Она - моё табу

Поднимаю прямой взгляд в глаза старшего лейтенанта. Он смотрит, не моргая. Выдыхает.

— Ну что мне с тобой делать? Не хочу тебе личное дело портить, но и на тормозах не спустишь. Понимаю, что любовь мозги отшибает. — с давлением тычет указательным пальцем мне в висок, толкая голову. — Зов пизды страшнее командира. Древняя пословица, но вечная.

— Не говорите так. — шиплю сквозь зубы.

— Рот закрой, младший сержант. Я не с намерением обидеть, но, блядь, включи уже голову. Короче, не здесь. В свободное время в моём кабинете. А до этого, раз тебе не спится, у тебя эксклюзивное ФИЗО. Сорок кругов по плацу. Пятьдесят отжиманий и подтягиваний. И не ебёт меня, вытянешь или нет. И это для начала. Иди переоденься в спортивку, рыльно-мыльные и на плац. А я пока решу, что с тобой делать.

— Так точно!

— Р-рота подъём! — горланит Гафрионов на три минуты позже, чем обычно.

Опять мой косяк. Да, наверное, любовь всё же делает из людей идиотов.

Сослуживцы только продирают глаза, а я уже перекидываюсь в спортивную форму и зашнуровываю кроссовки.

— Влип? — весело сечёт Паха.

— Ага. — киваю с ухмылкой.

— Что на этот раз?

— То же, что и всегда. Любовь и сбежавшая невеста.

— Сложно?

— Сложно.

— Справишься?

— Обязательно.

И я продолжаю справляться. Запыханный, вспотевший, уставший, с каждой ноющей клеткой в теле, еле волочу ноги в кабинет Гафрионова. Стучусь. Вхожу. Он жестом указывает на стул. Падаю и едва сдерживаю стон удовольствия, вытягивая гудящие ноги.

— Это последний наш разговор, как обычных людей. Ещё один косяк — и по уставу. Понял?

— Понял.

Он садится за стол и складывает пальцы домиком. Опускает на них подбородок. Точно так же, как в день, когда он донёс, что я чувствую к Крис.

— Я тебе столько прощаю, потому что ты мне симпатизируешь. И Царёва, если честно, тоже. Вы оба неплохие люди и красивая пара. Я топлю, чтобы у вас всё получилось, ибо сам был влюблён по срочке в дочку генерала. Тоже бегал за ней, добивался, сваливал в самоволку, получал, сидел на губе, пару раз били и, в конце концов, меня сломали. Я сдался. Перестал нарушать правила ради любви. И потерял её. С тех пор я не встретил ни одной девушки, которая зацепила бы так, как Виталина. Возможно, я вижу в тебе себя. А может быть, просто сентиментальный дебил, верящий, что ты исправишь мой косяк. — ухмыляется с самоиронией, но глаза пустые. А мне вдруг становится многое ясно. Он это считывает. — Понял, что хочу донести?

— Понял, Роман. — да, плюю на устав, называя командира по имени, но сейчас мы просто люди. — Не сдаваться. Но делать это так, чтобы не подвести её. И не потерять.

— Быстро схватываешь. — откидывается на спинку и покачивается. — Телефон заберёшь завтра утром. А теперь на обед и ещё двадцать кругов. И наряд вне очереди.

— Так точно, товарищ старший лейтенант.

В итоге к ужину я буквально приползаю. К двадцати кругам добавилась ещё скакалка, турник и приседания, «чтобы не было сил нарушать устав». С искренним сочувствием на меня смотрят Макей, Дан, Ванёк, Лёха и даже Герыч. Остальные не посвящены в нашу с Крис историю, так что для них я враг народа, пользующийся тем, что трахает дочку командующего. Знали бы они, чего мне стоило дойти до этого статуса, на моём месте слились бы в первую неделю. Что-то объяснять и доказывать нет никакого смысла, поэтому и молчу, что сначала я влюбился, добился взаимности, успокоил десяток истерик, нашёл сотню компромиссов, а после того, как затащил в койку, сделал ей предложение. Пусть они придумывают, что им угодно. Даже если бы мне лучший друг не верил, ничего бы не изменилось.

— Эй, Диксон, ты хоть жуй, прежде чем глотать. — стебётся Иридиев.

Выкатываю ему фак и продолжаю жрать, как с голодного края. Тело ноет и тянет, хотя для меня физические нагрузки не в новинку. Но это, блядь, перебор. Утром в наряд. А впереди ещё построение и поверка. Тут бы не грохнуться перед майором.

— Пах, на ночь мобила твоя нужна. Я в свой акк зайду. — прошу, дожёвывая макароны с тушёнкой.

— Да без «б». В кубрике отдам. Но только сделай так, чтобы и она не ушла. — подтянув брови, лыбится.

Допиваю стакан кефира и вытираю рот ладонью. Прикрываю ненадолго глаза. После душа размозжило до состояния медузы. Кажется, что уже не встану.

— Мы попереписываемся и всё. Светить не буду.

— Как там Царёва? — вклинивается Нимиров.

С трудом сдерживаю раздражение.

Как-как? Шопится, шляется по кафе и ночным клубам. У неё всё не так хуёво, как у меня.

Естественно, этого не звучит.

— Справляется. Товарищи, можно одну просьбу? — наклоняюсь к столу, снижая голос. Все делают то же самое, ожидая. Набираю воздух в лёгкие и выкрикиваю то, о чём пока знает только Макеев: — Перестаньте интересоваться моей невестой!

От моего крика все отлетают назад. Ваня падает вместе со стулом. Дан переворачивает стакан компота Гере на мотню. Макей цепляет тарелку с остатками макарон, но успевает поймать раньше, чем она успевает приземлиться на него, и гогочет.

— Ну ты, Дикий, и ебанутый! — кряхтит Нимиров.

— Ага, Вань. — подтверждаю спокойно. — Но я пиздец какой ревнивый. Особенно если учесть, что она официально согласилась стать моей женой. Так что если есть ещё вопросы, сначала подумайте над ними хорошенько, а потом решите, стоит ли их задавать.

Ещё до отбоя успеваю раздеться, забраться на второй ярус и написать Кристине. У неё сейчас всего семь утра, и она наверняка ещё спит. Но когда проснётся, будет знать, что ничего ужасного со мной не случилось.

Андрей Дикий: Манюнь, прости, что пропал. Гафрионов спалил. Сначала отымел словесно, забрал телефон, а потом весь день гонял меня по спорту. Еле дотащился до кубрика. Извини за утро, девочка моя. Я перегнул. Просто расстояние и невозможность быть рядом поднимают со дна всё дерьмо. Я люблю. Я скучаю. Я дурею без тебя. И тебе не должно быть так же паршиво в разлуке, как и мне, поэтому развлекайся, гуляй, общайся. Только не грусти и не плачь. Доброе утро, любимка, и позитивного дня.

Дописав, улыбаюсь и расслабляюсь. Признавать косяки непросто, но иногда необходимо. Наступать на горло своей гордости, чтобы сделать счастливой Фурию.

Только собираюсь вернуть смартфон Макею, как он вибрирует.

Звонок от Крис.

Сомневаюсь, стоит ли разговаривать при всех целую секунду, и отвечаю.

— Ты рано. — шепчу, прижав микрофон к губам и улыбаясь во весь рот.

— Не могла уснуть после твоих слов. Крутилась всю ночь. Не знала, как тебе сказать…

— Манюнь, не пугай меня. — требую, повысив голос, за что сразу получаю неодобрительное мычание пытающихся уснуть парней. — Соррян. — бросаю им и обращаюсь к Кристине: — Что сказать, малышка?

— Что я дура! — смеётся она. — Больше не буду пропадать. Буду всегда на связи. Потому что всё окружающее неважно. На всех мне плевать. Только ты важен.

— И ты для меня тоже.

Очень тихим шёпотом болтаем ещё около часа. Сослуживцы храпят, а мы обсуждаем прошедший день. Оказывается, когда человек далеко, каждая мелочь имеет значение. Крис жалуется, что для того, чтобы отчислиться, в Америке надо пройтись по каждому преподавателю и получить их подписи. А ещё далеко не все вышли с отпуска. Оба обречённо вздыхаем, понимая, что расставание может затянуться, но оба верим, что обязательно с этим справимся. Шепчем о любви всякую нежнятину. Засыпаем под дыхание друг друга. Такая вот колыбельная.