Омут

А если нет?

Все равно. Вопрос этот нужно решать самому. Смело, без трусости и колебаний. Положась на провидение. Разве оно не доказало хвою добрую волю? Зачем же посредничество Барановского? Нет! Следует мужественно довериться судьбе, как доверяется солдат, когда идет под пули…

И сейчас Техник поздравлял Софи с новосельем.

Освобождая пробку от фольги, он говорил:

— Раньше шампанское было принято открывать по-гусарски, с шиком. Однажды в ресторане по соседству со мной резвились офицеры. Они выставили на столик дюжину бутылок и раскрутили проволочки. Бутылки выстреливали в потолок одна за другой. Некоторые даже перепугались… А теперь я вывинчиваю эту пробочку так, чтобы было — ша! Вы знаете, что такое «ша»? Это значит «тихо».

Они были вдвоем в только что приобретенном доме. Старуха-хозяйка вывезла скарб и мебель, оставив в комнатах затхлый запах запущенного жилья.

— Прямо скажем, не рай для молодоженов, — проговорил Техник выразительно, оглядывая обнажившиеся стены с паутиной по углам. — Наверняка старая ведьма оставила в наследство животных, которые, насыщаясь, становятся похожими на рубины. Ну что ж! Пусть они лишний раз напомнят о тех рубинах, что ждут нас через дорогу.

Он наполнил стаканы — другой посуды в доме не было — и бросил взгляд в окно. Массивная стена банка казалась совсем рядом.

— Стены Иерихона пали от грохота труб. Но мы предпочтем «ша». Наши стены раздвинутся в ночной тишине, как театральный занавес, приглашая на веселый спектакль.

Техник был в приподнятом настроении. Ему нравилось то, что он называл «позиция».

— Бесспорно, сильная позиция. Под домом подвал — готовая шахта, откуда поведем штрек. Во дворе погреб, куда свалим половину вынутой земли. Остальную вывезем почти легально подводами. Булочная нуждается в ремонте и реконструкции. Нужно что-то привозить, увозить. Отлично. Все условия для солидной шанцевой работы. Мы будем трудиться, как Тотлебен под Севастополем. За Тотлебена, Софи, и — ша!

Он выпил, и вино вдруг сбило бодрость.

— Но ведь Севастополь пал?

— Успокойтесь, Слава! Вы не Тотлебен. Вы Эдмон Дантее, встретивший аббата Фариа. Я уже говорила вам.

— Я помню, аббатисса. Но что, если у входа в пещеру Монте-Кристо ждут чекисты с маузерами? А это вам не старорежимные жандармы Луи Восемнадцатого. Это серьезные люди.

— Я знаю.

— Хорошо знаете? — спросил он со значением.

— Перестаньте, Слава. Если бы я хотела передать вас чекистам, зачем нам рыть эту крысиную нору? Они охотно приняли бы вас и с парадного входа.

— Не сомневаюсь. Мне бы оказали почет и уважение. Я ведь заслужил, Софи, заслужил… Давайте за это выпьем, а? Пока милое провинциальное Абрау не потеряло последние силы, не испустило дух.

Он разлил, подняв над бокалами недолговечную пену.

— Скорее, скорее! Каждую минуту может прийти муж. — Техник рассмеялся, подбадривая себя шуткой. — Что за горькая участь! Мало мне чекистов, теперь я должен бояться и мужа… Старый муж, грозный муж.

— Он не стар и не грозен.

— Потому и приходится бояться. Стар — значит, мудр, грозен — значит, смел. А если не мудр и не смел?

— Не нужно так о Юрии.

Техник приложил руку к груди.

— Я коснулся струн сердца? Простите. Вы выбрали его, я подчиняюсь. Будем надеяться, что за столь короткое время он не наделает непоправимых глупостей, а вы успеете разочароваться.

— Вы, никак, ревнуете?

— Я человек, и ничто человеческое…

— Только не переводите на латынь.

— Не буду. Но если серьезно, меня иногда раздражают женщины, которые подчеркнуто отвергают мои скромные достоинства.

— Не будем ссориться. Лучше о деле.

— Что ж… согласен.

— Я хотела предложить…

Техник взмахнул рукой:

— А впрочем, зачем вам это? Черновую сторону я беру на себя. Задачи технические по моей части.

— Я не о подкопе.

— О чем же?

— Как поживают ваши боевые соратники?

Техник пожал плечами с неудовольствием:

— Как всегда. Рвутся в бой.

— И по-прежнему неуязвимы?

— Спросите об этом в чека.

— Там что-то не торопятся расквитаться.

— Соратников это окрыляет, а меня тревожит.

— Новый теракт?

— Ну, нет. Они удовлетворили свои идейные запросы. Их теперь влекут тучные нивы ханаанские.

— Пошлите их туда.

— Куда? Мы же трудимся на своей ниве.

— А воды их не устроят?

— Какие воды?

— Тучные.

— О тучных водах я не слыхал.

— Пусть будет ковчег.

— Ковчег это что, зоосад?

— Нет, пароход.

— Не говорите загадками. Я люблю ясность.

— Хорошо. Вы надеялись, что в результате «военного совета» избавитесь от ненужных вам людей.

— Да, надеялся.

— Но они вышли сухими из воды.

— Ну, последнее слово чека еще не сказала, и, я надеюсь, она идет по ложному следу, что для нас с вами очень важно.

— Будем надеяться.

Софи сделала маленький глоток из своего полного еще стакана.

— Что же вы хотите мне сказать?

— Вчера мне показалось, что я могу быть вам полезной. Или нам, если хотите.

— Каким образом?

— Я позволила себе выслушать одного не очень приятного мне человека.

— Кого же?

— Вы его знаете лучше меня.

— Шумова?

— Да, так его зовут.

— Почему он вам так не нравится?

— Я могла бы сослаться на чутье, но есть и нечто большее. Он появляется, когда его никто не просит.

— Вы находите?

— Еще бы! В трактире, на кладбище…

— Когда вы с женихом провожали усопшего чекиста? Вы бы еще портрет покойного государя с собой захватили, милая. Вот уж не ожидал от вас такой…

— Глупости?

— Скажем, оплошности.

— Считайте, что это был маленький каприз.

— В гражданской войне не капризничают.