Омут. Книга первая. Клетка

В два глотка допила остатки кофе, перегнулась через стол, чмокнула своего старика, и выпорхнула из кафетерия. Еще столько дел, столько дел…

Так, папа сказал: «завтра похороны». Значит, надо черненькое платье купить. Да, кстати, еще вчера он забрал из квартиры мой черный плащ. Собственно, сейчас я в нем и была. Еще нужны, наверное, сапоги или туфли какие-нибудь теплые. И без длинных черных перчаток просто не обойтись. Не то чтобы я чокнулась, просто уверенность в том, что действия завтрашнего дня всего лишь фарс, настолько во мне сильна, что иначе и быть не может. Одно не ясно, зачем им все это? Но думаю, в итоге я получу разъяснения.

С тремя (приличных размеров) пакетами я вернулась в гостиницу. Папы не было. Я поднялась в номер и переоделась. Наверное, целую вечность крутилась у зеркала, любуясь собою. За время, проведенное в клинике Профессора, я изрядно похудела, и эта легкая впалость щек и все в таком роде очень даже шли – к лицу.

Раздалась телефонная трель. Фу, какой неприятный звук. Подняла трубку.

– Эль, привет, - шепотом промолвил пацанячий голос.

– Привет, - беспечно ответила я.

– Ты сейчас одна? – Это был Тошка.

– Да, хочешь в гости зайти?

Как я могла забыть, что купила чудную шляпку с шикарной черной вуалью? Завтра точно буду самой красивой, вернее, изящной и шикарной… Лицемерка.

– Да, на пару минут.

– Ладно, жду, - положила трубку и только тут подумала, что он не знает, где я.

И зря волновалась. Через десять-пятнадцать минут – я как раз успела переодеться – раздался стук в дверь. На пороге стоял Тошка, правда, невидимый. Но как только дверь сама закрылась, а я и не двигалась с места, парнишка проявился. Он был в чистой одежде и своего размера куртке. Мальчик-невидимка кинулся обниматься. Сжал так, что я чуть не задохнулась.

– Полегче, парень, - прохрипела я, пытаясь отодвинуть его.

– Прости, - выдохнул он, - я просто рад, что с тобой все нормально.

– А что со мной может быть не так? – Я взяла яблоко со стола и откусила, и предложила ему, - хочешь?

– Нет, спасибо, - недоуменно отказался парнишка.

– Ну, а у тебя как дела? – Я села на диван, он в кресло напротив.

– О моей невидимости, кроме тебя, знает только мама. Мы с ней решили отцу ничего не говорить. А еще ночью она по телефону разговаривала с твоим отцом. Я толком не слышал их разговор, но… В общем, мы с января во Владивостоке жить будем.

– Вы переезжаете? – Искренне удивилась я.

– Да, - мальчишка ломал себе пальцы.

– Но почему?

– Понимаешь, это сложно объяснить…

– Не дура, пойму как-нибудь, - уже начала раздражаться.

– Это все из-за того, что твои одноклассники ВСЕ теперь обычные, а мне удалось избежать вакцинации. Родителям, конечно, непонятно, в честь чего Профессор решил ее провести именно сейчас… Он погиб, ты знаешь?

Девятиклассник поднял на меня усталые глаза. Я молча кивнула, перестав жевать. Яблоко застыло в руке. В голове откуда ни возьмись возродилось воспоминание и раздался пронзительный крик: «Беги! Возвращайся к себе!» Я помню этот голос. Так кричала Луна перед своею смертью. Из-за чего она погибла? Может, именно для решения этой проблемы моя бабуля так внезапно уехала?

– Эля! – Тошка кричал мне в лицо, намереваясь тряхнуть за плечи.

Как из транса, я с туманным взглядом начала приходить в себя. Точно осознавая, что услышала этот крик снова сейчас. Такое со мною впервые… Сколько уже я не употребляла «притупляющий эликсир», не помню. Но надо бы его выпить.

– Я нормально, - убедила парня, и он присел на свое место, не сводя с меня глаз, - ты завтра пойдешь?

– Куда? – Парнишка оторвал глаза от мобильника, который только что известил его о входящем сообщении.

– Похороны, - глухим голосом напомнила я.

22

Мы прибыли на кладбище около десяти утра. Я не удивилась бесчисленному количеству пришедших проститься и отдать последнюю дань уважения бабуле. Также не удивил намертво закрытый гроб, ведь что там внутри могло быть? Либо воздух, либо камни. Но в любом случае я стояла с кислой миной. Большую половину лица скрывала вуаль моей прекрасной шляпки. Подол нового черненького шелкового платья слегка выглядывал из-под теплого плаща, больше похожего на удлиненный пиджак. То, что моя мрачность сегодня была прекрасна, а бледность кожи просто светилась, я не сомневалась. Утром у меня было мало времени, чтобы еще раз собою полюбоваться, но пока мы ехали, я смотрелась в зеркало заднего вида, подбирая скорбную маску.

День предстоял быть чудным – по погоде. Никакого снега, лишь слабый ветерок обдувал шею, потому что свою шикарную гриву я уложила в шишку и спрятала под шляпкой. Если честно, я больше походила на Первую леди в приемной президента, нежели на убивающуюся от горя внучку. Неужели я настолько плохо исполняла свою роль, что все на меня пялились, как сговорились!

И при всем при этом у меня было такое странное, мутное чувство, что я не должна сейчас здесь находиться. Перед тем, как выйти сегодня из комнаты номера, я переложила бабулину книгу в огромный клатч, даже не уверена, что это клатч – просто сумка, похожая на большущий кошелек. Так вот, когда я перекладывала книгу, из нее выпал конверт, на котором стояла дата, когда его нужно вскрыть. Через неделю. А так как я уверена, что моя старушка жива и даже, возможно, следит за мной, решила все указания выполнять беспрекословно. А еще вчера вечером папа пошел в душ и убрал книгу, которую читал все время, в свой дипломат. Я, маленькая негодяйка, заглянув в дипломат, аккуратно вынула книгу. Уж больно в ней что-то знакомое было. С первой же строчки я поняла, что это бабулин каллиграфический почерк. Все ясно, она и ему оставила книгу. Мило с ее стороны.

Массивный черно-красный гроб опустили в яму. Папа подошел и бросил пару бордовых роз. Не самый лучший выбор с цветом, на мой взгляд. Моя очередь. Я надумала держаться молодцом. Медленно подошла чуть ли не к самому краю. Немного скользко. Несколько долгих секунд смотрела на крышку. Что я должна, по идее, чувствовать? Даже представить не могу. Как ядовитых змей, я с непонятной злостью кинула в яму шесть роз цвета сливочного масла. Развернулась и встала рядом с папой, стараясь ни с кем не встречаться взглядом.

Кто-то что-то говорил. Различные незнакомцы подходили и излагали свои соболезнования, а потом шли дальше – еще поминки в ресторане. Как примерная девочка, я делала вид, что слушаю каждого, кивала, соглашалась, обещала обсудить волнующие их проблемы на поминках. Сама заранее зная, что не буду присутствовать на них – это уж слишком.

И вот стояла я так, сжимая в руках сумку-огромный клатч. Голова слегка на бок, мозги набекрень. Немного дальше собравшейся толпы между памятниками мелькнуло смутно знакомое лицо. Незнакомец, к которому тут же присоединилась незнакомка, захватил мое внимание своим взглядом. Глазами… Глазами, что иногда снились мне в кошмарах, те самые из горящего дома, принадлежавшие младенцу. Я извинилась перед какой-то старушкой и «подплыла» к папе, который тоже кого-то выслушивал.

– Кто это? – Как можно тише и приватнее полюбопытствовала я.

– Где?

Я указала пальцем, по возможности, менее заметно для остальных.

– Вон там.

– Я никого не вижу, - отмахнулся отец, в это же время зазвонил его мобильник, и он отошел, любовно успокаивая свою подружку по другую линию.

Ладно, сама разберусь. Я отвернулась от отца и лицом к лицу столкнулась с тем самым незнакомцем. Он что-то заговорил, видимо, на французском, но я в нем слаба и ни черта не поняла, кроме того, что передо мною стоял Франциск Ливьен.