Омут

— Женщина всегда женщина. Она не может жить без маленьких радостей.

— Я передам это моему другу, который доставил вам радость. И все-таки на кладбище вы поперлись зря, простите за грубое слово.

— Может быть. Но я попала туда случайно. А зачем там оказался Шумов?

— Не знаю. Может быть, тоже радовался.

— А если прощался с соратником?

— Какая разница. Вы ведь уже отвергли его.

— Увы! Это оказалась не последняя наша встреча.

— Вы позволили назначить ему свидание?

— Он не нуждается в позволениях. Я же сказала — он появляется, когда его никто не просит, когда это ему нужно.

— И делает вид, что появился случайно?

— Ничего подобного. Он нашел меня в клинике. Вернее, ждал после работы.

— Вполне намеренно?

— Больше того. Целенаправленно.

— Интересно.

Софи допила вино.

— Вам еще предстоит узнать, насколько это интересно.

* * *

Этому разговору в домике при булочной предшествовали две встречи. Одна — в служебном кабинете Третьякова, куда Шумов приходил ночью, другая — в многолюдном сквере днем, но обе они носили конфиденциальный характер.

К Третьякову Шумов пришел с известной робостью, ибо не знал, как тот отнесется к внезапно возникшему предложению. Впрочем, внезапного ничего не было. Было лишь сильное чувство, некогда прочно привязавшее его к Максиму Пряхину, ладному, чуть горбоносому, что придавало лихости, парню, что когда-то за него, подростка-гимназистика, на улице вступился, потому что выше всего справедливость ставил.

— С чем пришел? — спросил Третьяков. — Чай пить будешь?

— Спасибо, нет.

— Экий ты… Чай не любишь. Ну ладно, мне больше будет. Давай говори.

— Не знаю, как вы отнесетесь…

— Да ты робеешь, что ли?

Шумов разозлился на себя и сказал твердо:

— Я предлагаю включить в цепочку Пряхина.

Третьяков задумчиво постучал пальцем по стакану.

— Смелое предложение.

— Отклоняете?

— Еще ничего не слышал, кроме фамилии. Говори.

— Начать можно вроде бы случайно…

— Ну, с ним не схитришь. Не тот человек.

— Я его хорошо знаю. Ему ни приказывать, ни упрашивать… Ему нужно дать возможность самому решить.

— Хорошо. Встретились. Дальше что?

— Говорю: «Хоть и ушел ты, Максим, хочу по старой дружбе услугу оказать. Сестра твоя близка к темным и опасным людям. Как бы они ее под удар не подставили». Он не верит. Тогда я: «Если хочешь, можешь проверить». И говорю о рейсе.

Третьяков слушал непроницаемо.

Шумов изложил детали.

Третьяков помешал в стакане давно растаявшие сахарные крошки.

— Не нравится? — спросил Шумов.

— Разберемся. Первое возражение. Заход очень дальний. Представь свою цепочку — Пряхин, сестра, офицерчик этот, может, еще кто… Ненадежно. Долго до Техника добираться.

Шумов молча признал, что долго.

— Если сестра никакого отношения к банде не имеет, тогда как? Это второе.

— Такую возможность я учел. Все равно передаст, чтобы узнать правду.

Третьяков посмотрел на него внимательно.

— Ладно. К сестре потом вернемся, если только они не разошлись совсем.

— Третье?

— Пусть так.

— Уверен, что не разошлись. Установил, она бывает в доме Муравьевых. Потому и подозрительна эта брачная история.

— Четвертое. Сам твой друг. Я его мельком на кладбище повстречал.

— Говорили с ним?

— Перекинулись парой слов.

— Враждебно настроен?

— Не забегай. В себе он не разобрался и напороть любую горячку может. Понимаешь? Он сейчас сам себя не знает. Это опасно. А разговор ваш скорее всего сложится так… Не возражаешь, если я продолжу?

Шумов пожал плечами.

— Ты ему о рейсе, о деньгах. А он в ответ резонно: «Что же ты, дорогой, очки мне втирать пришел? Сестру пожалел? Нет, брат, ты пришел свое дело делать и хочешь меня использовать. А я вам не товарищ больше. Так что иди ты… со своей методикой. Как повелись вы с буржуями, так и запахло от вас хитростями буржуйскими!»

И Шумов ясно услыхал эту фразу, повторенную с интонациями и голосом Максима. Да, такого от него ожидать можно. Третьяков характер уловил безошибочно.

— Потому на сегодняшний день я против. Пряхину устояться надо. Тогда ясно будет, во что его бузотерство вылилось и можно ли доверять ему. А сейчас ты, прости, по-интеллигентски к нему подходишь, по-книжному.

— Может быть.

Шумов наклонил голову.

«А если бы Максим иначе сказал: „Эх вы, конспираторы! Чего хитрите? Не можете без Максима обойтись — скажите прямо. Что ж Максим, по-вашему, откажется помочь бандитам головы поскручивать! Давайте на чистую!“»

Так думал Шумов, но и «повелись с буржуями» могло прозвучать, могло.

Значит, нельзя рисковать.

Третьяков улыбнулся.

— Понимаю я тебя. О друге ты думал. Понимаю. Но сейчас о деле, вот главное.

— Вы собирались к сестре вернуться.

— Да, собирался. Вот о ней ты совсем иначе думал.

— Не понимаю.

— К ней ты как относишься?

Шумов снова пожал плечами.

— Собственно, никак. Я ее не знаю фактически. Только со слов Максима.

— Короче, неопределенно-недоброжелательно?

Андрей подумал и согласился.

— И человека, так мало тебе известного, ты включаешь в цепочку?

— Да ведь ей роль отводится, собственно, механическая.

Третьяков поводил ложечкой по дну пустого стакана.

— Механическая, — повторил он неодобрительно. — Но она-то человек живой. Может, она к нам сейчас поворачивается…

— Не думаю.

— Ты знать должен, а не из домыслов исходить. Жизнь фантазировать не позволяет, потому что любую фантазию может опередить. Брат был наш, да ушел. Почему же сестра к нам повернуть не может? Война-то гражданская, по убеждению, а не по родственному признаку. И не кончилась она, изменилась только. Раньше территории отвоевывали, теперь людей.