Она уже мертва

Шило явно провоцировал Маш, задирал ее, – и Белка ждала, что та снова вспылит. Но Маш осталась на удивление спокойна.

– То же могу сказать о тебе, – едва ли не промурлыкала она. – Кровь у нас одинаковая. Мы ведь не такие уж дальние родственники и все повязаны друг с другом.

– Единственное отличие – меня никто и никогда не обвинял в убийстве. И ты ушла от ответа.

– На какой вопрос, черт возьми?

– О твоем братце, Миккеле. Неужели тебе ни разу не приходило в голову, что он как-то причастен к исчезновению Асты?

– Нет.

– А это вполне могло оказаться правдой. Ведь что такое Миккель? Жалкий подкаблучник, сестринский подпевала. За всю жизнь не совершил ни одного поступка…

– Тебе-то откуда знать?

– Я вижу таких людей насквозь. Я немало их повстречал на своем веку, уж поверь. В тех местах, где нормальному человеку делать нечего. Из безответных пней с глазами кто только не вылупляется…

– Кто же?

– Насильники, серийные убийцы и просто убийцы. Которые родного дедушку утюгом замочат и не поморщатся. А ведь всякое возможно, душа моя…

Голос у Шила стал приторно-сладким, как у сирены, он почти убаюкивал:

– Раз в жизни он позволил себе пойти против тебя. Взял и увлекся девушкой, которая очень тебе не нравилась. Ты ведь помнишь об этом, Маш? На твое счастье та девушка оказалась такой же жестокой, как и ты. В этой жестокости вы совпали до мелочей.

Маш прикрыла глаза и тихо произнесла:

– Что ты мог знать об этом?

– Тогда – немного, это верно. Но картинки в моем сознании отпечатались прочно. Фотографии десять на пятнадцать, симпатичный такой альбомчик. Время от времени я вытаскиваю из памяти этот альбомчик. И каждый раз нахожу все новые и новые детали. Где-нибудь у края снимка.

– И что же ты видишь на этих снимках?

– Парня, превращенного в ничтожество. Униженного публично. Они могут молчать всю жизнь, но никогда не забывают обид. И я, старший лейтенант Геннадий Кирсанов, спрашиваю у себя: решился бы такой парень совершить преступление, пойти на убийство? И сам же себе отвечаю – да. Твой брат мог убить эстонку из чувства мести. Из неразделенной любви. И спрятать тело, благо укромных местечек здесь вагон. А потом, из всего того же чувства мести, отправить письмо несчастным эстонским родителям. Что-то типа – во всем виновата Маш. Как тебе такой поворот событий, душа моя?

Маш молчала. Вместо нее отозвалась Белка.

– Пожалуйста, не надо, – жалобным голосом произнесла она. – Ты ведь так не думаешь, Шило. Зачем ты мучаешь нас?

– Отчего же. Именно так я и думаю. И поверь, она, – тут Шило кивнул подбородком в сторону Маш, – тоже думает так.

– Нет!

По лицу Маш катились слезы. Но это были не слезы отчаяния, а слезы просветления. Да, да, – Маш плакала от радости! А потом вдруг начала смеяться. Сначала тихо, а потом все громче и громче. Она не могла остановиться ни на секунду, и в этом смехе сквозило такое торжество, что Белка подумала: Маш безумна.

Так же безумна, как маленькая Инга.

Смех вываливался изо рта Маш, как нарисованные в дневнике руки вываливались из аммонитовых раструбов. В какой-то момент она даже начала задыхаться:

– Вы не представляете, что значит жить, зная, что кто-то думает – ты убийца. Вы не представляете, не представляете…

– Но теперь-то ты свободна? – зачем-то спросил Шило.

– Да.

– Только не благодари меня за это. Тем более что это всего лишь версия. И… – он выдержал театральную паузу и подмигнул обеим женщинам, – не самая правдоподобная. Спросите почему? Старший лейтенант Кирсанов вам ответит. Жалкий тип Миккель, конечно, мог взбунтоваться против мироздания и даже пришпилить девицу… Но спрятать тело так, чтобы его не нашли, – такой подвиг ему не по зубам. Во-превых, он приезжий и плохо знает местность. Максимум, на что бы его хватило, – забросать тело камнями или оставить его в расщелине на пляже… Помните ту расщелину, девчонки?

Он снова подмигнул им, и Белка вздрогнула: она прекрасно поняла, о чем идет речь. И снова ощутила запах сырости и полуразложившихся водорослей.

– Закопать в саду не получится – сама операция поблизости от дома, где полно народу, рискованна. А ну как кто увидит или услышит?… Дети бывают очень внимательны. Им сложно интерпретировать факты, но донести их до взрослых они в состоянии.

– А еще по ночам дети спят, – сказала Маш. – Сладко-сладко.

– Но могут проснуться. От какого-нибудь кошмара. Зарыть в саду не получится, нет. Сбросить в колодец тоже. Хотя это был бы идеальный вариант. Для Миккеля, если бы он был убийцей. Но, как вы понимаете, тело бы сразу нашли. А его не нашли, хотя в колодец спускались тоже. И собака ничего не разнюхала. Помните розыскную собаку, девчонки? Э-э… Султан. Ее звали Султан. Я так и не завел себе пса… – погрустнел Шило. – Ростик завел, а я – нет.

– При чем здесь собака? – не выдержала Белка.

– К слову пришлась.

– А что – «во-вторых»?

– Во-вторых?

– Ты сказал: во-превых, он приезжий и плохо знает местность. А во-вторых?

– Он слабак. И обязательно выдал бы себя. Хоть чем-нибудь. С таким грузом слабаки обычно не справляются. Даже если все сходит им с рук, они впоследствии съезжают с катушек. Спиваются… Тебе ли не знать, Маш?

– Я не алкоголичка.

– Да-да, именно это ты демонстрируешь нам все последние дни.

– Если уж на то пошло… Не могу смотреть на своих дорогих родственников трезвым взглядом. Искренне надеюсь не увидеть вас в своей жизни. Когда шабаш закончится.

– Потому что мы напоминаем тебе о том, что произошло тогда? Все вместе и каждый по отдельности.

– Потому что вы – жалкие неудачники.

– Не все.

– Ну да. Старший лейтенант в убогой ментовке убогого городишка – это, конечно, венец карьеры.

– У меня все впереди.

– Собираешься дослужиться до начальника РОВД? Или что там рисуется тебе в воображении?

– Все больше картинки из прошлого. Ты на этих картинках тоже есть. Занимаешь центральное место.

– А больше никого поблизости не видно?

Несколько раз Шило обратился к себе в третьем лице – «старший лейтенант Кирсанов», и это роднит его с деревенским дурачком Лёкой. А горящие глаза и раздувающиеся ноздри – разве это не похоже на Маш? Горящие глаза – все равно что маяки, которые разрывают своими лучами мрак. Едва лишь погаснет один – тут же загорается другой, самая настоящая перекличка маяков. Что ж, Белку можно поздравить, она возвращается к себе, в мир Большой Семьи, чуть более мрачный, чем хотелось бы. Но это – ее семья.

Добро пожаловать домой!

– …Почему же? Кое-кто ошивается на заднем плане. Ты об этом хотела поговорить?

– Не знаю, понимаешь ли ты…

– Понимаю, – сразу посерьезнел Шило. – Когда ты говорила о двоих… Ты имела в виду именно этого человека?

– Того, кого не назовешь неудачником, – прикрыла глаза Маш.

– Он великий и ужасный.

– Совсем как в сказке.

– Он даже больше кита.

– Нет. Он самый большой кит на свете. Моби Дик.

– Моби Дик, да!