлагали в список кандидатов на пост генсека. Перечисляю: Авалиани Теймураз Георгиевич, Бакатин Вадим Викторович, Горбачев Михаил Сергеевич, Лобов Олег Иванович, Столяров Николай Сергеевич, Сысуев Олег Николаевич, Шеварднадзе Эдуард Амвросиевич, Яковлев Александр Николаевич.

Конечно, съезд не сводился к разговорам вокруг моей персоны. Но полагаю естественным, что остановился на эпизодах, касающихся меня, ибо это мои воспоминания. А во-вторых, было очевидно, что наиболее яростные противники Перестройки, сосредоточив свою критику на мне, на самом-то деле речь вели о Перестройке в целом. Сцепились два направления, фактически две партии. Только жаль, что это не нашло своего организационного завершения.

И в этом виноват я, и только я, если принять за исходную позицию тот расклад политических сил, который был летом 1990 года. На мой взгляд, тогда сложились благоприятные возможности для создания второй партии. Должен с горечью признаться, что я проявил тогда личную слабость, не сумев оценить в полной мере историческую необходимость такого шага. Надо было решиться на создание другой партии.

Вернемся к съезду. В общем-то на нем преобладали выступления серые, безликие, бессодержательные. Что касается руководства партии, то наиболее ортодоксальные отчеты предложили съезду члены Политбюро Лигачев и Крючков. Они клялись в вечной верности Перестройке и лично Горбачеву, но утверждали одновременно, что Перестройка должна носить социалистический характер. Егор Кузьмич объяснял, что "поставлен в центр политической борьбы" за свою "неуступчивую позицию в отношении подлинного социализма". Он бросал камни в огород Горбачева, не называя его по имени, критиковал Перестройку за "безоглядный радикализм, импровизации, шараханья", которые мало что дали за последние пять лет Перестройки. Он, не колеблясь, включил общечеловеческие ценности в социалистические и тут же критиковал перестроечную политику за забвение классовых подходов. Все это было знакомо и довольно скучно. Крючкову помощники написали речь с претензией на литературные красоты. Противоестественность была очевидной. Текст не совпадал с личностью. Но в банальные фразы были вплетены намеки, угрозы и прочие штампы из арсенала отработанной практики нагнетания страха.

Были на съезде разумные речи, проникнутые действительно заботой о стране, ее будущем. Солидно звучали выступления Давида Кугультинова, Леонида Абалкина, Геннадия Ягодина, Бориса Ельцина. Последний, кстати, сказал, что "на этом съезде стоит вопрос прежде всего о судьбе самой КПСС. Если говорить точнее, здесь решается вопрос только о судьбе аппарата верхних эшелонов партии. Вопрос стоит исключительно остро. Найдет ли в себе силы аппарат КПСС решиться на перемены? Использует ли он тот последний шанс, который дает ему этот съезд? Или да, или нет. Или партаппарат под давлением политической реальности решится на коренную перестройку партии, или будет цепляться за обреченные формы и останется в оппозиции к народу, в оппозиции к Перестройке".

Прекрасно прозвучало выступление Михаила Ульянова. Он открыто бросил упрек "вечно вчерашним". Обнажая мышление подобного сорта деятелей, Ульянов сказал: "Эх, хорошо бы вернуться назад, к железной руке, к единообразию и однообразию, к стройным рядам, где никто и пикнуть не смел! Нет уж, упаси нас Боже от еще одной железной руки! Ничего эта рука, кроме крови, репрессий, реакции, нам не принесет. Не железная рука нам нужна, а железная и мощная государственность, законная демократическая государственность, способная и защитить своих подопечных граждан, и самой защититься, иметь силы не только сочинять хорошие законы, но иметь силы и возможности требовать их неукоснительного выполнения. Мы хотим жить по законам и здравому смыслу".

Итак, закончился последний съезд партии, правившей страной более 70 лет. Сегодня осталось только поразмышлять о том, что же произошло тогда, летом 1990 года, если посмотреть на события с точки зрения исторической.

Начать с того, что от XXVIII съезда КПСС некоторые ожидали суда над Перестройкой. Однако ни судом, ни анализом ее он не стал. Это естественно. Только через десяток-другой лет с какой-то степенью достоверности можно разобраться в этом съезде: чем он был, что сделал и не сделал, какие ожидания и требования к нему были правомерны или заведомо нереалистичны.

Существуют две крайние оценки съезда. Первая: "ничего особенного не произошло…" Простите, как это? Первый за 60 с лишним лет съезд, на котором шла реальная, напряженная политическая борьба: эмоциональная, острая, драматическая, своеобразная тем, что немало делегатов, отстаивая одно, на самом деле имели в виду нечто совершенно иное. Я к этому еще вернусь. Здесь лишь подчеркну, что подобного съезда не было никогда на памяти советских людей. Одно это — уже особенность глубокого смысла. В тоталитарном режиме появилась трещина, заделать которую было уже невозможно.

Другая: "съезд завершился, не дав ответа…" Оценка весьма распространенная и "справа", и "слева" (с разной, естественно, расшифровкой, на что же не ответил съезд). И во многом верная, но все же не до конца честная, означающая, на мой взгляд, только одно: интеллектуальное иждивенчество. Ибо как можно ожидать и требовать от съезда ответов, которых еще нет в жизни, еще общество только забеременело ими. Да и ответы дает обычно не съезд — он лишь что-то выбирает из имеющихся альтернатив. Взыскующий ответа да предложит его! А по рогоже золотом не шьют.

Очень уж бросалось в глаза отсутствие методологически корректного анализа. Да что там, очевиден был острейший дефицит даже простейшего анализа, который нередко подменялся или бурными, даже буйными эмоциями, или нудными самоотчетами, территориальными или ведомственными жалобами. Заметно было и неприятие на съезде искренности, мысли, интеллекта.

Теперь, спустя годы после съезда, осмысливая его итоги, я хочу обратить внимание на одну существенную ошибку, которую, на мой взгляд, совершили те, кто действительно стоял на позициях реформ, в том числе и я. Речь идет о проблеме здорового, центристского консерватизма, который мог стать реальным политическим стержнем съезда. Он оказался затоптанным ногами двух основных политических игроков разыгравшейся драмы: партийными ортодоксами и радикальными демократами.

В суматохе борьбы было упущено из виду то немаловажное обстоятельство, что альтернативы Перестройке существовали и существуют, а вот альтернативы консерватизму в известном смысле вообще нет. И не только потому, что он всегда и везде — неотъемлемая часть самой жизни. Отметая все отжившее, устаревшее, мешающее жить дальше, она тем самым защищает, сохраняет само общество, открывая перед ним новые перспективы.

И Перестройка не исключение, ее обращение к непреходящим общечеловеческим ценностям — далеко не случайность и не прихоть. На мой взгляд, Перестройка — это движение природного, естественного консерватизма, без которого не бывает ни истории, ни будущего. В российском варианте — это попытка вырваться из объятий большевистского авантюризма.